Советский писатель (1938-2009 гг). Автор ста пятидесяти книг и сценариев к двадцати двум фильмам ("Визит к минотавру", "Кодекс молчания", "Место встречи изменить нельзя" и др.). В 1992—2001 гг. работал главным редактором газеты «Новое русское слово».
– Георгий Александрович, почему вы уехали из России?
– Поясняю – я не уехал, а просто сейчас живу и там, и тут. Но у нас такая ментальность, что человек должен быть прописан на одном месте. Но я никуда не уехал. Я поехал жить интересно.
– И как, интересно жить в Америке?
– Интересно жить вообще во всём мире. Я бы очень хотел, только вот пока не получается, пожить немножко в Китае. Другая цивилизация. Всё другое. В Америке всё другое. Я не знаю кто придумал такую чепуху, что российский и американский народы очень похожие. Это абсолютно непохожие люди! Как эстонцы и туркмены. Путает только одно – российский народ синтетический и американцы тоже синтетический народ. Вот это отсутствие расовой этнической чистоты и у россиян, и у американцев единственное, что делает наши народы похожими. А так это два очень разных народа. Совсем разных. С совершенно другой историей, с другим менталитетом, традициями, устремлениями, с другой духовной жизнью.
– У нас как-то принято считать, что мы самые духовные. А как с духовной жизнью у американцев?
– Тут можно ответить так – у кого как. У нас что, тоже можно сказать, что все мы однородно богаты? В масштабах страны если посмотреть, то жизнь одних людей гораздо богаче, у других – намного скуднее.
Сегодня мы присутствуем при общемировом культурном спаде. Это детерминировано большим мировым переделом собственности. Еще двадцать лет назад каждый год, каждый месяц возникал мировой бестселлер – у американцев или у латиноамериканцев, или в России. Возникали выдающиеся, оставившие этапный след в кинематографе фильмы, какие-то театральные постановки. Сейчас всего этого нет! Сейчас такая богатая там и такая бедная у нас размеренная, повседневная художественная жизнь. Сейчас искусство очень сильно коммерциализировано, как никогда.
– Вам это нравится?
– Ну а что тут может нравиться? Впрочем, у меня нет однозначных ответов. Безусловно, это прекрасно для десятков миллионов людей, которым раньше это всё было не доступно. Но мне это очень сильно не нравится, потому что для людей, живших духовной жизнью и находившихся в лоне поиска каких-то доступных им художественных совершенств это очень плохо. Хотя я не пессимист, я, так сказать, хорошо информированный пессимист.
Богатство западного мира было детерминировано экономической самостоятельностью людей, которые должны были найти себе кусок хлеба, им никто не мог помочь, защитить их. Энергичные поиски пропитания постепенно привели к росту очень богатых людей.
Но те, кто живёт в духовной сфере не удовлетворены этой мировой попсой, они начинают новые поиски. Царство попсы, торжество попсы, которое наиболее наглядно у нас в стране, заимствованное явление. Наша жизнь сегодня – это небывалый всемирный фестиваль попсы. Попса-начальники, попса-политики, попса-олигархи, попса на эстраде, попса в литературе. Все хотят сделать систему «всё на продажу», дескать всё должно быть отоварено деньгами. Это вызывает очень серьёзные проблемы.
– И где же «не попса»?
– Я думаю, что в наше время «не попса» в душах людей, которые не ищут богатств и доступных развлечений. Самая интеллектуальная публика обитает вокруг университетских центров. Там меньше влияния буржуазности, там меньше довлеют над человеком стандарты и нормативы буржуазных принципов достаточности и вожделённости. Там нет понятия «прикид», человек может быть одет кое-как, но сыто живёт под своей крышей и перед ним – весь мир, мир поисков, споров, свершений, достижений и чудовищных провалов. Это сопряжено с массой больших потерь и духовного, и физического плана, поэтому эти центры в значительной мере являются рассадником разного рода недопустимых удовольствий.
– Каких «недопустимых удовольствий»?
– Например, идёт гигантский рост гомосексуализма, который с моей точки зрения, человека ограниченного, является грехом. Это не природа человека. Но на Западе существует понятие политкорректности …
– Которое не так давно появилось и в России.
– Дело в том, что мы – прицепной вагон цивилизации, нам просто передают через какое-то время то, что там начинает выходить из моды, а у нас это – new wave. Причём это происходит во всех сферах жизни.
Но продолжим о политкорректности. Притеснение не только реальное, но и высказывание неодобрительной позиции по отношению к любым формам меньшинств, в том числе и сексуальных, считается чрезвычайно не демократичным. Это не только чёрных касается, там уже азиаты и латиносы. …Это считается чудовищным расизмом! Но, с одной стороны, мне хочется быть либералом и демократом, и говорить, что это прекрасно. Но, с другой стороны, я-то верю, что отрицательные последствия этого безусловно прогрессивного явления чрезвычайно серьёзны. Всякий серьёзный человек не может смотреть на всё это просто. Университетские центры являются рассадником не только гомосексуализма, но и наркомании, которая зарождается в виде поиска новых ощущений для художника, новых сфер реализации.
– Простите, может я не правильно понял, но мне показалось, что вы хотите сказать – гомосексуализм и наркотики способствуют развитию науки?
– Нет, они не способствуют, они являются побочными атрибутами не только науки, но и современной культуры. Количество интеллигентов, потребляющих наркотики, по сравнению с остальным рынком потребления, ничтожно. Но на этих людей оборачивается весь мир, они создают и формируют моду. Наркотиками увлекается огромное количество школьников. Это далеко небезнаказанно, потому что если все школьники попробуют покурить травку, то со временем это приобретёт массовые и тяжёлые масштабы. Но я хочу сказать, что человеческая цивилизация никогда не пропадёт.
– Так откуда же берётся попса?
– Вокруг серьёзных художников, серьёзных учёных возникает круг подражателей и сторонников моды. Вот они-то и создают попсу. Попса не способна на своё собственное творчество. Они всегда имитаторы. В это специфика попсы. Попса не может создать художественную мысль нового качества.
– Вы сказали, что никогда не говорите «да» и «нет». Почему?
– Потому что есть великий библейский принцип – не судите! Это ведь нам только кажется, что мы что-то знаем наверняка. А мы на самом деле так мало знаем и о себе, и о мире, в котором живём, о том, откуда мы пришли, зачем мы пришли, куда мы движемся, чем всё это закончиться и закончится ли? Может быть есть новое, какое-то неслыханное прекрасное или очень страшное воплощение нашей жизни? Поэтому, я думаю, что любая категоричность суждений – чрезвычайно опасная вещь.
– Но в Евангелии сказано: «…Да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет», а что сверх этого, то от лукавого»
– Там другой контекст. Тут имеется твёрдость сказанного слова. Библия вовсе не предполагала наше понимание.
Библия, с моей точки зрения, это гигантский, мифологический апокриф, это предупреждение человечеству, это инструкция для выживания диким кочевым иудейским племенам, которые не были способны понять, что происходит в гигантском мире вокруг них. Библия была рассказана на уровне их представлений. Поэтому тысячи лет толкователи пытаются понять – что же кроется за буквой, за словом Библии, какой там ещё волшебный потаенный смысл? И пока нет ответа.
– Чего больше у вас в жизни сейчас – ответов или вопросов?
– Конечно, вопросов! Человек по мере своего возмужания, взросления, а проще говоря, старения, должен озабочиваться огромным количеством растущих вокруг него вопросов. Потому что в молодости очень многое было понятно.
Вот вы, наверное, не застали такой замечательной поры советской жизни, когда в паспорте был пункт «социальное происхождение». Моё социальное происхождение было «из рабочих». Мой отец был практически малограмотный человек, он писал, что окончил один класс, но и это он выдумал. Никакого класса он не кончал, он всё знал самоуком. Когда мне было двадцать лет, я был просто измучен размером своей мудрости. Так много я знал и понимал в то время! И всё, что говорил мне этот немолодой и не очень грамотный человек, мне казалось ересью и чепухой. Мне пришлось прожить целую жизнь, чтобы понять, что мой отец был одним из самых мудрых людей, каких я встречал в своей жизни. То, что он говорил мне сорок лет назад и что мне казалось чепухой, оказалось просто недоступным моему пониманию.
– То есть вопросов всё больше, а ответов всё меньше?
– Конечно! «Умножающий знания умножает печаль». Когда человек не задумывается над этим, ему проще жить, потому что все его проблемы сведены к решению материальных вопросов, необходимых для жизни. Но люди, которые думают над содержанием и смыслом жизни, ощущают чувство ответственности.
Вот, например, чрезвычайно любопытный вопрос – страха смерти. В молодости люди не испытывают страха смерти, потому что на физиологическом уровне они уверены в своём бессмертии. Какая там смерть, когда она ещё будет, ну лет через сорок-пятьдесят?! Все умирают, но со мной этого не может случиться, потому что я – молодой, здоровый, весёлый! Но когда люди подходят к определённым рубежам, они начинают думать о смерти. Но у разумного человека не может быть страха смерти.
– Почему?
– Нельзя испытывать страх перед естественной фазой бытия. Мы – часть природы.
– Но что дальше-то, после смерти?
– Что нас больше всего пугает в жизни? Страх перед неизведанным, неизвестным – что будет дальше?
Я глубоко убеждён в том, что Библия – это и есть прогноз и объяснение того, что с нами будет. Намечено три ипостаси загробного существования – ад, промежуточное состояние, так называемой чистилище и рай. Хотя моё мировоззрение языческо-дикарское, но мне кажется, что чистилище и рай есть, а ада нет. Нет ада со сковородками, опереточными чертями, с котлами со смолой. Я убеждён, что умершие проходят виртуальное чистилище, где оценивается не нашим разумом, а разумом инобытия смысл прожитого тобою жизненного пространства, твоя подготовленность к решению каких-то других, более сложных задач. Человеческая жизнь – подготовительный класс, это испытательный стенд личности. Если ты прошёл чистилище, где прикинули твои грехи и твои добродейства, и главное, твою потенциальную способность свершать новые добрые поступки, то ты получаешь рай. Но рай – не пасторальный лужок, где модно бродить, это новая жизнь, это новое существование в совершенно неизвестных нам формах. Это новая возможность реализовать себя, новая возможность показать, что ты умеешь делать. Поэтому, я убеждён, что в рай отбирают не по принципу ума – там, кто всем эти руководит, ума хватит на всех нас – а по принципу твоих душевных свойств. По принципу добра и любви. Потому что только в любви и в добре ты можешь познакомиться с совершенно не похожими на тебя существами.
Вот я обожаю фантастику, мне нравится как фантасты изображают людей в виде каких-то гусениц или шестиногих… Но все фантасты считают, что универсальным инструментом общения для всех внеземных цивилизаций является способность мышления, то есть мысль, интеллект, но иногда я думаю: а вдруг способность к мышлению. Не является универсальной в Космосе? Вдруг существует что-то другое?
– Великие злодеи тоже умели думать.
– Да-а-а! Здесь всё и начинается! Здесь начинается вопрос о судьбе. С моей точки зрения судьба каждого человека – это сумма двух векторов. Первое – Божья воля, то, что мы родились. Это даже невероятная удача в дезоксирибонуклеиновой лотерее. Ведь родиться есть только один шанс из шестнадцати миллиардов шансов. А вот родились! Это Божья воля, что мы появились на этот свет.
Как только мы себя сознаём, как только становимся людьми, начинается второй фактор – свободная воля. Один человек, условно говоря, становится академиком Сахаровым, а другой генералом Макашовым или Чикатилло.
– Но ведь были злодеи и на государственном уровне. Это что, тоже Божья воля, чтобы странами управляли такие злодеи, как Сталин или Гитлер?
– Мне кажется, что Бог не участвует в наших повседневных делах. Нам дан шанс – что победит добрая, свободная воля или злодейство. Пока, несмотря на моря пролитой крови, бездну совершённых злодейств, добрых начал гораздо больше. Если бы было иначе, то люди давно перебили бы друг друга или учинили бы какой-то единый для всей земли чудовищный античеловеческий режим.
– Те же самые люди?
– Природа бесконечно многообразна. Одни рождаются красавцами, умниками и героями. Другие рождаются – уродливыми, безобразными и зловонными злодеями.
– Какой вопрос вас больше всего волнует сегодня?
– По своей природе я чрезвычайно любопытный человек и мне, конечно же, хотелось знать, что будет на этой Земле потом. Меня интересует судьба моего народа. Россия заплатила такую чудовищную цену за всякого рода социальные эксперименты и мне хотелось бы, чтобы людям дали немножко сытой, бюргерской, спокойной жизни без войн, революций, приватизаций, коллективизаций. Сколько же можно! Это же ведь люди, их жалко.
– Как вы думаете, если бы жизнь сейчас повернулась так, что вам снова было бы двадцать лет. Сложилась бы ваша судьба так же, как она сложилась у вас?
– Я очень хотел бы, чтобы мне сейчас было двадцать – двадцать пять лет. Сейчас жизнь несравненно интересней. Ведь почему народ с такой радостью и лёгкостью отказался от общества, которое строили семьдесят лет ценой невероятных усилий? Потому что это была противная скучная жизнь. СССР был первым успешно реализованным опытом по созданию на одной шестой суши земли тюремно-лагерной системы.
– Вы начинали свою деятельность как журналист. Что потянуло вас в журналистику?
– Весёлый нрав. Мне это нравилось. Во-первых, не надо ходить на работу к восьми часам на работу и стоять у станка. Год отработал в многотиражке, а потом попал в ТАСС. Лет пять отработал журналистом и эта работа оставила во мне неизгладимое впечатление. Я обожал свою работу. Но потом мне это всё надоело и решил, что лучше писать книжки, их интересней было писать. В ТАСС я был привязан к факту, никаких фантазий, они могли закончиться печально. Поводом к моему увольнению был анекдотичный случай.
С государственным визитом к нам в страну прилете министр обороны Швеции. А поскольку работа мне эта уже надоела и думал я только про книжки, то никак не мог сосредоточиться со своим заданием – освещать пребывание этого министра. Курировал его визит первый заместитель министра обороны маршал Советского Союза Матвей Васильевич Захаров. Телеграмму о прибытии в аэропорт Внуково шведского министра я передал в состоянии задумчивости, а написал я, что встречал его заместитель министра обороны Михаил Захаров. Мне дали по «кумполу» за ошибку. Через три часа я сообщил, что министр обороны маршал Андрей Гречко принял министра обороны Швеции, которого сопровождал заместитель министра обороны Михаил Захаров. Дошло до скандала. Вечером с официального приёма я передавал в ТАСС, что шведа по-прежнему сопровождает заместитель министра обороны Михаил Захаров. Все решили, что я сделал это со злодейским антисоветским умыслом и сказали, что вышибут меня с работы. И тогда я решил уйти сам.
К тому времени у нас с братом были уже опубликованы две повести и три уже были написаны. Я обсудил с братом положение и мы решили, что нам лучше писать книги, чем ему ловить жуликов, а мне писать журналистские опусы. Книги писал, как с цепи сорвался. Это было так интересно! Выяснилось, что к этому времени я накопил бездну всякого рода житейских впечатлений, воспоминаний. Выяснилось, что вокруг меня обитает огромное количество любопытных людей и я всех могу пригласить их незамедлительно к себе за стол. За полтора года мы написали четыре повести и роман.
– Много любопытных людей… Но так или иначе есть же, наверное, принципы, которые не позволяют общаться с тем или иным человеком. Таких людей много было?
– К счастью, мало. Как-то у меня возник вопрос, на который не могу ответить – а сколько у меня знакомых людей, не просто шапочное знакомство, а именно знакомых, кого я хорошо знаю, кто меня хорошо знает?
Но к счастью, я не был ни в близких отношениях, ни в товарищеских ни с одним злодеем, то есть с человеком, о знакомстве с которым я стыдился бы рассказать. Но я должен поправиться. Мы с братом написали два романа – «Евангелие от палача» и «Петля и камень в зелёной траве». Во время работы над ними пришлось познакомиться со многими злодеями. Но общался я с ними не как товарищ, а как шпион, как хамелеон, как соглядатай. Писатели ведь – корыстные ротозеи. Но нужно не просто разевать варежку, а нужно всё запомнить, записать и потом интересно рассказать. Вот как корыстный ротозей я разговаривал с огромным количеством злодеев. Но у меня не было другого выхода. Они бы не стали со мной разговаривать, если бы я обозначил своё отношение к их проклятому ремеслу убийц и истязателей.
– О ком вы говорите?
– О генералах КГБ-МГБ, о палачах, ушедших от наказания.
– Они с вами душевно делились своими воспоминаниями?
– Нет, нет, существует понятие амерты, которую никто из них никогда не разглашает. Когда же человек говорит долго, часами, то он сообщает массу информации. И там были крупинки, которые потом сравниваешь с тем что тебе говорили другие. Дело в том, что никто никогда не увидит этих архивов.
– Когда вы уходили от них, у вас было чувство брезгливости или…?
– Если ты брезгливый, то ходи в богадельню. Профессионал не может себе этого позволить, он должен играть по всем правилам игры. Это к вопросу о тех, кого я не люблю и не считаю ни друзьями, ни знакомыми.
А среди остальных людей… вряд ли пальцев хватит у меня на одной руке, чтобы назвать тех, кого я исторг из круга своего общения как предателей.
– Что вам не нравится в людях?
– Я вообще не люблю твёрдо-принципиальных людей. Это моя слабость и меня, возможно, это плохо характеризует. Но всё равно – не люблю принципиальных людей. Человек важнее принципа.
– Вы хорошо знали Высоцкого. Сейчас, мне кажется, очень сильно мифологизирована его личность. Скажите, он был принципиальным человеком?
– Нет, конечно! Конечно, нет!
– Но о его стойкости ходят легенды…
– Да никогда бы он не стал таким художником! Как только человек обретает принципы, он бронзовеет, ограничивается, утрачивает основной талант художника – пластику.
– Помните, раньше были обсуждения новых книг…
– Ещё бы! Каждый месяц в «толстых» журналах возникал очередной бестселлер.
– Как по-вашему, сегодня литературные процессы существуют?
– Думаю, что они существуют, как реки ушедшие под землю, они где-то текут…
– А вы со своими коллегами обсуждаете новые книги?
– Негде обсуждать. Все распались. Смотрю свою записную книжку и это похоже на прогулки по кладбищу, потому что огромное количество людей умерло, множество разъехалось, часть толперизировалась – вроде живы, но ведут какую-то маргинальную жизнь. ЦДЛ – плохой ли он или хороший – но он был центром, в котором собирались писатели. Сейчас он ликвидирован. Теперь там огромный и очень дорогой ресторан, куда никто из писателей ходить не может.
– Иосиф Бродский как-то заметил, что только у нас в России писатели живут за счёт того, что пишут. Он говорил, что на Западе писатели и поэты служат при каких-то университетах, то есть занимаются ещё чем-то кроме литературного руда.
– Но у нас-то нет университетов и фондов, которые платили бы как покойнику Иосифу по 3600 долларов в месяц за то, что он у них считался профессором.
– Нобелевский лауреат получал всего 3600 в месяц?!
– А за что больше? Он приходил-то туда всего раз в квартал. Понимаете, у них на Западе вопрос стоит жёстко: хочешь быть властителем дум и пастырем людей, то тогда живи на маленькие деньги, а если хочешь быть коммерческим писателем, как Том Клэнси или Джон Гришин, то получай миллионы и пиши бестселлерные романы.
У них 98 процентов населения не слышали имени Иосифа Бродского и не знают его. Его знает университетская публика, филологи, слависты, писатели. В Америке, кажется, восемьдесят тысяч поэтов. Но эти люди в своих налоговых декларациях пишут, что пишут стихи, но заработка с них не имеют.
– Георгий Александрович, читатели мне не простят, если я не спрошу у вас о продолжении «Места встречи изменит нельзя»
– Мы с братом не дописали этот роман. Тут есть сложности житейского плана, финансового. Вроде замышлялось продолжение фильма, но вы знаете, как у нас обстоят дела с финансированием фильмов – на телеканалах денег нет, нужно идти к толстосумам, просить деньги у них. Если бы сейчас реально возникла ситуация с экранизацией, то мы сели бы и написали.
Но вот что ещё интересно. Этот телевизионный сериал собрал сотни миллионов зрителей, он был прокручен десятки раз, но ни студия, ни продюссеры не заказали продолжения. Такое трудно представить себе где-нибудь ещё в мире. Такого нигде не может быть! Но такое есть у нас. Мы так и не получили предложения написать продолжение.
– Но в каком-то интервью вы сказали, что Жеглов погибает.
– Да, это связано с тем, что кроме Володи Высоцкого никто не сможет исполнить роль Жеглова. И есть наш моральный долг, долг друзей – мы не можем ввести другого актёра на эту роль. Даже если этот актёр будет из Голливуда. Высоцкий и Жеглов превратились в нерасторжимое единство.
Дата интервью: 2000-03-10
