Известный гламурный художник купил замок в Англии. Как это случилось, о своей дружбе с магом Лонго и что не нравится в "продажных" премиях он рассказал в интервью.
– У вас столько титулов, Николай Степанович! Я просто теряюсь, как к вам обращаться – ваша светлость или просто князь?
– Думаю, что просто Никас.
– Читал, что вы замок где-то в Шотландии купили. Чай уже пили в нём?
– Нет. Этот замок я купил несколько лет назад. Тогда он стоил всего-то чуть больше ста тысяч фунтов, а теперь больше миллиона.
Я ещё в детстве мечтал купить себе замок. Вот вы о чём мечтали в детстве?.. У каждого из нас были свои фантазии, а у меня была вот такая мечта. Бывший мэр Парижа как-то предлагал мне совершенно бесплатно взять какой-нибудь замок во Франции. Но по их законам я ничего не мог изменять в нём без разрешения властей, кроме этого, был обязан содержать его и предлагать несколько комнат для туристов.
Как-то раз мы с приятелем поехали в Глазго, заблудились по дороге и решили, что он пойдёт по одной дороге, а я по другой. В лесу я увидел яму, в ней росли дикие ранетки, потом маленький пруд, около него стоял полуразрушенный ангел, и на пригорке был замок. Я настолько был очарован всем этим, что едва придя в город, стал узнавать, кто хозяин этого замка, и мне сказали, что он продаётся. Тогда я и купил его. Правда, до сих пор не сделал ремонт в нём. Мне кажется, что в этом замке спит спящая царевна.
– Экий вы сказочник! Может быть, поэтому до сих пор перед сном читаете сказки? Или это для вас возможность уйти от суровой реальности?
– Для меня это что-то вроде успокаивающего снотворного. Когда ложишься спать, то уходишь в мир иллюзий и понимаешь, что мир бесконечен. Сказки, созданные века назад, переносят тебя в другое время, и если вдруг тебя не станет именно ночью, то это не будет так обидно. Кстати, во времена Рубенса в Голландии люди спали сидя. Они боялись лечь, потому что считалось, что лежащий умрет скорее.
Сказки – это как молитва на ночь. Когда люди молятся, то они просят Господа, чтобы они попали в рай. Вот так и я, читая на ночь сказки, верю, что если со мной что-то случится, то я буду продолжать жить в них.
– Не снятся те времена, когда приходилось работать сторожем, дворником и грузчиком?
– Нет, это мне не снится. Иногда мне снится армия, где была дурацкая муштра. Долгое время мне снился сон, что меня, уже взрослого, снова забирают в армию, а я не хочу в неё идти. У меня такая натура, что во мне всегда существовала некая внутренняя свобода. Когда её пытались ограничивать, то психологически мне было очень тяжело. Особенно неприятно было, когда майор Ольхов, как инквизитор, сжигал мои рисунки. За них я и на гауптвахте сидел.
Грузчиком я работал в театре, но мне это было приятно. Так же приятно, как и разгружать вагоны. Это некая свобода выбора. Ты можешь пойти поработать грузчиком, но это не значит, что ты по натуре грузчик. Внутри я всегда был художником. Когда я был в мореходке, то разгружал в портах, когда учился в ростовском училище – разгружал вагоны, а работая в ТЮЗе, подрабатывал дворником. Мне нужны были деньги, и я искал, где их можно было заработать.
– С дедовщиной в армии сталкивались?
– А как же! Нас «деды» ещё как гоняли! Они как узнали, что я художник, сразу стали просить, чтобы я им дембельские альбомы оформлял. Вначале я согласился, но те же «деды» требовали с меня выполнения и других обязанностей, как и с других солдат. Мне стало обидно, особенно когда вечерами все шли заниматься своими делами, а мне приходилось сидеть с этими альбомами. После десятого альбома меня стало тошнить, и я сказал, что больше не буду их делать. Тогда «деды» стали заставлять меня чистить туалет зубной щеткой и придираться: почему левый ботинок не почищен, почему форма не поглажена, почему воротник не застегнут? К чему угодно придирались.
Я решил объявить голодовку и комиссоваться из армии. Я сказал, что перережу себе вены, если меня оставят в части. Об этом доложили полковнику и он, испугавшись, отправил меня в Ригу, где я сначала проходил психотерапию. Потом меня направили в сумасшедший дом на освидетельствование, но когда я увидел сумасшедших, мне стало жутко. И тут я вспомнил слова сержанта: «Ты всех сможешь обмануть, но не меня. Я знаю, что ты – симулянт. Имей в виду, если тебя признают сумасшедшим, то у тебя будет волчий билет, тебя никогда не выпустят за границу, и ты будешь человеком второго сорта». Я попросился к полковнику и сказал ему, что курс психотерапии мне очень помог, и что не надо меня отправлять в психушку. Он согласился, и я вернулся в свою часть, где с альбомами меня уже не доставали.
– Вы не задумывались, насколько были бы вы успешны, если бы не стали рисовать первых лиц?
– Мне совершенно неважно, какое лицо я рисую – первое оно или последнее. Великие художники всегда рисовали первых лиц – и королей, и пап, и кардиналов, и шахов, и царей. Именно им заказывали их портреты. Что делать, если выбирают именно тебя?
Я много работал в Италии, мои картины брали и музеи, и частные галереи. Потом я перебрался в Россию, где уже началась перестройка. И тут тоже у меня появились клиенты. Как-то меня нашёл мэр Баку и предложил нарисовать портрет Гейдара Алиева. Тот в свою очередь предложил нарисовать президента Турции Демиреля. Потом я рисовал перуанского президента…
Ваши коллеги иногда называют меня «хитроумец, который перелез через кремлёвскую стену и вбагривает там всем свою халтуру». На самом деле всё не так просто. Прежде чем сделать заказ, они приглашают искусствоведом. И потом – нет более капризных заказчиков, чем эти чиновники. Им надо, чтобы каждая пуговичка блестела, и чтобы характер на портрете был добрый, и чтобы фон был замечательный. Вы просто не представляете, сколько мелочей надо учитывать в работе с первыми лицами, их очень сложно писать, они очень капризные.
Сколько при советской власти наши музыкальные критики писали про то, что «Битлз» не умеет петь, что у Высоцкого нет голоса, и что Пресли не умеет петь. Но ведь именно они остались в истории, именно их выбирают люди, потому что в них было что-то такое, что цепляло. Если я нужен, значит, я нашёл что-то такое, что нравится людям. Я называю свои портреты «ангелами-хранителями», смотрящий на них получает удовольствие, и смотрящие на них спустя время тоже будут его получать.
– Вы можете словами сказать, какое лицо у нашей власти?
– У нас в России привыкли молиться на царя – придёт новый царь, и жизнь будет лучше. Но это, мне кажется, неправильный подход. Правильно – это когда законы работают. У нас же ужасные законы и 99 процентов депутатов подкупные, они выполняют заказы своих олигархов.
– Вспомните, как снимала Рифеншталь Гитлера в «Триумфе воли». В любви немцев к своему фюреру есть и её заслуга. Вы ощущаете ответственность, когда рисуете первых лиц и важных сановников?
– Сто процентов. Но знаете, если мальчику всё время говорить, что он негодяй, то в конце концов он совершит кражу или сделает какую-нибудь гадость. Люди власти – как дети. Если им всё время говорить гадости, то они закроются и начнут ненавидеть народ.
Власть часто была отсоединена от народа, жила своими делами, своими грабежами и заработками. Но вдруг появляется человек, он неглупый и занимается политикой, очень перспективный, и его выбирает народ… Вдруг в нём что-то ломается. Как у Кришны. Помните, он жил во дворце, где у него было всё. Однажды он вышел на улицу и увидел, как живёт простой народ. Был настолько потрясен этим, что навсегда ушёл из дворца, много бродяжничал, пока не сел под дерево жизни и не понял смысл мироздания.
Мне кажется, что человеку иногда нужно преодолеть какую-то границу, чтобы понять, в каком странном мире он живёт, – в нём только воруют и воруют. И если этот человек приедет в глухую деревню, то самая простая крестьянка накормит его, даже если у неё это последний кусок хлеба. Может быть, тогда этот современный бизнесмен или политик поймёт, что народ не такой плохой, как он о нём думал.
Сейчас народ для политиков – ничто, пустота. Мне один влиятельный бизнесмен рассказывал, как он был в Кремле и кому-то сказал про один из новых законов, дескать, как к нему отнесётся народ. А ему ответили: «Какой народ? Вы о чём? Вы что, шутите?»
– Путин на ваших картинах просто загляденье как хорош!
– Если вы живёте среди врагов, вам хочется поскорее уйти от них. Но вдруг вы узнаете, что они не враги, а совсем нормальные люди, что у них есть свои принципы и своё отношение к миру. Если вы принадлежите к власти и знаете, что у вас есть замечательные спортсмены, то вы начинаете гордиться своей нацией и ощущать свою причастность к своему народу, хотите ему помочь.
Когда я пишу портреты, то этим делаю комплименты: «Вот какие вы красивые люди! У вас очень красивое лицо, и вы нормальные люди». Прежде чем совершить какой-нибудь поступок, человек потом посмотрит на свой портрет и хорошо подумает: «Неужели я такой плохой и могу совершить какую-то гадость?» Наверное, это звучит примитивно, почти из сказки, но это работает.
Мне кажется, что сегодня людям не хватает элементарных вещей – им надо вспомнить детство, свои детские мечты, и сделать что-то доброе. Всё настолько закручено в этом мире, что людям не хватает пустыни с сорока днями. Мне кажется, что я даю им пути в эту пустыню, и они осознают, что происходит вокруг. Возможно, нельзя остановить, но можно ведь попытаться.
– А у вас была своя пустыня с сорока днями?
– Конечно. Иногда я уезжаю в Тибет или Индию.
– Почему же так далеко? Неужели в России нет мест, где можно побыть одному?
– Есть. Это может быть и монастырская келья. Но когда ты уезжаешь, например, на остров Бали, то там по-настоящему чувствуешь, что ты оторван от мира, особенно первые три-четыре дня.
– Энди Уорхолл говорил: «Каждый имеет право на 15 минут славы». В одном интервью вы сказали, что хотите «попасть в историю». Вам мало 15 минут? Вам нужна именно история?
– 15 минут – это для каждого. Я свои 15 минут уже получил. Но у меня совсем другая цель. Я хочу, чтобы мои картины остались и имели свою нишу, чтобы моё имя, как художника, помнили и через 500, и через 1000 лет.
– Ваши картины есть в музеях, или они только в частных галереях?
– Три картины купил Эрмитаж. Но в таких главных музеях, как Метрополитен и Лувр, их нет. Это вопрос времени.
– У вас есть ученики?
– Я пробовал преподавать в Ульяновске, но так никого ничему толком не научил. Я начинал злиться, потому что они не понимали, чего я от них хочу.
Недавно вот один парень из Репинки, он там преподавал, перешёл ко мне и хочет быть похожим на меня.
– Это хорошо, когда кто-то похож на кого-то творчески?
– Есть идеалы и равняющиеся на него. Я помню, как дети в классе, носящем моё имя, смотрели на меня. Для них я был и примером, и шансом – родившийся и выросший в бараке, теперь могу жить в Лондоне, Париже, Барселоне.
– Приятно слышать, что не стыдитесь, как некоторые, барачного детства.
– Я бы очень много отдал, чтобы иметь возможность начать снова с барака. Если бы меня сейчас спросили: «Ты можешь всё потерять, но вернуть своего друга», и я согласился бы. Если бы можно было вернуть детство и снова прожить жизнь, то я тоже согласился бы.
В детстве самые красивые впечатления и самые прекрасные моменты моей жизни. Из корыта мы сделали лодку и плавали на ней по озеру за лилиями. Кто-то говорил, что это озеро имеет связь через подземные каналы с Волгой, и если утонешь, то тебя могут найти в Волге. Когда мы плавали, то у нас было ощущение опасности.
Я помню мгновения первой любви… В детстве я испытал настоящее чувство дружбы, помню, как мы клялись – резали руки, сливали кровь в чашку и пили из неё. А как мы лазали в колхозный сад за яблоками, а в нас стреляли солью, и потом мы отмачивались в речке. Мы все родом из детства, и я не хочу от него отказываться.
– Вы – большой пиарщик. Например, интервью даёте почти всем журналам, которые есть: и медицинскому, и по интерьеру, и даже журналу о мобильной связи. В прошлом году в Интернете был аукцион: кто больше заплатит за один день с Никасом Сафроновым? Чем он, кстати, закончился?
– Это был, насколько я знаю, благотворительный аукцион и его, действительно, кто-то выиграл. Я, кажется, пообедал с его победителем.
Я, кстати, часто становлюсь жертвой своей доверчивости. Кто только не приходит ко мне и не просит денежной помощи! Приходили из какой-то секты и уже почти уговорили им помочь, но тут мне кто-то объяснил, что в этой секте провинившихся детей во время богослужения заставляют есть кал.
Однажды пришли от Грабового и сказали, что согласно данным их компьютеров, я являюсь «ихним кассиром» и что именно «в эти дни нужно с ними сотрудничать». Я сказал им: «Вообще-то, по паспорту я Николаевич». Они снова полезли что-то смотреть в свой компьютер: «Нет, вы у нас кассир и должны помогать нам деньгами». Конечно, я прогнал их. Мало ли кто на чём спекулирует. Приходили ко мне и просили денег для голодающих Поволжья, даже письмо от Солженицина показывали, якобы он поддержал эту акцию.
Я участвовал и в спасении снежного барса, и бродячих кошек, помогал обществу слепых и другим организациям. Но в последнее время стал проверять. Никакой корысти в этом нет, и я не веду записей, на какую сумму кому помог финансово. И интервью я даю всем изданиям, которые меня просят, – от районной газеты из Урюпинска до центральной. Может быть, я провинциальные газеты уважаю даже больше, чем московские, потому что мне не нужен никакой пиар в регионах.
– Что вы скажете о прошлогоднем биенале в Москве?
– Более безобразного мероприятия в жизни не видел. Мне почему-то вспомнилась известная доктрина Даллеса: «Мы будем развращать вас через культуру…»
– Погодите, Никас. Кажется, доказали, что это фальшивка.
– Вы думаете, Лужков стал бы публично читать фальшивку? Это они говорят, что фальшивка, на самом же деле всё так и происходит.
Биенале – одно из пагубных явлений в современном мире. Пусть оно будет, но нельзя его проведение раскручивать до такого уровня. Я подошёл к месту, на котором валялось несколько пустых банок «Кока-колы». Подошла служащая, спросила: «Кто это набросал?», и группа ребят призналась, что это сделали они, и сказали, что сейчас уберут. Но в это время подбежавший некий «культуролог» начинает требовать от служащей: «Немедленно оградите это! Пусть это будет частью композиции!» Разве это не бред?
Подобное опустошает культуру. Тем более в России, где народ нищий, в депрессии. Нам нужно поднимать его, искать нового Александра Матросова и Илью Муромца, но не опускаться до низменного. Мы должны тянуться до уровня Веласкеса, Саврасова, Леонардо да Винчи. Почему мы берём с Запада всё самое худшее? Там уже не хотят смотреть этот бред, который у нас показывали на биенале. Похожие экспонаты есть в частных галереях, но я всё равно считаю их бредом сивой кобылы и более ужасного ничего не видел.
– Русской интеллигенции было свойственно объединяться. Вспомните – «Могучая кучка», передвижники, религиозно-философские общества или «Бубновый валет». Почему сейчас художники так разрозненны?
– Когда проводятся большие мероприятия и на него приглашают меня, и я узнаю, что там будут Глазунов или Шилов, то ни я, ни они ничего не имеем против этого. Я даже не буду возражать, если наши картины соберут в одной галерее.
Я из рода священников, и у меня априори в отношении к людям – идти с добром. Мне кажется, мир огромен и прекрасен, в нём всем хватает работы. Мне не к кому ревновать.
– Если вы из рода священников, то почему церковь обвиняла вас в богохульстве?
– В восьмидесятые годы я собирал иконы и сам занимался иконописью. Мне отдавали старинные иконы, некоторые из них находили на свалке, а какие-то нужно было сжечь. Мне было жалко их сжигать, и на них я рисовал новые иконы.
Как-то раз я вспомнил про Дмитрия Карамазова – «Утром молится, а вечером гуляет» – и мне показалось, что это очень похоже на то, что происходит с обществом, с самой русской культурой. Я сделал три картины на эту тему, которые показались интересными журналистам, про меня Влад Листьев сделал сюжет во «Взгляде». После этого у меня появились заказчики из Италии, Израиля, Англии. Я стал рисовать для частных галерей, но сказал, что не буду делать такие иконы для продажи. Но потом пришли ко мне священники, и я покаялся перед ними за совершённое. Хотя на самом деле ничего вызывающего я не сделал, просто на тех местах старых икон, где стёрлась краска, я нарисовал полуобнаженных женщин. Тогда мне казалось, что этим я очень удачно смог сказать о двух крайностях и свойствах русской культуры.
– А для чего снимались для некоего журнала обнажённым?
– Ни для чего, просто так. Это был просто маленький эпатаж. Всем звёздам предлагают это, пока они не состарились. Кроме меня, снимались Софи Лорен и Микки Джаггер.
– Вы были дружны с Юрием Лонго. Как вы, верующий человек, могли общаться с «белым магом»? Не противоречило ли ваше общение с ним вашим убеждениям?
– Послушайте, Юра был сказочником и психологом. Он был добрейшей души человек, с некоей лукавинкой, с харизмой. Он просто обозначил себя «белым магом». На одной передаче его ругали священники, но они сами более развратны: один из них любит, чтобы его приглашали на разные светские мероприятия и страсть как любит фотографироваться со звёздами. Второй из них потом оказался педофилом и специально для чиновников содержал что-то типа сауны, куда приглашал девушек для развлечения. Третий, вообще, бандит из Софрино – там есть монополия на производство церковной утвари, он грабит всех православных священников. Если на них посмотреть, то можно подумать, что более неверующих людей, чем сами священники, нет. Это не богохульство. Я ничего плохого про саму церковь не говорю, а только про отдельных людей.
Помню, как они напали на Юру на той передаче. Если бы им дали возможность, то они тогда сожгли бы его на костре, столько злобы было у них на него. Так мне тогда хотелось им сказать: «Загляните в своё сердце, а потом судите».
Юра был удивительно добрым человеком. Он много изучал психологию и просто не знал, куда и в какую нишу сунуть свои знания. И вот тогда он назвался «белым магом». Его хождение по воде или воскрешение трупов – это шоу, которое давало свой эффект.
– У вас нет никакого звания, но есть титулы, о которых говорили вначале. Вас не удивило, что вас награждали ими?
– Смешанное чувство. В 20 лет это, наверное, было бы интересно… Может быть, это нужно чиновникам, которые обвешивают себя наградами. Им нужны эти атрибуты. В то же время есть и такие, кто прошёл весь путь – от сержанта до генерала. Конечно, приятно, когда тебе отдают должное и чем-нибудь награждают, но не надо от этого сходить с ума. Если награды государственные и их дают за заслуги, ты понимаешь, что страна думает о тебе. Но ведь голь на выдумки хитра! Сколько сейчас придумали разных премий. Я даже имел глупость быть председателем попечительского совета одной из таких премий – «Меценаты столетия».
– Почему глупость?
– Потому что это жулики. У них цель – заработать деньги. Они уже имеют охрану и покупают дома в Марбелле. В самом начале целью было дать премию тем, кто в самом деле является меценатом. Потом выясняется, что миллиардеры, которым и так некуда девать деньги, просто покупают награды, всякие там «Золотые кресты», «Олимпы».
Дата интервью: 2006-03-25
