Советский актер кино. Народный артист России.
Снимался в фильмах "Андрей Рублев", "Мама вышла замуж", "Служили два товарища", "Военно-полевой роман", "Маленькие трагедии" и др.
– Николай Петрович, в Советском Союзе идеология уравнивала не только простых людей, но и художников. После того как советская империя распалась творческие люди стали занимать те позиции, которые им более или менее удобны. Как ни странно чаще всего эти ниши были патриотические. Вы заняли славянскую, православную позицию. Даже кинофорум «Золотой витязь» президентом которого вы являетесь, так и называется – кинофорум славянских и православных фильмов. Почему?
– Федор Тютчев обращаясь к славянам писал: «Опально мировое племя. Когда же будешь ты народ? Когда же упразднится бремя Твоей и розни, и невзгод, И грянет клич к объединенью?»
Как видите, об этом думали еще наши пращуры. Они желали этого объединения, мечтали об этом. Они понимали, что в нашем единении, собирание нашего племени в духовное единое братство – наше будущее. Поэтому нет ничего удивительного в том, что появился всеславянский кинофорум. Это востребовало время, а не Бурляев.
А поскольку Господь дал нашему племени идею сердца, идею любви, то уже со 2-го кинофорума «Золотой витязь» расширил границы, на него приезжают гости и кинематографисты почти из тридцати стран мира – из Индии, Ирана, Китая, Японии, Америки, Австралии, Франции…
– Вы всегда были убежденным славянофилом? И до создания «Золотого витязя»?
– Раньше я как актер играл то, что мне прелагали. Но раньше я мало играл и мало ставил. В 1986 году вышел мой фильм про Лермонтова, русского поэта, православного человека. В 1990 году я поставил фильм «Все впереди» по одноименному роману Василия Белова. Этот фильм – тоже попытка идти по православной дороге и поиск выхода из тяжелейших и трагических коллизий нашего бытия.
– А вы считаете, что выход только один – по православной дороге? Или все-таки есть другие варианты?
– Я думаю, что для русского народа иного пути нет. Но я считаю, что быть русским – это не этническая принадлежность. Это нечто большее, что-то духовное. Я почитаю русскими тех, кто понимает, что рожден на русской земле, что здесь жили его предки, и что он тоже ляжет в эту землю. Я считаю русскими тех, кто любит русскую культуру, которая поднимала многие народы нашего Отечества.
– Вот вы упомянули Тютчева, а ведь он был не совсем русским по корням…
– Русская земля делает русскими даже инородные племена. У Пушкина пращуры были эфиопами, у Лермонтова – шотландцы, у Блока – немцы. Но ведь нету более русских поэтов, чем они.
– А вот русский писатель Герцен говорил, что «русские – нация рабов, сверху донизу – все рабы».
– Я критически отношусь к людям влекомым западной идеологией. Мне ближе то, что говорил Лермонтов: «Сколько можно тянуться за Европой? Пора жить своей самостоятельной жизнью и внести в общечеловеческое свое самобытное российское».
– Если вы упомянули о Лермонтове, то не удержусь спросить вас вот о чем. Хорошо помню, что писали о вас и вашем фильме в середине восьмидесятых. Это была эдакая зубодробительная критика. Вас критиковали и за идеализацию поэта, и за слащавость, даже за то, что вы сняли всю свою семью в фильме. Недавно я все таки посмотрел этот фильм и, простите, вынужден согласиться с некоторыми доводами ваших оппонентов. Вы же сделали из человека икону. Вы показали не настоящего Лермонтова, в жизни он был маленького роста, кривоногий, не очень привлекательный для женщин. А у вас он – икона.
– Я сознательно хотел сделать фильм о герое нашего времени, о том, кому захочет подражать молодое поколение. Я хотел показать пример самопожертвования, осознанного подвига во имя тех высоких идеалов, с которыми Лермонтов пришел в жизнь.
Вот вы обмолвились о том, что он был кривоногий, маленького роста и хромой. Это говорит о том, что вы подвержены тому потоку сплетен, который нанесло на чистейший, прекраснейший образ Лермонтова лермонтоведение…
– Я сужу по воспоминаниям современников.
– Но кто оставил эти отзывы? Вы почитайте! Те, кто не был допущен Лермонтовым близко к сердцу! А те немногие, кто был допущен пишут совсем о другом – о любящем, бесстрашном, любвеобильным, щедром, добром, нежном, любящем Лермонтове. Если вы откроете энциклопедию Лермонтова, то увидите, что в его стихах слова «люблю», «любить» повторяются тысячу пятьсот раз! А то, что он был маленьким, кривоногим и хромым – это сплетни и ложь. Его рост был за метр семьдесят, ведь он же служил в лейб-гвардии императора, карликов туда не принимали. Туда принимали двухметровых гвардейцев, может поэтому оттуда пошло такое отношение к нему, что он мал ростом.
Некоторые писали, что он был желчным. Да, он мог постоять за Божий дар, который он ощущал в своей душе, оберегал его ради того, чтобы пройти путь подвижника, пророка. Он понимал, что будет распят. Он ведь еще в отрочестве писал о том, что будет убит, что пуля попадет ему в грудь и что это случится на Кавказе. И понимая какой его ждет путь, он прошел его этот бесстрашный путь подвижника и пророка.
Вот почему я сделал такой фильм. И я очень рад, что все крупнейшие лермонтоведы перед съемками говорили мне: «Если вы будете идеализировать образ Лермонтова, это очень хорошо»
Когда они увидели фильм, они плакали в зале и говорили мне: «Теперь мы будем понимать Лермонтова и думать о нем так как вы представили его на экране».
Николай Бурляев (1972 год) Николай Бурляев (1973 год) Николай Бурляев (1977 год) Николай Бурляев (1978 год) Николай Бурляев (1987 год) Николай Бурляев (2002 год)
– А о ком еще из русских поэтов вы хотели бы снять фильм?
– У меня готов сценарий о Пушкине. Но вот уже восемь лет как министерство культуры не дает мне сделать фильм о нем.
– Почему?
– Это им надо задать вопрос.
– Но как они хоть объясняют это?
– Прежний руководитель Госкино Армен Медведев сказал мне: «Наша коллегия не даст вам сделать фильм о Пушкине». А что за причины, он не объяснил мне. И это тянется до сих пор.
– Но вы же можете найти деньги и снять фильм сами, без поддержки государства.
– Я не ищу деньги на личные дела. Режиссуру я считаю делом личностным. Все свои устремления, силы, энергию я отдаю поиску путей выживания кинофорума «Золотой витязь», который считаю более важным делом, чем режиссура и актерство.
– То есть сейчас для вас управление кинофорумом более важно, чем творчество?
– «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Я уже в таком возрасте, когда понимаю эту фразу глубже.
Для меня важно не управление, оно вторично. Для меня важен сам труд по созданию единственного, быть может, пока – и не только в России, но и на планете – соборного места позитивных сил деятелей экрана. Я уже сказал, что на кинофорум «Золотой витязь» приезжают кинематографисты более чем из 30 стран мира.
– А ваш сценарий фильма о Пушкине тоже отличается от воспоминаний современников, у одного их них я прочитал, что Александр Сергеевич летом в жару любил гулять по дому в чем мать родила…
– Сценарий был написан мною в соавторстве с одним лучших пушкиноведов Владимиром Орловым и был опубликован в двух журналах – «Москве» и «Роман-газете».
Голого Пушкина там нет. Но он будет живым. Он будет разный. Но будет он и новоявленный – для осознания образа в наших умах. Он будет в чем-то открытие для зрителей.
– А вы не могли бы поделиться – в чем будет открытие?
– Я открыто живу и считаю, что все мы пред Господом на ладони и утаивать нам нечего. Я такой какой есть и здесь в России, и в Америке, и в Израиле, где угодно! Бурляев есть Бурляев.
Так вот, в этом фильме Пушкин будет разный – и остроумный, и ругающийся, и хохочущий…
– А Пушкин-бабник тоже будет?
– Нет! Вот этого не будет! Но я знаю, что это то, чего ждут. То же что ждали критики от «Лермонтова». Они меня потом спрашивали: «Что же он у вас такой весь благостный, прекрасный! А где же «Прощай, немытая Россия!» Не будет этого! Не будет Пушкина-бабника, потому что все это сплетни.
Да, он любил и каждому чувству отдавался полностью. Он был русским мужиком, это так. Но в нашем фильме это будет Пушкин как православный человек, крещенный в детстве. Он и умер как христианин, так говорил о нем исповедовавший его батюшка.
Это будет Пушкин державный, допущенный императором до тайных архивов. Только он, единственный был допущен до них! Он узнал тайны России, ее поступь, откуда она идет и куда, и как она может идти. Он мог влиять на императора. И убит он был за это, а не из-за красавицы жены.
– Вообще-то, сейчас кажется более правдоподобной другая версия убийства Пушкина. Геккерн и Дантес были любовниками, Геккерн хотел переспать с Пушкиным, но получил отказ. Тогда Дантес стал ухаживать за женой Пушкина и распространять слухи, что та наставила рога своему мужу. В итоге получилось то, что получилось.
– Эта «голубая» версия не беспричинна, поскольку Геккерн и Дантес, действительно, были «голубыми». Известно, что Геккерн в свои 43 года усыновил двадцатишестилетнего Дантеса, имеющего живого отца. Но то, что делал Дантес в отношении Пушкина, это делалось вовсе не для того, что кто-то хотел с кем-то переспать. Это имело глубокие политические мотивы.
Пушкин был для Запада руководителем Русской партии. Они так и писали о нем в своих отчетах по каналам своих министерств иностранных дел: «Руководитель Русской партии». Вот так почитали Пушкина те, кто не любил Россию, боялись ее и не хотели, чтобы в ней появилось вот такое пламенной сердце, которое «лирой пробуждало добрые чувства» в народе…
– Опять заговор?
– Ну это всем известно, что был заговор!
– Знаете, Николай Петрович, я тоже русский и крещенный в детстве, и люблю свою страну. Но всякий раз когда общаюсь с политиками-державниками или с патриотически настроенными деятелями культуры, то просто диву даюсь: ну кругом одни заговоры вокруг России! Америка их плетет, Германия тоже, Израиль уж подавно. Неужели и вы всерьез об этом говорите?
– Все названные вами придут, если мы не будем любить нашу землю, нашу культуру, не будем оберегать ее. Они придут, если мы не будем честными и нравственными людьми, если не будем вводить нравственные законы на уровне государства и не будем беспокоиться о наших грядущих поколениях. Все эти названные вами придут!
– Куда? К нам, в Россию?
– Естественно. Россия – самая богатая страна. Они и сейчас уже приходят – через спаивание, наркотизацию духовную, половое растление нации.
– Но пили-то в России всегда.
– Не всегда. Это ваша ошибка, ошибка русского журналиста. Вам это вдолбили, что русские всегда пили и что Лермонтов был плохой. До Петра I, заметьте, русские пили только медовуху, а это чистейший напиток. Водки тогда не было на Руси. Медовуха била по ногам, если много ее выпить, то подняться было трудно, а мозг оставался чистым. Петр открыл границы, пришли немцы и принесли водку на нашу Русь и начали втягивать народ в питие…
– Николай Петрович, скажите, вы не думали о том, как бы сложилась ваша жизнь, если бы однажды, когда вам было лет пятнадцать, на улице Горького в Москве к вам не подошел Андрей Кончаловский и не спросил: «Мальчик, не хочешь сниматься в кино?»
– Если бы он не подошел ко мне на улице Горького около дома номер шесть, то, я думаю, так или иначе все равно пришел бы в кино. Мои дедушка и бабушка по отцовской линии были актерами. Актерство уже было в моих генах. И если бы меня не увидел Андрей Кончаловский, то меня заметили бы ассистенты Андрея Тарковского. Еще до встречи с Кончаловским, в 1955 году я в первый раз встал перед кинокамерой – на пробах фильма «На графских развалинах», правда, меня не утвердили.
– Не хочу обидеть вас следующим вопросом, но не могу не спросить. Вы знаете, у многих ваших коллег в кино есть некий образ, или как сейчас говорят имидж, который так или иначе стараются сохранить почти до конца. У вас был очень чистый и светлый образ в первых фильмах. Сейчас вы стали, как я вижу, больше русским, православным философом. Вам не жалко, что вот тот солнечный образ, который многие помнят по «Рублеву», «Иванову детству» куда-то пропал?
– Да никуда он не пропадал. Этот мальчик вырос. В «Военно-полевом романе» я играл Александра Нетужилина, это тоже очень солнечный образ.
– Но и грусти в нем не меньше.
– Какая грусть? Это жизненная коллизия не столь радостная, но сам-то он солнечный, любящий, идущий общую гармонию.
Потом был солнечный Лермонтов, а дальше – Иешуа Га-Ноцри в «Мастере и Маргарите».
– Кстати, этот фильм так и не вышел из-за каких-то проблем с теми кто его финансировал. Насколько я знаю роль Христа как-то предлагали сыграть и Валерию Леонтьеву. Но он отказался. Вам не боязно было играть Иешуа?
– Я шел к этой роли всю жизнь. В разные годы и в разных ролях я пробовал этот образ. Посмотрите внимательно на мои роли в «Игроке» и «Ваньке-Каине». Там есть некие пробы этого облика.
Вначале мне была предложена роль Ивана Бездомного. Я пришел к Юрию Каре на пробы и сразу сказал, что предложенную роль играть не буду, но что есть роль, на которую я могу согласиться. Он спросил: «Кого?» Я ответил: «Иешуа Га-Ноцри». Он удивился, но пробу сделал. И она была так убедительна, что я был утвержден. Но в тот же день, когда мне объявили, что я утвержден, я тут же от этой роли отказался, понимая, что есть образы, который грешный человек касаться не должен.
Прошел год, у картины начались проблемы, она была законсервирована. А еще через год я снова получил предложение. И вот тогда уже дал согласие.
Сейчас, думаю, я бы этого не сделал. Но тогда, в тот миг, в тот день я взял на себя такую ответственность. И когда мы начали работу в Иерусалиме, где снимались все сцены с Иешуа Га-Ноцри и Понтием Пилатом, вся моя работа была ощущением спокойной, гармоничной молитвенно-радостной. Не было ощущения греха оттого, что я делаю что-то запретное. Была только помощь, очень большая духовная помощь, которую я все время чувствовал. Я жил отдельно от группы, постился, молился и готовился к тому мигу, когда включат камеру.
Главным для меня было – исполнить ту духовную работу, которая досталась мне в том фильме. Я не думало о том, каким получится фильм. Но сейчас я не взялся бы за эту роль, тогда же мне хватило отваги сделать это.
– Судя по вашей биографии вы четыре года проработали в театре имени Моссовета…
– И один год в «Ленкоме».
– И на этом ваша работа в театре закончилась?
– Нет, параллельно я играл одну роль в театре Сатиры. Уйдя из «Ленкома» в тот же день попал в ТЮЗ, где был всего лишь месяц и не сыграл ни одной роли.
– А почему так сложилось? Многие артисты кино говорили мне, что театр для них отдушина.
– По своей сути я не актер. Я не люблю актеров, глядя на которых сразу видно, что они актеры, потому что они играют актеров. Я не актер. По сути я – играющий человек. Я никогда не хотел быть актером, хотел быть режиссером и писателем. Режиссером я стал, а вот стал ли писателем – покажет время. Хотя меня уже приняли в члены Союза писателей России, и в мае прошла презентация моей первой большой книги, где собрано почти все или многое из того, что за 35 лет я написал в прозе, поэзии, а также публицистика и мемуары о моих друзьях.
– А кто ваши друзья?
– Те о ком я пишу. Андрей Тарковский и Николай Мордвинов. Один из лучших литературоведов Юрий Селезнев, так странно погибший в 44 года, когда он готовился издать свою книгу о Лермонтове в серии ЖЗЛ. Это и Михаил Пташук, и Высоцкий, с которым мы подружились на съемках «Иванова детства» в 1961 году. Нашей прочной дружбе с ним был всего лишь год, в то время мы общались почти каждый день. Потом стали общаться реже, но теплое отношение друг к другу осталось до последних дней, до нашей последней встречи на съемках картины «Маленькие трагедии», глее мы играли в разных новеллах.
– Как по-вашему – он в самом деле был истинно русский поэт?
– Безусловно. Это был человек которому было применима фраза Цветаевой: «Один из всех, за всех, противу всех». Это был человек, прошедший путь подвижника и пророка в своем Отечестве, певший песню души в то время когда все помалкивали…
– А вот его жена Марина Влади в своей книге о нем писала, что он был алкоголиком и наркоманом.
– Ну он же не всю жизнь был таким, это он потом поддался.
– Вот вы сказали что написали воспоминания о своих друзьях, но вы ничего не сказали о старших товарищах – Михаиле Рооме, Льве Куледжанове…
– О них еще не написано это впереди. О них я тоже буду писать. Обязательно буду.
С Михаилом Роомом у нас были очень добрые отношения, но мы не так часто виделись. Я помню как он принимал фильм «Иваново детство», он говорил в адрес Тарковского и в мой очень лестные слова. Но это очень личное и навсегда останется в моей памяти.
– Я обратил внимание как перед началом нашей беседы вы перекрестились, даже диктофон мой перекрестили. Вы очень часто говорите «С Богом!» Откуда такая религиозность? Я не думаю, что в 1981 году давая интервью, например, «Советскому экрану» вы сказали бы «С Богом!».
– Да, вы правы. В 81-м году, думаю, такое было бы невозможно. Хотя я не помню что было в 81-м, но уже тогда я вставал на этот путь.
Меня тайно крестили в детстве. Об этом я узнал позже, в юности. Но в детстве я бывал в церкви, меня туда брали с собой мама и бабушка. Потом на съемках «Андрея Рублева» Тарковский надел на мою шею первый оловянный реквизитный крестик. После «Рублева» я стал задумываться над тем, что такое вера и что такое православие все больше и больше. И потихонечку, шаг за шагом я вступал на этот узкий путь к тесным вратам спасения – очень узкий и очень тесный бесконечный путь. Сейчас я проделал лишь первые шаги. Не могу утверждать, что я такой уж ортодокс православия. Но я хочу быть православным, потому что эта вера завещана нам.
Это очень трудно. Надо постоянно думать о плоти и духе. Но с этой верой жили наши предки. С этой верой они стали великим народом, овладели громаднейшим пространством. С этой верой они побеждали врага и выводили Россию на первенство в мире.
– Николай Петрович, я еще раз прощу прощения, может быть, за не корректный вопрос. Правда, что у вас были проблемы с алкоголем?
– Я не могу сказать, что проблемы были большие, но учитывая, что свою первую рюмку я поднял в 14 лет в 1961году с Высоцким, и потом все мои друзья были пьющими людьми. Да и потом жизнь нашей богемы, нашей элиты всегда сопровождалась застольем. Это считалось нормальным. Но потом я как-то написал: «Пустое времяпровожденье с элитой в дымных кабаках. До тошноты ночные бденья, застолья в творческих домах…»
Мне была чужда эта жизнь, но она втягивала день за днем, год за годом, и я видел как уходят из жизни мои друзья. Повесился Гена Шпаликов, ушел Высоцкий, ушел Олег Даль, и еще много-много других людей. Глядя на них я стал задумываться о том, что такое питие в жизни – в моей, в их, и стал понимать что если я буду жить такой же жизнью, то мне придется «паковать чемоданы» в 37- 40 лет. Я стал понимать, что это не помогает ни творчеству, ни здоровью, что алкоголем мы разрушаем храм тела, данный нам Господом. Мы напрасно думаем, что наши силы беспредельны. Нет! От каждой рюмки водки лопается сотня сосудов, а сам алкоголь выходит из нашего организма лишь через 21 день.
И вот я задумался: или жить такой жизнью и очень рано уйти из нее, или все-таки понять, что это вредно, не нужно, что это не помогает, что нужно работать и успеть сделать в жизни очень многое. Я выбрал второе и отсек алкоголь принципиально на всю жизнь.
– И не скучно так жить?
– Ой, очень как хорошо! Как прекрасно, чисто и радостно!
– Но ведь вино делает сама природа. И ведь Христос тоже пил вино!
– Ну а подумайте: зачем пить человеку, который не любит компаний, сборищ и пустой болтовни в таких компаниях? Зачем пить тому, кто имеет радостную гармоничную, каждодневную, ежечасную духовную жизнь – в работе, в труде над «Золотым витязем»? Это поразительно гармоничная и очень благодарная работа.
– А как в вашей жизни появился «Золотой витязь»?
– Это случилось в 1992 году на переломе судеб России, когда многие начали открывать собственное дело. Тогда, если вы помните, был коллапс. Актерская и режиссерская работа в стране стали угасать. И я стал задумываться: что делать дальше? Как жить дальше? Однажды ночью у меня родилась идея создать всеславянский кинофестиваль. Нет, даже не так – сначала я думал попробовать собрать все здоровые силы русского кинематографа. Но уже наш первый «Золотой витязь» стал всеславянским, потому что он родился в дни праздника славянской культуры и письменности.
– Секундочку, вы сказали, что хотели собрать «здоровые силы русского кинематографа», потом кинофестиваль получился «всеславянским». Получается, что все остальное есть «нездоровые силы»?
– Тихо-тихо, не торопитесь. Я еще не окончил. Посмотрите как расширились границы нашего кинофорума: от русского кинематографа до всеславянского. А потом через год-два мы открыли наши двери для китайцев, японцев, индийцев, американцев, для всех у кого открытое сердце. Для всех, кто ищет истину и Господа, и кто соответствует девизу «Золотого витязя» – «За нравственные христианские идеалы, за возвышение души человека».
– А почему именно «Золотой витязь»?
– Той ночью, когда пришла эта идея, я искал образ и название. И все как- то разом пришло, и девиз тоже. Я хотел чтобы мой кинофорум был назван по-русски – красиво, сильно, радостно, гармонично.
Когда я стал думать о девизе, то он как-то быстро ко мне пришел. Он был как бы оставлен мне Андреем Тарковским. Он сам говорил об этом же в то время когда появился «Золотой витязь». Тогда он жил в Италии и я видел его последнее интервью. Он говорил: «Кино должно быть поэтичным, оно должно возвышать человеческую душу». А я здесь – в России, говорил об этом же, поэтому именно таков девиз «Золотого витязя» – «За возвышение души человека».
Ничего странного в этом нет. Культура Запада – эфемерна, она безбожна. А культура России – духовна и предметна. Западная культура ныне почти полностью дехристианизирована, демонизирована и направлена на самоутверждение, тогда как русский дух направлен на самоотдачу. В этом принципиальная разница между Западом и Россией. Там – самоутверждение, здесь – самоотдача.
– Знаете, я где-то читал, что на Западе 95 процентов верующих. А сколько у нас?
– У нас 85 процентов православных.
– Извините, я не знаю откуда у вас такие цифры. Если вы говорите, что на Западе культура антидуховная, то почему же у них почти все верят в Бога. У нас же, по вашим словам, очень духовная культура. Но если выйти на улицу и внимательно посмотреть на поведение наших людей, то очень скоро можно в этом разувериться.
– Дело в том, что в 1986 году мы допустили перестройку в области культуры и в кинематографе. Это мы создали мир таким, что он рождает таких маргиналов, подонков, убийц, предателей, людей без веры, без Родины, идолопоклонников, ориентированных на Запад. Все это мы сами сотворили в перестройку.
Кстати, я очень хорошо помню фразу, сказанную по-русски на радио «Свобода»: «Цель перестройки в том, чтобы приблизить русских к западному образу жизни, чтобы произошла мутация русского духа нужно русских выбить из их традиций».
– А за что же такое русское в искусстве Говорухин два раза получил премию на вашем кинофоруме?
– В то время он сделал фильм «Великая криминальная революция» и попал в опалу. На «Золотом витязе» был конкурс видеофильмов, и он одержал победу именно в этой номинации, и победу, думаю, заслуженную. Правда, потом он не оправдал наших надежд и как бы предал «Золотой витязь». Но это уже дело его совести.
– А не может получиться так, что будучи на смертном одре вы узнаете, что «Золотой витязь» в сущности-то никому и не был нужен кроме вас и вашего окружения? Будете ли вы тогда считать, что вы все равно оставили на земле след?
– То, что будет на смертном одре и тогда, когда я сделаю шаг в вечность, я узнаю лишь тогда когда это случиться. Но мне хочется надеяться, что сам факт появления «Золотого витязя» в России будет оценен положительно. Уже сейчас видно как он благотворно влияет на общество, на мировую режиссуру, которая делает фильмы не для Канн и не для «Оскара», а для «Золотого витязя». Это оправдывает и мою жизнь, и «Золотого витязя».
Дата интервью: 2003-05-17
