Лимонов Эдуард Вениаминович — русский писатель, публицист, российский политический деятель, бывший председатель запрещённой в России Национал-большевистской партии (НБП). В 1974 году эмигрировал из СССР. До возвращения в Россию в 1991 году жил в Нью-Йорке и Париже, в 1987 году получил французское гражданство. В 1976 году написал и издал свой первый роман.
– Недавно умер Окуджава. Уходят люди, которые олицетворяли собой эпоху 50-60-х годов. Вам не кажется, что они породили вас, и что вы ощущаете с их уходом?
– Ну и слава богу, что уходят. Ничего общего я с ними не имел. У них я ничему не научился. Конечно, я, как все юноши моей эпохи, завидовал славе Евтушенко, думал: «Нам бы вот так». Но я с самого начала понимал, что они разжиженное, буферное поколение.
Как мастера они не представляли никакого интереса. Учиться у них нечему было. В 15 лет мне нравились Есенин, Блок. Потом я закономерно перешел к Хлебникову. В 20 лет я переписал три тома Хлебникова от руки потому, что тогда его трудно было достать. И сегодня я считаю, что он единственный мастер и гений русской поэзии. Я даже ставлю его на две головы выше Пушкина.
– Эдуард, откуда у вас такое пренебрежение к классикам оттепели?
– Ну какие они классики? Они узурпировали не принадлежащее им место. Это молодежный вариант советской сволочи. Ничего после себя они не оставили и не оставят. Ну разве что одну или две песенки того же Окуджавы будут петь некоторое время, которые сохранятся благодаря такому талантливому и такому роковому, пророческому фильму, как «Белое солнце пустыни».
От сухой старушки Ахмадулиной с ее манерными стишками вообще ничего не останется. Даже от Ахматовой и той осталось, наверное, главным образом лишь то, что она была женой Гумилева.
– А что останется в таком случае от вас?
– Абсолютно все. Останутся мои книги «Это я – Эдичка», «Дневник неудачника», «У нас была великая эпоха» и главное – моя судьба. Останутся мои жены. Какая жена у Окуджавы? Кого это интересует? Никого. Какая-то вечная старушка. Но это тоже показатель. Это люди без жизненной энергии, крайне ограниченные. Недаром они так легко купились и стали служить скучнейшей демократии.
– Вы думаете, что ваших жен будут изучать в школе?
– Безусловно. Они куда интереснее, чем жены какого-то там Тютчева. Людям будет интересна моя судьба.
– Но разве у тех, о ком вы так нелестно отзываетесь, была не великая эпоха?
– А что они оставили после себя? Посредственные романы Окуджавы?
Я преклоняюсь перед талантом. Если человек талантлив, я никогда не брошу в него камень.
Вот тот же опять Окуджава. Конец его жалок. Человек умер от скуки в Париже в то время, когда его страна живет, напрягаясь, чудовищной жизнью.
– Но, допустим, вас не выслали бы из Советского Союза. Тогда ваша жизнь протекала бы в этой же тоске?
– Я все равно считался скандальным. Приехал в Москву, когда захотел, и жил семь лет без прописки. Пусть я не стал официальным поэтом, но сумел добиться благодаря таланту определенной известности.
– Вы вернулись в Россию от тоски за границей?
– Вовсе не от тоски. Я там был очень занят. Очень много лет добивался того, чтобы стать писателем, и добился. Во Франции у меня вышло 17 книг. Я был там занят. Я навязывал себя миру.
А вернулся потому, что там сделал практически все, а здесь, в России, стало безумно интересно. Пульс мира переместился в Россию, и до сих пор он здесь.
В 1992-1993 годах в России было чудовищное извержение энергии…
– В том числе и пролитая в октябре 93-го кровь?
– Да. Кровь – это неотъемлемая часть мира. Если бы не было крови, то было бы тупое существование овощей.
Конфликт рождает энергию. Бесконфликтность – это смерть. Запад сегодня мертв. Подавлением всех побочных ментальностей, побочных стремлений, подавлением инакомыслящих он добился этой бесконфликтности. На Западе сейчас совершенно нечего делать.
В 88-м году я стал понимать, что добился определенной вершины и дальше мне не дадут ничего делать. Мне стали затыкать рот – то я участвовал ни в том журнале, то я поехал на сербскую войну.
Запад убивает все варианты жизни, оставив лишь один вариант – спокойного овощесуществования. Люди там – говноделательные машины. С конца 60-х годов там нет высокой культуры, существует тупая масс-культура с разрешенными вариантами.
– Вы, кажется, были членом партии Жириновского?
– Я не был членом его партии. Я был попутчиком и членом теневого кабинета министров.
Я научился у него навыкам политической деятельности.
– Почему вы выбрали именно его, а не других политиков?
– Я никого не выбирал. В известной степени, я выбрал его, но и он выбрал меня. Он энергичнее других. У нас же не было политиков до сей поры. У Жириновского многому научились другие. Он свободно говорил, не был связан бюрократическим языком. Он впервые заговорил на языке, на котором говорит обыватель.
– Чем вас тогда не устроил Ельцин, которого поддерживала интеллигенция?
– На интеллигенцию я положил. Меня раздражает даже это понятие. Я вот не интеллигент, у меня среднее образование, но я считаю, что объем знаний, который мне пришлось приобрести на Западе, – это огромный объем. И все это от собственной любознательности. Меня никто не заставлял, и все равно я не считаю себя интеллигентом.
Интеллигенция – это почти жреческая каста. Только наглецы могут утверждать, что мы вот интеллигенты. У нас нет интеллигенции.
Можно еще назвать себя интеллектуалом, но только в том случае, когда человек обладает определенными знаниями.
У нас есть неинтеллигентные профессора. Вообще все наши ученые – липовые.
– А что вы думаете о народе, если интеллигенция никуда не годится?
– С народа взятки гладки. Наш народ – здоровый, большой, впадающий порой в истерики. Обыкновенно народ не заряжен. Его надо заряжать. Обычно это делают государство или жрецы.
Сейчас у нас народ бегает осатаневший, никто не в силах указать ему дорогу – что надо делать? Куда идти? Политики наши тупые или их нет вовсе. Жрецов у нас нет. Интеллигенция тупо растерялась и вовсе это не жреческая каста. Они еще более беспомощней, чем народ.
– Как-то весной вы сказали мне, что хотели бы стать президентом России…
– Неужели я такое говорил? Нет, я хотел стать лидером своей нации. Но я думаю, что меня президентом не выбрали бы здесь никогда, как не избрали бы Ленина, как не избрали бы Петра или Екатерину. Я, конечно, высоко беру, но беру реальные проявления.
Ленин был слишком маленький и невидный, да и голос незычный. Екатерина была немкой и говорила с акцентом, а Петр слишком любил иноземцев.
– Представим, что вы, Эдуард, стали лидером нации. К чему бы вы повели этот народ, который хочет жить так, как живут на Западе?
– Ну мало чего он хочет. Это невозможно. Запад шел к своему благополучию 500, если не больше лет, и это особый исторический путь. А поскольку этого всем не объяснишь, то надо добиваться русского благосостояния, того, что можем иметь мы.
Каждый правитель должен заботиться о народе. То же самое делал бы и я. Не так, как делают это сегодня совершенно антинародные правители. Они, по сути своей, не могут этого делать.
Ельцин не понимает, что такое благосостояние народа. Он очень плохой работник, он никакой работник. Он время от времени просыпается и дает какие-то взаимоисключающие директивы. Работником был Петр, который вставал в 4 утра, хряпал полстакана водки, закусив огурцом, и шел работать на верфь. А потом у него еще хватало времени разбираться с бумагами. Ельцин в сравнении с ним просто чуждый элемент.
Ельцин – это логический конец советского периода, самого негативного, что создала КПСС, самого не принадлежащего России, несмотря на то, что он из деревни и у него русский силуэт.
– Ну если Ельцин, как вы говорите, логическое завершение советского периода, то, наверное, следующий президент будет лучше?
– России не нужен президент. Ей нужен вождь. Президент всегда будет пустым местом. Он всегда будет выбираем небольшим количеством людей.
– Вы были большим противником генерала Лебедя. А кого из нынешних политиков вы не любите?
– Я даже отказываюсь говорить на эту тему. У нас нет политиков даже приблизительно. У нас нет политических партий. Все наши партии зарегистрированы сверху.
Мне кажется, что больше всех приближается к пониманию партии ЛДПР.
– Ну Бог с ней, с политикой. Как у вас сейчас с творчеством?
– В сознании русского человека писатель – это какое-то чудовищное существо, какой-то говнистый переделкинец ходит с палочкой и к нему приходят умные мысли. Да нет же! Писатель по-настоящему тот, кто жрет сырое мясо. Надо жить для того, чтобы писать, а не сидеть в Переделкино. Вот недавно я ездил в Кокчетав на вооруженное восстание, был в Таджикистане. Это тоже творчество…
– Эдуард, я тоже недавно путешествовал, но только в Европе. И там со мной приключилась забавная история. Гуляя по Пигаль в Париже, я разговорился с одним негром, который зазывал меня посетить расположенные там сексзаведения. Я был удивлен, когда он спросил меня: «Если вы журналист, то знаете ли вы Эдуарда Лимонова?»
– Ну и что? Я прожил там 17 лет, там издавались мои книги. На Пигаль у меня жили приятели.
Кстати, вот Есенин писал про себя, что «известен от Москвы по парижскую рвань». Но он слишком высоко себя ценил – о нем писали в Америке как о муже Айседоры Дункан. А вот я, оказывается, известен.
– Вашим другом был замечательный музыкант Сергей Курехин?
– Да, он был членом нашей партии, у нас были общие национальные идеи.
Сейчас пытаются говорить, что он случайно попал к национал-большевикам, что, дескать, он всегда любил экзотические вещи, и это привело его к нам. Ничего подобного. Он переживал определенный кризис, когда познакомился с Дугиным. Тот, в известном смысле, указал ему дорогу. В последние дни своей жизни Курехин говорил о будущем национал-большевистской партии.
– Как вы думаете, почему наша интеллигенция так избегает национальных идей?
– Да что вы все со своей интеллигенцией! Нет у нас интеллигенции. У нас есть группа культурной советской номенклатуры. Которая присвоила себе монополию на мышление. Они обанкротились и просто некому съездить им по морде на честных дебатах.
А что касается национальной идеи, то мне кажется, что они просто не относят себя к русскому народу. Вот недавно я был на передаче АТВ «Пресс-клуб», и там шла речь о национальных проблемах. Несколько участников говорили, что русского народа нет. Ну если они считают, что русского народа нет, то не удивительно, почему они избегают национальных идей. Улицы битком набиты русским народом, а приходишь на АТВ и там тебе открывают, что русского народа нет. Куда же он подевался?
– Вы уже говорили о том, что после вас останется ваша судьба. Только странно, простой парень из Нижегородской губернии и вдруг – такой экстравагантный образ жизни?
– А что, в России мало было экстравагантных людей? Русские иногда куда экстравагантнее английских лордов.
А что касается моей жизни, то никаких люксовых желаний у меня никогда не было. У меня нет дома, никогда ничего не было. Даже привычек у меня нет.
Дата интервью: 1997-06-09
