Родился 21 сентября 1939 г. в Ярославле. Мать — В.А.Чеханкова — актриса Орловского драматического театра им. И.С.Тургенева. В детстве сыграл Сережу Каренина (Анна Каренина по Л.Толстому). После окончания Театрального училища им. М.С.Щепкина (курс В.Н.Пашенной) с 1961 работал в Центральном театре Советской Армии (с 1993 Центральный театр Российской Армии).
– Фёдор Яковлевич, ваша популярность пришлась на 70-е годы и, признаться, пока я не увидел ваши фотографии двадцатилетней давности, с трудом вспомнил вас.
– Значит так, Андрюша, если бы ты меня не знал, то без вежливой скромности сказал бы, что твои родители помнят меня – как Чеханков пел, как Чеханков танцевал. Но ты искренне меня спросил – кто вы? Я – артист театра когда-то Советской, а теперь Российской армии. Именно в этом театре сложилась моя актерская судьба. Закончил театральное училище имени Щепкина, учился у великой Пашенной.
– А телевидение? Ведь, насколько я знаю, вы особенно популярны стали благодаря телевидению?
– На телевидение меня взяли в 1971 году. Тогда была такая программа «Арт-лото». Она была единственной музыкальной программой на тогдашнем телевидении. В ней были элементы лотереи – 49 клеточек, 49 фамилий артистов. Это были звезды тех лет – Кобзон, Лещенко, Пьеха, Богатиков, Магомаев. Как-то в этой программе в номинации «Гость Москвы» выступала и Алла Пугачева – она только что получила «Золотого Орфея». Так вот, я был ведущим этой программы. Тогда меня вся страна знала в лицо. Эту программу знали, ее ждали, ее любили. У нее была своя песня, которую написали Юрий Саульский и Михаил Танич. В этой программе можно было что-то и выигрывать. Конечно, это были не такие призы, которые сегодня есть у Якубовича или Ярмольника. Угадавшему в «Арт-лото» шесть номеров вручали цветной телевизор.
– Обычно артисты идут на телевидение, чтобы стать более популярными?
– Конечно, любой артист, который начинает свою биографию, мечтает стать популярным. По молодости. Но такой вот цели: «Хочу быть популярным!» у меня не было. В театре у меня было много хороших ролей и у меня была театральная популярность. У меня были свои поклонницы. Тогда это было принято. Сегодня у театральных артистов нет поклонников. Сегодня все эти фаны торчат от эстрадных звезд, в основном это 13-14-летние девочки. Они визжат, кричат около «На-ны» или «Иванушек Интернэшнл», трогают их, какой-то комплекс неполноценности. У нас было другое. Нашими поклонницами были более взрослые, тридцатилетние женщины, которые знали наши спектакли, аплодировали, приносили на спектакли цветы. Для них каждый факт моей биографии был фактом их биографии. В основном, это были одинокие люди, для которых я и мои роли заменяли очень многое, и они были преданны. У меня были поклонники, которые собрали про меня целых четыре альбома рецензий, статей, в общем, все, где как-то упоминалась моя фамилия.
– Что для вас было важнее – известность в театральных кругах или толпы поклонниц?
– Ну чего говорить, приятно, когда идешь по улице и тебя узнают, тебе улыбаются. По молодости это особенно приятно бывает. Моя мама была актрисой провинциального Орловского театра, а провинциальные актеры как-то особенно реагируют на популярность столичных актеров: «Вот у вас, у столичных, судьба удалась!.. А он тоже был в Орле, я помню его мальчишкой в соплях…» Мама всегда на гастроли брала мою фотографию, которая тогда продавалась за 8 копеек, и ставила в номере. Когда горничная убирала номер и спрашивала: «А кто это?», – мама с гордостью отвечала: «Это мой сын».
– Федор Яковлевич, как это ни печально, но все чаще и чаще уходят большие артисты. С ними уходит эпоха. Но вы ведь помните их еще молодыми…
– Мне очень больно, что этих людей становится все меньше и меньше. Последним ощутимым ударом была смерть Бориса Брунова. Он был моим коллегой. Я тоже иногда веду концерты, и это, можно сказать, моя вторая профессия. Я не назвал бы ее профессией конферансье. Это скорее шоумен, ведущий программы, а конферансье раньше был человеком, который должен был острить между номерами. Сегодня, если в программе участвуют Хазанов или Арлазоров, то мне острить не надо. Я должен представлять артиста. Борис Брунов ко мне очень хорошо относился и говорил мне какие-то теплые слова. И он, и Никулин – это все люди, с которыми я общался, которых объявлял, с которыми стоял за кулисами. Это были другие люди.
– А что в них было другого?
– Вы знаете, несмотря на все звания и на всенародную популярность, которую они имели, в глубине души они считали, что они как бы не совсем достойны этого. Они себя не переоценивали.
Я помню, как один из артистов мне рассказал следующее. Анатолию Дмитриевичу Папанову дали звание народного артиста и он, стоя за кулисами, говорил: «Боже мой, раньше народными артистами Советского Союза были Качалов, Станиславский, Немирович-Данченко и Книппер-Чехова, а сейчас я да Юрка Никулин!» Понимаешь, у них была дистанция.
Ельцин подписал Указ о присвоении мне звания народного артиста России. Многие говорят, что эти звания ничего не дают, а вместе с тем это приятно. Но когда я начинаю задумываться, каких народных артистов я застал… О! Это были артисты высочайшей культуры, высочайшей образованности.
– Театр называют храмом искусства. Но люди, я имею в виду артистов, заходят в этот храм со служебного входа, и здесь продолжается такая же жизнь, как на улице – интриги, дрязги. Раньше, при тех, кого вы застали, это было?
– Все это было, но у этих людей был высокий нравственный критерий. Если они и интриговали, то интриговали более крупно, более солидно. Просто наговорить на человека, просто его оттолкнуть – такого не было. Вообще театр такое учреждение, где реагируют на все – каждый спектакль, каждое распределение ролей, одному цветов выносят много, другому не выносят. Сказать, что человек, находящийся на сцене, равнодушен к этому, неправда. Можно научиться не замечать этого, но каждым спектаклем, каждым концертом приходится подтверждать свой рейтинг.
– Скажите, Федор Яковлевич, а дружба между артистами – это иллюзия?
– Дружба бывает очень редко. Бывает, что дружишь с человеком, а потом выясняется, что не стоил он тех усилий души, которые затрачиваешь. Бывает обидно, хотя говорят – сделай доброе дело и забудь.
– Белинский говорил: «Идите в театр и умрите в нем». Так что же сегодня, когда есть телевидение, кино, видео, поп-культура, что же тянет в театр артистов?
– Вы знаете, Андрей, театр – это отрава и для артиста, и для людей, которые нас обслуживают. Это все-таки не завод, тут нет однообразия. Мы какие-то хулиганистые. Сегодня мы играем один спектакль, завтра другой, мы переодеваемся в разные костюмы, мы мазюкаемся, между актами мы хохмим, рассказываем анекдоты. Как-то моя соседка узнала, что я работаю в театре Российской армии. «Как, – говорит мне она, – ты работаешь в том театре, где работают Касаткина, Зельдин, Голубкина!» Господи, да они при мне за кулисами переодевают штаны! Это же безумно интересно. Но мы-то, артисты, к этому привыкли. Я же ловлю себя на мысли, что вот я, профессионал, человек, знающий все, но мне интересно быть за кулисами других театров, особенно знаменитых. Иногда думаю: «Вот тут шла Яблочкина. А здесь ходила Ермолова. В этой гримуборной сидела Пашенная. Это – гримуборная, где был Ильинский». Иногда есть возможность видеть, как человек в последние секунды что-то поправляет перед зеркалом и – выходит на сцену. И – начинается искусство. Это же безумно интересно. Театр – это жизнь особая. Человек может выкладываться и рыдать, но все равно он понимает, что его смотрят. Например, идет сильнейшая сцена страсти, жестокости, ярости и все равно в мозжечке: «Это – сцена». В театре главное – игра.
– Но какие-то роли лично на вас все же повлияли, наверное?
– Это бывает, когда на секунду, на минуту впускаешь в себя чувство. Но все равно я не забываю, что нахожусь на сцене. У меня были и драматические роли, хотя у всех я ассоциируюсь как музыкальный артист. Например, у меня была роль в спектакле по пьесе одного французского автора. Очень закрученная интрига – у отца и сына одна любовница и никто из них об этом не знал, кроме тетки, которая их сводит. Все кончается смертью матери, которую играла Нина Сазонова. И я играл этот спектакль тогда, когда умирала моя мама. Днем я был у нее в больнице, а вечером играл эту роль. В финале были слова: «Мама умерла». И как ни странно – может, в этом ужас нашей профессии – я понимал, пусть это не покажется кощунственно, что могу сыграть сегодня роль более удачно. Ведь это состояние не может рассказать ни один режиссер, он может только подсказать.
– Говорят, что артисты должны быть немножко как дети?
– Конечно. Должна быть какая-то непосредственность, способность удивляться.
– Скажите, Федор Яковлевич, какая разница между провинциальными и столичными артистами? Какие чувства вы испытываете к провинциальным артистам?
– Думаю, что сострадание, сочувствие и уважение, потому что столичные артисты не всегда намного талантливее провинциальных. Конечно, в каждом случае есть закономерность. Я считаю, что у каждого артиста есть своя судьба – как должно произойти, так и происходит. «А вот у нас был актер лучше, чем Караченцов, но он спился». Так вот, он спился. А ведь нашей профессией надо заниматься 24 часа в сутки, больше, чем женщиной и чем-либо другим. Профессия актера эгоистическая. Почти все люди, которые сделали карьеру в театральном мире, пожертвовали чем-то главным в жизни. Почти не бывает в актерской карьере и счастья личного, и здоровья. И нравственного здоровья. Другой, может быть, и не сделал театральную карьеру, но у него трое детей, дача, может, и живет-то он спокойнее и счастливее. Может, его не мучают по ночам «мальчики кровавые в глазах». Он даже не понимает этого. Но я не хотел бы жить по-другому. Это было бы не интересно. Вот если бы жизнь начать сначала… Конечно, я делал ошибки, но никогда в том слое чувств, эмоций, никогда в жизни у меня не было того мозжечка, который есть на сцене.
– На вашем вышедшем недавно вашем компакт-диске отзывы Муслима Магомаева, Махмуда Эсамбаева, Бориса Брунова. Вы даже удостоились эпиграммы Валентина Гафта.
– Я бы не сказал, что дружу со всеми этими людьми. Это все скорее пожелания, а что касается Гафта, то это просто четверостишие. С Муслимом Магомаевым мы, конечно, друзья и не раз участвовали в концертах. С Левой Лещенко мы старые приятели, вся его фантастическая карьера прошла на моих глазах. Этот человек сохранил сердечность и непосредственность и не стал важным господином.
– У меня отчего-то сложилось такое впечатление, что вы – человек тусовки.
– Наверное. Я очень люблю ходить в театры. Это все тусовочно. Вы меня простите, но я человек свободный, у меня нет пут семьи. Что же я буду сидеть дома – пить водку и смотреть «Поле чудес»? Да лучше я пойду в Большой театр.
– То есть, тусовка в вашем понимании это театр и концертные залы?
– Конечно, конечно. А если после спектакля еще зовут и закусить, то почему бы и не выпить.
– А что вам не нравится сегодня?
– Мне не нравится пошлость. Мне не нравятся скандальность, агрессивность. Сегодня и книги, и телевизионные воспоминания связаны с какими-то любовными похождениями. Я не ханжа, но когда старые звезды эстрады или кино пишут о своих похождениях…
– Мне показалось, Федор Яковлевич, что вы никогда не унываете. Вы такой оптимист?
– Нет, я очень грустный, но если я произвожу такое впечатление, то слава Богу.
Дата интервью: 1997-09-27
