Народная артистка СССР. Оперная и камерная певица. В 1966 году блистательно побеждает на 1-м Международном кнкурсе памяти Миуры Тамаки в Японии, где получает первую премию, «Золотой кубок» и титул «Лучшая Чио-Чио-сан мира».
– Мария Лукьяновна, насколько правы те, кто говорит, что опера постепенно уходит на задворки современного искусства? Если это так, то это только в России или мировая тенденция?
– Опера уходит, это правда, но есть энтузиасты, которые пытаются её сохранить. Наверное, мой фестиваль «Мария Биешу приглашает», который ежегодно проходит в Кишинёве, можно отнести к таким поступкам. Кстати, с проведением этого фестиваля мне очень помогает Ирина Архипова. На фестиваль приезжают артисты из многих стран мира. Сейчас он стал государственным, и думаю, что это только к лучшему.
– Значит, вы стали государственной певицей?
– Нет. (смеётся) Это фестиваль стал государственным.
– Я читал, что вам стало сложнее убеждать чиновников в необходимости существования этого фестиваля.
– Первое время всё было хорошо, спонсоры давали деньги, всё было очень красиво. Но в последнее время они сами стали много строить для себя, покупать машины, главным для них стало – нажиться. Теперь принято решение, что государство будет помогать фестивалю в поисках спонсоров.
Что касается оперы, то, мне кажется, её уход не совсем мировая тенденция. Во многих странах мира – во Франции, Англии, в Германии, и конечно же, в Италии – к ней относятся, как к святому.
У меня дома 24 канала спутникового телевидения, но ни на одном из них нет оперы или классической музыки. В России есть канал «Культура» или всемирный канал «Меццо», но опять-таки они идут только по кабельному телевидению, и простой зритель вряд ли сможет их увидеть. Раньше и оперу, и классическую музыку передавали по разным каналам. Сейчас же один сплошной рок или поп-музыка. А что такое современная музыка? Это когда полчаса говорят одно и то же слово. Представляете – полчаса одно и то же! С ума можно сойти. Молодёжи это нравится. Почему не должно нравиться? Им нравится дрыгаться. Но иногда надо ведь и думать.
– Вы следите за новинками в музыке?
– Честно говоря, я не слышу мелодий. Я очень хочу петь современную музыку, а мелодий нет. Иногда бывает, что слышу хорошую песню у Ларисы Долиной.
– Вы смогли бы, как Монсеррат Кабалье, спеть в дуэте с Басковым?
– Почему бы нет? Он хороший мальчик. Почему все к нему так критически относятся? Он красивый, молодой… А что, у других голос что ли лучше, чем у него? У него всё-таки есть голос, его прекрасно принимает публика.
– Но ведь трудно представить вместе на сцене Раймонда Паулса и Софью Губайдуллину, Ирину Архипову и «Тату».
– Да, это будет не совсем совместимо. Но я хочу сказать, что Басков – певец такого же плана, что и Магомаев. Магомаев тоже начинал петь в опере, и когда-то я пела с ним в «Тоске». Он и на эстраде оказался замечательным.
Басков тоже пошёл по этому пути. Действительно, у него мало голоса для оперы, зато он хорошо поёт эстрадные песни, и я не могу сказать про него ничего плохого, как про других, чьи имена и песни я даже не могу запомнить.
Я, как оперная певица, наверное, не могу говорить про эстраду, но эта современная музыка просто позор какой-то! Не нравится мне ничего. Я хочу запомнить хоть одну мелодию, а не могу, потому что её нет.
– В вашей творческой биографии было много главных партий, но только исполнение партии Чио-чио-сан сделало вас всемирно известной, и в Японии вы получили звание «Лучшая Чио-чио-сан». Не обидно, что по-настоящему оценена только одна роль?
– Мне кажется, что если бы я получила первую премию за «Молитву» Тоски, то, наверное, меня назвали бы лучшей Тоской. Именно с этой партией я дебютировала в 1962 году.
– Вы часто вспоминаете свои первые шаги на сцене? Насколько было случайностью, что вас, учившуюся в сельхозтехникуме, послали на конкурс самодеятельности, где вас заметили?
– В юности я никогда не думала, что могу поехать в Кишинёв и стать певицей. Я поступила в сельхозтехникум, училась на агронома, пела в самодеятельности, и так получилось, что после одного конкурса попала в консерваторию.
– Простая девушка из простого молдавского села…
– Наше село в пятидесятые было очень большое, раньше такие называли райцентрами.
– Сейчас бываете на родине?
– Конечно, бываю, но меньше, чем прежде. Папа уже умер, мама живёт со мной в Кишинёве, а в деревне моя средняя сестра следит за домом, хозяйством. Я бываю там на Пасху, на Родительскую приезжаю поклониться могилам.
– Ваши земляки понимают, кем вы стали?
– По-моему, этого даже моя мама не понимает. Она всё время мне говорила и говорит одно: «Лишь бы ты была здоровая». Но ей нравится, когда я пою.
А вы правильно заметили про простую девушку. Действительно, при советской власти в послевоенное время старались развивать таланты у детей.
– Сейчас это называют «угнетением национальных культур».
– Кто кого угнетал?! Всё было как раз наоборот. Зачем хаять то время, ведь всё было так хорошо! Если бы не эта перестройка, которую я называю перестрелкой… Если бы всё оставили как было и убрали то, что мешало, то как замечательно мы жили бы сейчас! Но, видимо, так было угодно Богу. Вряд ли те, кто начинал перемены, хотел, чтобы стало хуже, но так получилось, что мы разминулись, республики стали независимыми государствами. По-моему, несмотря ни на что, мы должны быть вместе. Раньше мы не были чужими, а сейчас эта война.
– Вы переживаете проблему Приднестровья?
– Это всё так сложно, но очень некрасиво. Я очень надеюсь на то, что власти смогут договориться и прийти к какому-нибудь соглашению, чтобы мы не были врозь. У нас одна земля и один народ. Как могло случиться так, что мы стали врагами? Я уверена, что народы не стали врагами, люди везде хорошие. Это всё политика.
– Перед выходом на сцену волнуетесь?
– Конечно, как без этого? Это волнение мне помогает, и я не теряюсь, когда выхожу на сцену. Первые два романса или арии как бы «прыгают» у меня, а потом я распеваюсь и могу петь хоть до утра.
– Зал чувствуете?
– Не только, я общаюсь с залом, когда пою, ведь я пою для каждого человека. Я пою для людей, чувствую их. Я обожаю публику. Я народная артистка СССР, значит, я народная и в Узбекистане, и в Эстонии, и в Таджикистане. Я столько ездила по стране раньше, и меня везде принимали как родную.
– Лётчикам снится небо, морякам – море, а что снится певцам? Поёте во сне?
– Нет. Я и дома-то не пою.
– Даже в праздники?
– В праздники обязательно. Куда бы меня ни приглашали, везде просят спеть.
– Гастролей много сейчас?
– Гастроли есть, но приглашают нечасто, считая, что если Мария Биешу, то значит, она запросит очень большой гонорар. Но я пою не из-за денег. Если заплатят, то хорошо, мне тоже надо кушать. Но я не из тех, кто ставит условия – «вот столько-то долларов за концерт». Когда меня приглашают, я говорю: «Сколько заплатите – столько заплатите».
– Расскажите поподробнее про историю о вашем несостоявшемся контракте с «Метрополитен-опера». Писали, что вам помешала Екатерина Фурцева, которая тогда была министром культуры СССР. Правда, что вы должны были заменить Марию Каллас?
– Нет, не Каллас, а Ренату Тибальди. Так получилось, что после того, как в Японии меня объявили лучшей Чио-чио-сан, мне устроили прослушивание в «Метрополитен-опера». Я спела Меду в «Паяцах», ещё три арии, и мне предложили контракт на 12 партий. Согласно ему я должна была ездить с театром по странам Латинской Америки два раза в год. Условия контракта были прекрасными!
В какой-то момент мне позвонили из «Метрополитен-опера» и предложили приехать раньше. Оказалось, что Рената Тибальди прислала телеграмму из Сантьяго, в которой сообщила, что из-за болезни не сможет принять участие в «Тоске». Тогда художественный руководитель «Метрополитен» решил пригласить меня, он знал, что я пела эту арию в Италии. Уже когда было принято решение о замене Тибальди на меня, Тибальди тут же прислала телеграмму о том, что она сможет приехать на спектакль. Её задело, что советская певица сможет её заменить. Фурцева мне тоже не разрешала, и «Госконцерт» был против.
– Странно. Вы же пропагандировали бы своим участием советское искусство.
– Фурцева, как и я, была депутатом Верховного Совета СССР. Избиралась она в Тирасполе, мне часто доводилось её сопровождать, когда она приезжала туда. Когда она узнала о предложении «Метрополитен-опера», она сказала мне: «Маша, ну зачем тебе туда ехать? Ты же знаешь, что у нас с Америкой неважные отношения. Чего тебе тут не хватает? Вдруг тебя ещё там украдут, и как ты будешь жить без родины?» И я тогда подумала: «А и правда, чего я туда поеду? Как я тут оставлю маму, папу, театр?»
– Но там ведь, наверное, и деньги хорошие вам предлагали.
– У меня и в Союзе были деньги, в те времена я была очень богатой, хорошо зарабатывала. Но потом всё, что я скопила – а это несколько миллионов рублей – сгорело из-за гайдаровских реформ. Не только я одна, миллионы людей и в России, и в других бывших республиках СССР потеряли накопленные годами деньги. К тому же я не была гражданкой России и не могла получить свои вклады. Все мои премии – Ленинская и Государственная – исчезли, как и мои гонорары от фирмы «Мелодия».
– У вас раньше не было желания перебраться в Москву?
– Было. В одно время даже хотела купить в ней квартиру, но в те времена это не разрешали.
– И вас не звали в Большой?
– Звали. Три раза приглашали. Я не согласилась. Мне в Кишинёве было лучше. Там я могла поехать к себе домой, в свою деревню, и ходить там босой. В Москве мне нравилось, но в то же время Москва и добивала меня – когда я приезжала, то все со мной здоровались, кланялись мне, а на второй день могли и не заметить. Я чувствовала себя в Москве одинокой, несмотря на то, что пела в Большом с интересными партнёрами – Атлантовым, Пьявко, Архиповой, Анджапаридзе, Ломоносовым. Я всегда любила московскую публику, а она меня, но мне всё равно всегда хотелось уехать из Москвы домой.
– Много интриг было вокруг вас?
– Я всегда любила людей и никогда ни с кем не ссорилась. Может быть, кто-то и завидовал мне, но я никогда не знала об этом – мне всегда только улыбались. Может быть, они делали вид, что рады мне, не знаю, но я никому не делала зла.
В своём театре я всегда пела премьеры. Как-то раз одна певица стала возмущаться этим, и я предоставила ей возможность спеть вместо меня, просто сказала, что плохо себя чувствую. Пусть поёт.
– На вашей визитной карточке написано «Примадонна национальной оперы». Принято считать, что примадонна – это хозяйка в театре.
– Мне это несвойственно. Я в хорошей форме и поэтому всегда пела и пою, как уже сказала, премьеры. Более того, я сама выбираю спектакль. Например, я хочу петь Норму. Пою. Или я хочу петь в «Адриен Ликуврер» Чилия. Известно, что её никто не поёт, потому что автор оставил завещание, согласно которому эту оперу можно петь только дома, а если кто-то хочет петь на сцене, то должен платить очень большой гонорар наследникам. И я добивалась её постановки – я пела в этой опере ещё в советские времена.
– Вы дружите с Ириной Архиповой. А с другими певицами, например, с Вишневской дружите?
– Вишневская из другого поколения, она намного старше меня во всех отношениях. Я была ещё начинающей певицей, а она уже пела в Большом театре.
Архипова была в жюри конкурса имени Чайковского, самого первого конкурса в моей жизни. Пела я хорошо, но из-за политических соображений первую премию дали американке, вторую поделили между негритянкой и болгаркой, а третью дали мне, дескать, Маша из провинции, ей и этого хватит. Но я была так счастлива – ведь это был первый в моей жизни международный конкурс.
Помню, как я сидела вместе с другими участниками в фойе, и вдруг в него вошла Ирина Архипова. Она подошла ко мне и сказала: «Я из-за вас перессорилась со всеми членами жюри. Ничего они не понимают, дураки». И ушла.
Потом она пришла на мой вечер в ЦДРИ и уже за кулисами сказала мне: «Меня удивляет, как вы трактуете «Осень» Свиридова. Вы, молдаванка, и вдруг так тонко почувствовали, о чём поёт русская девочка в этом романсе. Невероятно!» С тех пор мы подружились. Она уже девять раз была на моём фестивале в Кишинёве. Теперь она народная артистка Молдовы, почётный профессор кишинёвской консерватории, получила высший орден нашей республики. Ирина Константиновна для меня самая святая.
– Правда, что на вашей родине открылась музыкальная школа вашего имени?
– Да, есть такая школа. Это недалеко от моего родного села. Я бываю в ней каждый год, вручаю дипломы выпускникам, пою им. Кроме этого, из своих средств плачу стипендию талантливым ребятам из малообеспеченных семей. Многие выпускники уже учатся в консерватории.
– Как вы думаете, будет ли у кого-нибудь из них такая же, как у вас, судьба на сцене?
– Может быть, будет, но экономическая ситуация сегодня губит таланты. Раньше нас посылали на конкурсы за государственный счёт, а теперь музыканты сами должны всё оплачивать, они ищут спонсоров, которые оплачивают им дорогу, а на какие деньги кушать, одеваться? Время уходит, и голос у многих пропадает, им ведь надо заниматься.
В нашем институте культуры есть таланты, но они большое значение придают эстраде. На сцену выходят в одних трусиках, смотреть страшно! Чем безобразнее – тем лучше. Такое ощущение, что они с другой планеты.
Я очень хочу найти певицу, которой передала бы своё мастерство. У меня училась одна румынка, сейчас она поёт в венской опере. Недавно я преподавала в опере Анкары. Там есть потрясающие голоса, но нет школы в европейском понимании. В консерватории не преподаю, потому что там очень мало платят.
У меня есть мечта – я хочу создать свой центр. Если это получится, тогда ко мне будет приезжать учиться из разных стран, и я буду преподавать своё бельканто.
Дата интервью: 2005-07-22
