Его стали узнавать после телесериала «Бригада» — страна почувствовала что-то до боли знакомое в образе милиционера, который одновременно и бандит. Но до сериала у него была масса разнообразных, в том числе и серьезных, даже академических ролей в театре и кино. В эксклюзивном интервью он рассказал журналисту «ЯВ», почему хамит поклонникам, почему сильно боится смерти, почему почти одинаково не любит Сталина и действующую власть.
— Вы говорите, что из 70-ти проектов в театре и кино злодеев сыграли в семи процентах случаев. Вы этим гордитесь или нет?
— Да нет. А чем гордиться-то? Амплуа злодея?
— Да! Я бы на вашем месте старательно эти 7 % культивировал, а образов интеллигентов с добрыми намерениями стеснялся бы…
— Есть такие актеры, есть. Но каждый должен быть на своем месте. Вот скажи: зачем мне этим гордиться?
— Но вы все-таки согласны, что страна вас знает как отрицательного персонажа, а не как пушкинского пылко влюбленного героя…
— Вот вы все спрашиваете об одном и том же! Поэтому мне проще с вами согласиться: да, я официальная сволочь Российской Федерации. Если от этого знания кому-то легче, я чрезвычайно рад.
— Надоело? Раздражает?
— Надоело. Но не раздражает.
— Мой любимый ваш герой — благородный алкаш из лунгинской «Свадьбы»…
— Это собирательный образ русского мужика. Где-то подсмотрел, как ведет себя сосед, выпивши, какие-то детали образа придумал сам, что-то мне подсказали. И роль для меня, кстати, была не самая сложная в жизни. Я такую Россию видел своими глазами, когда рос в шахтерском городе Кемерово.
— У Лунгина были какие-то определенные требования?
— Он очень умный человек, и ему хватило ума не вмешиваться в мою игру. Что-то мы с ним вертели и крутили, но, в общем, нет, трудностей с режиссером не было. Единственная проблема: мой герой по сценарию был значительно моложе, ровесник Марата Башарова. Меня долго «пробовали». И я победил.
— Вы ведь серьезный драматический актер, который сотрудничал с рядом московских театров и антреприз. Роли в классических «Трех сестрах», «Женитьбе», «Скупом рыцаре»… Звучит. Но знают об этом несколько сот (может быть тысяч) театралов. В глазах массового зрителя вы мент из «Бригады», ушедший в криминал в дикие 90-е. Шизофрения у вас не наблюдается? Когда одни думают, что вы такой, а вы, условно говоря, сякой?
— Раздвоение, растроение. Пусть все это будет называться как угодно. Актер в каком-то смысле и должен страдать психическими заболеваниями. Тут ведь что главное — не заиграться. Если перейдешь грань, очнешься в психушке на улице Кащенко.
— У нас говорят «на Котенко»… Кстати, многие из вашей братии в психушке бывали или пребывают…
— Согласен. Поэтому я время от времени все же пытаюсь выныривать. Иным сложно, мне нетрудно.
— Скажите честно, вы пьющий?
— Да, я пьющий человек. Как все вокруг. Особенно актеры. Алкоголь человеку не враг. Если в меру. Я читал где-то, что быстрей всего можно утихомирить свою разыгравшуюся психику с помощью веществ, содержащихся в алкоголе. Пиво врачи советуют, но осторожно. Они бы и чаще советовали, но ведь в стране полно людей, которые не умеют вовремя затормозить. Уходят в запои.
— В запой уходили?
— Бывало, не без энтого. Всякое бывает. Жизнь — сложная штука. Однозначно в чем-то быть уверенным нельзя. И в завтрашнем дне тоже.
— Вы благодарны судьбе за все то, что с вами произошло?
— Да. Но мне кажется, что иначе и не могло произойти.
— Фаталист? То есть ваша актерская судьба была предначертана свыше?
— Абсолютно верно. Я вас уверяю: никогда не мечтал стать актером. Так получилось. Случайно. Меня лишь постепенно потом убедили, что я хороший актер. Я относился к этому с большим сомнением.
— А сейчас что думаете?
— Сейчас думаю, что я хороший актер. Талантливый. Говорю же: убедили. Смотри: течет река, и по ней нужно, барахтаясь, постоянно плыть. Грести, чтобы не утонуть. Куда грести? По течению, разумеется. В противоположную сторону плыть довольно сложно. Вот я плыл-плыл, куда легче, и приплыл. Ничего специально для того, что со мной сейчас происходит, я не делал.
— А если Панина завтра забудут? У вас много сейчас рабочих предложений?
— Ни одного! Я только закончил проект как продюсер и актер, полгода жил в Белоруссии. И никаких предложений за это время от режиссеров не поступало. Я пока в режиме паузы.
— Это страшно?
— Страшно, когда уходишь из какой-то структуры навсегда. Из той же актерской профессии. Когда утром просыпаешься и думаешь: «А что дальше? Что делать завтра?». Меня подобные мысли пока не посещают.
— Но есть масса примеров, когда актеров боготворит вся страна, а они заканчивают свою жизнь плачевно: забытые, нищие, никому не нужные…
— Да, подобных примеров было очень много в советский период. А сейчас такого особенно нет.
— Наверное, потому что ваше поколение еще не состарилось?
— И поэтому в том числе. Но у меня есть запасной аэродром. Если не тронусь разумом, если руки-ноги будут целы, займусь смежной профессией. Я и режиссер, и продюсер. Какое-то время смогу продержаться на плаву.
— Вы тщеславный человек?
— Да, как и все в моей профессии. Но моя особенность в том, что мое тщеславие уже удовлетворено.
— Суеверный?
— Да, но верю только в свои суеверия, о которых вам не расскажу. Падать попой на роль, если ты уронил текст — это же бред. Но вот Басилашвили меня предостерег в гроб ложиться. Нельзя, говорит. Мы с ним тогда снимались в фильме «Яды» по Акунину, и вместо Басилашвили в гроб положили дублера.
— Чего вы боитесь в этой жизни?
— Как и все, смерти. Я ее боюсь, потому что не знаю, что ТАМ. Знал бы, страха бы не было. Я об этом еще в детстве, в школе задумался. С тех пор не избавился от этого страха.
— Кстати, о детстве. В какой возраст вы бы сейчас вернулись?
— А ни в какой! Мне сейчас, 47-летнему, комфортно. У меня нет ностальгии по прожитым годам. Веришь, нет, я бы даже в 20-летний возраст сейчас не вернулся. Зачем? Столько какой-то ненужности там было, трепыхания. Единственное, здоровье вернуть хотелось бы.
— Есть желания, которые сейчас хотели бы осуществить?
— Есть, но я вам их не раскрою. Есть люди, которые много говорят, но мало делают. Вот я захотел побывать в Австралии — побывал. И поставил зарубочку: был. Если бы мне захотелось сыграть Гамлета, сыграл бы.
— А если роль не дают?
— А сам бы поставил да сыграл. Я же продюсер.
— Почему нет желания сыграть Гамлета?
— А я вообще среди актеров-профессионалов мало встречал таких, которые бы просто вот спали и видели себя в образе Гамлета или короля Лира. Это распространенное заблуждение, навеянное вами, журналистами-культурологами.
— Вы жадный? Как относитесь к деньгам?
— Честно скажу: я сытый. Сам в недоумении. Практика жизненная показала, что мне не очень много надо. Мои родные одеты-обуты? И слава богу. Чем питался и на чем спал 20 лет назад, с тем и остался. Когда я начал сниматься в кино, когда стали узнавать, мне было 35 лет, я уже был сформировавшимся человеком. Мне повезло: крышу далеко не снесло, звездной волной не накрыло.
— Неужели не снесло крышу?
— Клянусь, ни на сантиметр.
— Но это же разные вещи: идет по улице неизвестный мужик или Панин.
— Ну, неуютно было на пляже в первое время. Да и сейчас реакция отдельной публики раздражает очень. Когда хлопают в театре, признаю, испытываю кайф. Когда тычут пальцем на улице, бесит. Хочется в морду дать.
— Минуточку! Но это правила игры, это цена популярности!
— А мне че-то как-то на эти правила по барабану!
— То есть хамите на улице поклонникам?
— Еще как! А почему он может на меня показывать пальцем, а я нет?
— Потому что он вчера вечером посмотрел «Бригаду», и вы член его семьи, он вас знает и любит.
— Ты сейчас выстраиваешь некую абстрактную ситуацию. А каждый конкретный пример уникален. Бывает, так выбесят, так выбесят! Вот моралисты говорят: подставь другую щеку, если по одной ударили. Это же вырвано с корнем из контекста. При этом забывают, что есть продолжение: «Подставь другую щеку, но не дай ударить тебя».
— Что вы сейчас читаете?
— Некоего Дмитрия Успенского, «Тайный советник вождя». Забавные мысли излагает.
— У нас в эти дни происходит раскол. Общественность города проголосовала против памятника Сталину, мэрия поддержала мнение большинства, но коммунисты все равно намерены поставить. Ибо вождь. Думаете, правы?
— Я уеду из этой страны.
— ???
— Если повсеместно в городах моей страны будут ставить памятники Сталину, я отсюда свалю за границу.
— У вас кто-то пострадал от репрессии?
— Да все! У меня все предки — казаки донские. Сослали их кого в Сибирь, кого в Северный Казахстан. Понимаешь? Всех! Кого-то расстреляли. Почему я должен после этого любить кумира коммунистов?
— А каково ваше отношение к действующей власти?
— Со времен Сталина ничего в стране не изменилось. Ну, легче дышать стало, да. А принципиальных различий не вижу.
— Так вы, батенька, оппозиционер! Тот же ваш коллега Басилашвили регулярно ходит на марши несогласных, а Ахеджакова клеймит власть по радио.
— А мне плевать на эти марши протеста и прочую говорильню. Станет невмоготу, если прижмут власти, уеду. Не смогу уехать — буду приспособляться. Я же актер.
Дата интервью: 2010-02-05
