Дотошным меломанам имя Александра Розенбаума стало известно еще в конце 70-х по группе «Аргонавты». Более массовый слушатель познакомился с его песнями по нелегальным самиздатовским магнитофонным альбомам в начале 80-х. Певец регулярно радует публику большими сольными концертами.
– Александр Яковлевич, что для вас значит понятие «хорошая авторская песня»?
– Для меня авторская песня как понимание жанра – это одно, а как сама песня – другое. Согласитесь, что песни «Битлз» можно считать тоже авторскими, потому что они имеют авторов. Но мы понимаем под этим термином бардовскую песню. И я считаю, что авторы, работающие в этом жанре, это, прежде всего, поэты. Но они также должны думать и о мелодическом ряде, поскольку если они не будут этого делать, будущего у них нет. Вообще, барды – это, как правило, очень сектантские люди. Ко мне постоянно приходят много молодых мальчиков и девочек и говорят: «Александр Яковлевич, вот мы показываем свое творчество на каком-нибудь конкурсе самодеятельной песни, а нам говорят: «Это джаз, это не наше». Но ребята-то не виноваты, что живут сегодня, в 2004 году. А жанр остался в 1965 году, когда были физики и лирики. Сегодня же нужно быть лучшим физиком среди физиков и лучшим лириком среди лириков, а тогда это было возможно, потому что не было ничего другого. Поэтому до тех пор, пока авторы не будут находить правильное музыкальное воплощение своим стихам, они будут существовать только для себя. Смотрите, молодежь берет высочайшую музыкальную поэзию – ведь апологеты у нас все те же: Цветаева, Ахматова, Мандельштам, Пастернак – и поют их стихи под одну и ту же мелодию. Но песня-то имеет конкретную форму. Неважно, балладную, куплетно-припевную, но форму. А они поют сорок куплетов величайшей поэзии на один и тот же мотив, и народ начинает засыпать. Кстати, раньше я долго размышлял: почему в свое время вступить в Союз Композиторов было сложнее, чем в Союз Писателей? И объяснение сам для себя нашел такое: если у человека язык более-менее подвешен и есть голова, то в принципе можно сочинить и стихотворение, и эссе, и какой-нибудь очерк или рассказ. Но нельзя написать сонату, не зная сонатной формы. Нельзя сочинить симфонию, не зная огромного количества музыки в этом жанре и правил написания симфонии. То же самое и с песнями. Песенный жанр вовсе не такой уж и легкий, написать хорошую песню крайне тяжело. И Высоцкий, и Окуджава и Галич стали самими собой лишь потому, что они знали форму, размер, понимали значение куплета-припева, баллады, правильно чувствовали свое творчество интонационно, гитарно, музыкально.
– В жизни у вас всегда были какие-то моменты, которые впоследствии находили отражение в вашем творчестве. То это был Афганистан, то казацкая тема. Если ли сегодня что-то такое, что подвигает вас на создание новых песен?
– Меня постоянно спрашивают, о чем я пишу. И я всегда говорю: «О нашей с вами жизни, начатой когда-то Адамом и Евой».
– Хочется немного поговорить о ваших стихах. Когда мы показали некоторые из них людям, искушенным в литературе, они не поверили, что это сочинили вы: их уровень много ниже уровня вашего артистизма и энергетики. Понятно, что спеть можно и телефонную книгу, но неужели вас ни разу никто за ваши стихи не критиковал?
– Я уважаю ваше мнение, вы имеете на него право. Более того, я до сих пор исполняю несколько ранних произведений, которые я умышленно не исправляю. Я вообще ничего не исправляю. Да, дотошные люди мне говорили: «У вас в песне «Вальс Бостон» листья падают вниз. Куда ж им еще-то падать?» Действительно, это замечание правильное. Когда я сочинил «Вальс Бостон», мне было всего двадцать пять лет. В другой песне у меня есть такая строчка: «Цвела сирень и густо пахло мятой». Я сочинил ее в семнадцать лет, при этом ботанических институтов я не заканчивал. А мне говорят: «Ну что же вы, Александр Яковлевич?! Мята-то цветет в августе, а сирень в мае!» И я выкручивался так: «Дело было в мае, когда цвела сирень, а я при этом жевал мятную резинку». Но те же дотошные люди продолжали: «А в то время в нашей стране не было мятной резинки». А я им: «А я эту резинку сфарцевал на Невском у иностранца», и т. д. Я действительно не заканчивал литинститут, в моих стихах действительно есть ляпы. Но я никогда их не стеснялся. И признавать их сегодня я тоже не стесняюсь. Это норма. Норма для сильного человека, которым мне хотелось бы себя считать. Так что ваши упреки я принимаю, и считаю, что мои поэтические способности будут с возрастом улучшаться до тех пор, пока меня не хватит атеросклероз.
– В своих интервью вы часто повторяете, что вы далеки от попсовой тусовки. Но полгода назад вы наряду с Филиппом Киркоровым, «Руками вверх» и рядом других аналогичных артистов участвовали в концерте Жасмин. И примерно в то же время вы записали с Жасмин дуэтную песню, которая вышла на ее пластинке. Вами при этом двигали творческие порывы или все это просто ради зарабатывания денег?
– Мне есть, чем зарабатывать деньги. Что касается сотрудничества с Жасмин, во-первых, это была огромная просьба моего продюсера, с которым я работаю двадцать один год. Во-вторых, Жасмин очень приятная девушка, и мне было интересно с ней пообщаться. В-третьих, исполненная нами песня «Имена на небесах» довольно симпатичная, да и сам я начинал с другой музыки, нежели «лесная поляна и костер». И я до сих пор интересуюсь самой разной музыкой. Вот эти три составляющие и определили мое решение выступить с Жасмин. И если оно повторится, я ничего худого в этом не вижу. Разовое выступление в поп-концерте еще не означает, что я теперь в поп-тусовке.
– Как известно, муж Жасмин – очень богатый бизнесмен. Вы с ним знакомы?
– Ну, вот тогда и познакомились. Он очень приятный в общении человек. Но больше мы с ним не виделись.
– Вы многие годы проработали врачом на «скорой помощи». Что вам дала эта профессия, и легко ли вам было потом начинать жизнь заново?
– Если условно взять уровень моих песен за 100%, то если бы в моей жизни не было медицины и «скорой помощи», выше 50-60% мои песни не потянули бы. Потому что медицина для меня – это моя жизнь. Я фактически родился и вырос в медицинской палате, и поскольку многие мои родственники связали свою жизнь именно с этой профессией, у нас дома всегда была самая настоящая ординаторская. И еще медицина – это психология. Я не знаю, хорошо это или плохо, но мне достаточно пяти-десяти минут беседы с человеком, чтобы о нем все узнать. Во время вызовов мне приходилось общаться не только с самими больными, но и с их окружением. И когда я бегом бежал на пятнадцатый этаж, потому что лифт, когда был вызов на пятнадцатый этаж, как правило, почему-то не работал, и я входил в дом тяжело больного, а мне при этом говорили «вытирайте ноги», мне было ясно: либо в этой квартире никто не умирает, либо умирает ненавистный всем человек. Этот маленький штришок дает понять, что дала мне, думающему человеку, медицина. И поэтому я во всех песнях пишу о нас с вами, потому что наши мысли примерно одинаковые. Любовь к матери, если ты не урод, одинакова у всех. Мужчина желает женщину одинаково, правда, ухаживает и выражает свое желание в зависимости от интеллекта по-разному. Может, я рассуждаю утрированно, и все это не для высокого штиля, но, тем не менее, это факт. И я очень благодарен и медицине, и «скорой помощи» за то, что они у меня не просто были, но и остались в моей жизни до сих пор. И на следующий журналистский вопрос «жалеете ли вы, что однажды оставили медицину», я всегда отвечаю: «Нет, не жалею». Потому что я нашел в своей жизни свое место. Сегодня я безумно скучаю по своей прежней профессии, и когда в каком-нибудь городе вижу проезжающий мимо меня автомобиль «скорой помощи», то провожаю его тоскующим взглядом, мечтая прыгнуть в карету и поехать вместе с врачами на вызов к больному. В медицине очень много творческих и думающих людей, не потому что они умнее физиков или журналистов, а потому что они близки к людям, к их болезням, к их ситуациям. Не только трагическим, но и радостным, и счастливым. Бывают, например, такие ситуации, когда из-за ненормального количества сахара в организме человек прямо на улице впадает в бессознательное состояние. Но благодаря вмешательству врачей «совершенно мертвый» человек встает и идет домой. А те, кто наблюдает за этим, думают, что приехал господь Бог и все сделал, и у людей возникает огромное ощущение счастья.
– Вы очень много курите. Скажите как врач, здоровый ли вы образ жизни ведете?
– Я представляю, что увидят врачи на моем вскрытии. Курение – это очень плохо, но так уж однажды вышло. Что касается других моих аспектов здорового образа – иногда получается, иногда не очень. Потому что жизнь такая, что за здоровьем не очень-то уследишь. Хотя, если бы не было такой напряженной работы, может, мое здоровье было бы хуже. Все-таки работа всегда стимулирует человеческий организм. Когда люди трудятся, они в тонусе, а вот как только выходят на пенсию, тут же начинают болеть. Это закон. К счастью я пока не испытываю той усталости, когда надо переходить в отрицательную физическую форму.
– Не так давно вы стали депутатом Госдумы. Но художники, как правило, противостоят власти, находятся к ней в оппозиции. А авторская песня, когда родилась, была и подавно оппозиционна власти. Можете ли вы представить сейчас Окуджаву и Высоцкого в Госдуме?
– Кто бы их тогда туда пустил? А сейчас… Между прочим, в последние годы и Рождественский, и Евтушенко, и Ахмадуллина, и Окуджава были достаточно любимы и обласканы властью, которая со временем умнела. Я понимаю ваш вопрос. Знаете, депутатство – это не губернаторство. Мое депутатское руководство в курсе того, что место депутата позволяет мне гораздо легче делать добрые дела для людей, которые мне не позволяло делать отсутствие депутатского мандата. Семь лет я, будучи без мандата, кричал, пытался чего-то добиваться. Но, получив мандат, я убрал рекламные перетяжки с Невского проспекта, с которого теперь опять стал виден шпиль Адмиралтейства, а не реклама казино. Затем, благодаря мне и моим властным коллегам Летний сад снова стал бесплатным для посещения. Ну не может быть питерского духа при платном посещении Летнего сада! А следующим моим шагом будет перенос колонны с площади Восстания на другое, более приемлемое место с точки зрения архитектуры. Поэтому для меня депутатство – это возможность с неизмеримо большей легкостью делать то, чего мне никогда бы не удалось, будь я четырежды народным и трижды любимым.
– Каково ваше отношение к созданию Союзного государства?
– Что касается России, Белоруссии и Украины – я вне всякого сомнения убежденный сторонник если не единого государства, то уж точно общности интересов территории. Для меня это как дважды два четыре. Другое дело, что ситуация, которая сложилась в последние десятилетия, правильная: каждое из государств должно достичь определенного самосознания по части суверенитета. Минск не должен играть в футбол с Гватемалой по разрешению Москвы, понимаете? И когда мы созреем до такого состояния, тогда и объединимся. И это будет гораздо более прочный союз, нежели Европейское сообщество. Сроки прогнозировать не берусь, но то, что это случится, мне совершенно ясно. Было бы неумно этого не понимать. Пути? Да самые разные! Во-первых, мы давние кровные родственники. Во-вторых, культура у наших государств и людей, которые их населяют, общая. Далее, общность территории. И общая жизнь. Мы друг от друга никуда не денемся. А фразы типа «старший брат», «младший брат» надо оставить для неумных людей.
– Что для вас главное в политической деятельности?
– Моя «первая» жизнь – это творчество. И если завтра мне придется выбирать между политикой и творчеством, выбор будет однозначным в пользу последнего. Что есть политика вообще? Я не знаю точного определения, в энциклопедическом словаре про это не читал. Для меня политика – это тот комплекс отношений внутри и вне государства, который позволяет достойно существовать и продвигаться к процветанию. Естественно, вы меня спросите, может ли быть политика чистой и честной? Вопрос сложный и абсолютно неоднозначный. Думаю, что скорее нет, чем да. Потому что в любом случае будут какие-то обманы, подставы. И все же политик должен трудиться во имя народа. Да, есть люди, пришедшие в политику, чтобы трудиться во имя себя. Но есть и те, кто трудится во имя своего родного района, города, страны. Или трудится в ООН, чтобы конголезцы или марокканцы жили лучше. Эта грань человеческой жизни зависит от его воспитания, от ощущения твоей потребности людям. Не берусь говорить про всех, но я знаю людей, трудящихся не ради себя и в Союзе Композиторов, и в администрации президента. Они движимы идеей помощи людям. И если у такого политика это качество основополагающее, я согласен с таким встречаться и начинать работать. Но если у него есть лишь собственное эго, где бы он ни работал, в думе, в администрации президента или в Союзе Композиторов, мне с таким не о чем разговаривать.
– Остались ли у вас какие-либо юношеские мечты, которые вы так и не реализовали?
– Остались. Сейчас я их реализовываю вместе с Андреем Макаревичем. Реализовываю в Амазонке, на Аляске и в Гренландии на собаках. Но есть и другая мечта: все бросить, взять гитару и уехать на какой-нибудь далекий малообитаемый остров. И еще, хотите верьте, хотите нет, но основная моя мечта, чтобы мои дети, внуки, да и все мы с вами наконец-то стали жить в стране, гарантирующей определенные вещи и покой. Где мы в достаточной мере будем удовлетворены всем, где будет меньше злых людей, где все будут уверены в завтрашнем дне и т. д., и т. п. Но не в социалистической стране, где нам было уготовано полтора метра щебенчатого пляжа двадцать четыре дня в году с керосинкой, на которой мама прямо на пляже блины пекла, а в нормальной стране. Где если ты что-то умеешь, то живешь нормально, а если не умеешь – должен учиться.
– Счастливы ли вы сегодня?
– Абсолютного счастья для думающего и ищущего человека не существует. Да, у меня, как и у всех людей, бывают моменты счастья. Но счастливым назвать себя не могу, потому что в моей жизни есть масса вещей, доставляющих мне горести и несчастья. И здесь я ничем не отличаюсь от других людей. Тем не менее, считаю, что главное счастье для мужчины – обрести себя в профессии. И никакая женщина, никакая семья не в состоянии помочь ему, если мужчина не удовлетворен своей работой. В этом отношении я счастлив. Я приношу себе максимальное удовольствие, потому что своей работой я приношу удовольствие огромному количеству людей.
– Как, по-вашему, следует выступать артисту, чтобы люди, пришедшие на его концерт, почувствовали себя счастливыми? И как вы относитесь к высказываниям ваших коллег, что нужно отдавать людям свою душу, а не профессию?
– Кое-кто из артистов говорит: «Сейчас я подарю вам мое искусство». Не надо ничего никому дарить. Однажды, когда я пригласил одну женщину на свой концерт, где я буду работать, один журналист ухмыльнулся. «Ну вот, Розенбаум будет работать». Да, я выхожу на сцену, словно иду на тяжелую пахоту. Но эта самая пахота мне по душе, потому что на ней я с людьми. Это тяжелый труд, который я должен отдать людям. Отдать с душой головой, ногами, руками и печенью. При этом артисту не требуется бить себя в грудь, так как народ сам все чувствует. И процесс концерта взаимообразен. Когда меня спрашивают, откуда я беру силы, я говорю: «Только из зала». А когда артист говорит: «Публика дура, пойдем, подарим ей наше высокое искусство», и что-то там о подготовленности или неподготовленности аудитории, я этого не понимаю. Что такое подготовленная аудитория? Мои концерты посещают врачи, студенты, рабочие, военные, секретари обкомов, продавцы пива, и т. д. И все это люди. Но как только артист начинает отождествлять людей с толпой – «пипл хавает, значит, все нормально», у него все заканчивается. Я, например, ненавижу термин «звезда». С точки зрения голливудского понимания звездности, у нас была только одна звезда – Любовь Орлова. Но мне лично хочется, чтобы когда-нибудь меня назвали не звездой, а Артистом с большой буквы. Ну, не заслужу с большой, тогда хоть с маленькой, но артистом. Это высочайшая награда, когда люди, идущие навстречу, не норовят сорвать с тебя свитер, который ты и надел ради того, чтобы с тебя его сорвали, а говорят: «Здравствуйте, Александр Яковлевич. Как вы себя чувствуете?». Это и есть то, высшее, которое может быть достигнуто при тяжелейшем величайшем труде и при любви не к толпе или публике, а к каждому конкретному человеку. Особенно это важно сегодня, когда человек начал ходить на концерты за большие деньги. Пойти сегодня на концерт всей семьей стоит в прямом смысле слова дорогого. И когда мне на концертах приходят записки с текстом «у нас был выбор купить сыну брюки или всей семьей прийти на ваш концерт» – знаете, какое это счастье прочитать такою записку?
Дата интервью: 2004-01-01
