Известный шоумен признается, что никогда не мечтал работать на телевидении. В интервью он рассказал когда отказывается от предложений, почему Питер культурнее Москвы, и кто его аудитория.
– Роман, вы не раз говорили, что телевидение для вас – работа третьестепенная. Как же вы попали на экран?
– Я никогда не мечтал работать на телевидении. Я клубный работник, и моя основная профессия – это клуб. Но, к сожалению, мои клубные шоу не телевизионные, их нельзя показывать по ящику. А люди, находящиеся вокруг, видят во мне именно телевизионного шоу-мэна. Впервые на телевидение я попал в декабре 1997 года. Мне предложили делать передачу на REN-TV Санкт-Петербурга. Потом был ночной эфир на "ТВ-6 Москва". Потом уже заработанное имя привело меня на "Европу Плюс". Там я работал около трех месяцев на Петербург. После этого мне предложили переехать в Москву. Я отказался.
– Почему же?
– Москву я не любил никогда. Признаюсь честно: так и не полюбил. Поэтому впервые в истории российского радио трансляции моих программ велись из Санкт-Петербурга.
– Потом вы оказались на Муз-ТВ. Хотя как-то признались, что вам этот телеканал неинтересен.
– Совершенно неинтересен, но я дружу с ребятами из компании "АРС", которая тогда занималась "Муз-ТВ". Они и предложили делать мне новый проект "Деньги не пахнут", от которого я поначалу отказался. Сказал, что это не мой профиль, я не работаю с тинейджерами.
– Кто же тогда ваша аудитория?
– Люди с двумя, а то и с тремя высшими образованиями, те, которые умеют мыслить. Но "АРСовцы" сказали, что ребята, которым сейчас 16 лет, через 5 лет вырастут, и если они будут воспитываться на моих проектах, то у меня появляются необъятные горизонты работы в будущем. Убедили. Записывался я опять же в Петербурге.
Потом так сложились обстоятельства, что я вынужден был переехать в Москву. Открыл "Трахтенберг-кафе", сделал там свои шоу. Параллельно работал в "Деньги не пахнут".
– Благодаря проекту "Деньги не пахнут" вас и узнали в Москве.
– У этого есть и обратная сторона: программа "Деньги не пахнут" всегда была с душком, она никогда не была приличной и никогда не доставляла мне максимального удовольствия. А в какой-то момент она еще и стала наносить вред!
– Антипиар?
– Совершенно верно. Переехав в Москву, на новую землю, я столкнулся с совершенно новой проблемой. В Петербурге меня знали все, на мое клубное шоу ехали люди со всей страны. В Москве, как оказалось, кто-то про это шоу слышали мельком, для москвичей я – ведущий программы "Деньги не пахнут". Поэтому в мой московский клуб не ломятся люди. То есть заполняемость где-то 75 процентов, при том, что у меня всего 50 посадочных мест. Я понимаю, что 100 долларов за вход – это дорого. Но это же элитарный клуб, это лучшее шоу, аналогов которому нет в России! При этом я прекрасно понимаю, что моя целевая аудитория – это мужчины лет 30-35, имеющие высшее образование. И вот этот человек включает телевизор и видит "Деньги не пахнут", первое, что ему приходит в голову, что в "Трахтенберг-кафе" происходит то же самое. Оно ему не интересно. Поэтому он идет в другое место. Вот почему я закрыл шоу "Деньги не пахнут".
– Это была программа достаточно скандальная. Не было проблем с цензурой?
– Вы знаете, бывали и не раз. Сначала началась паника, что у нас все слишком откровенно. Потом начали наезжать и вводить совершенно чумовые ограничения: сначала голых запретили показывать, но сиськи можно, потом и сиськи запретили. А ведь передача была задумана как скандальная и при этом честная: единственная на российском телевидении без подстав. И это при том, что люди делают довольно экстремальные вещи. К примеру, нужно сбегать голышом в аптеку и купить пачку презервативов. Похабно, но смешно. А в результате всех этих цензурных ограничений передача рафинировалась и превратилась в этакий компотик.
– Вы разочарованы проектом?
– Получилось все очень странно. Задумки были другие: 35-летний гуру учит подростков, как делать нельзя. И они типа понимают, что так действительно нельзя и больше никогда так не делают. А оказывается, что им нравится в этом г..вне участвовать. И очередь на участие стоит: мы сейчас закрыли проект, а там еще записано в резерве человек 150. Молодежь, к сожалению, не понимает, что мы шутим, играем, они все принимают за чистую монету. И глядя на мое творчество, на творчество группы "Ленинград", они начинают себя так вести. Поэтому это зло. Поэтому у меня в клуб детей до 18 лет не пускают, хотя там ничего непристойного нет. Диски все выходят с пометкой: "осторожно, присутствует ненормативная лексика". У меня у самого сын, ему 10 лет: ни одной передачи своей я ему смотреть не давал. А ведь часто подходят и говорят: "Вы знаете, это любимая передача нашего ребенка". – "А сколько ему?" – "8 лет". Вы же родители, как вы можете давать ребенку смотреть эту передачу? Она и выходит специально после 22 часов, чтобы дети не видели. Но дети смотрят. И смотрят именно дети, к сожалению.
– С закрытием "Денег" вы уйдете с телевидения?
– Ни в коем случае. Сейчас готовится другой проект, – к сожалению, не могу сказать точно, на каком это будет канале. Уже три канала выразили желание купить это шоу. Что касается "АРС" и Муз-ТВ, то они друзья, но дружба – дружбой, а мы будем смотреть, кто больше денег даст. И проект мне хочется все-таки крутить на центральных каналах.
– Что же это за проект?
– Юмористический. Когда я предлагаю серьезный проект, второстепенные каналы мне говорят, что для них это слишком дорого, а для центральных каналов это не подходит, потому что у них формат. И еще один проект готовится, он точно появится на одном из федеральных каналов: Первом, "России" или НТВ, под них делается, в него уже забито 100 тысяч долларов – последние отдал. Будет готов к ноябрю и, наверное, с января запустим.
– Вы как-то очень неконкретно говорите о своих новых программах. Почему?
– Чтобы не украли. Есть вещи, которые украсть сложно. К примеру, я на радио вел шоу "Роман без конца": люди звонили, рассказывали анекдоты, а я их заканчивал. Если бы была какая-то компьютерная программа, которая бы мне помогала угадывать анекдоты, идею бы обязательно стащили, и на всех радиостанциях был бы "Конец без романа", "Романы и концы". Любая идея, технически воспроизводимая, будет обязательно украдена.
– Теперь вас уже знают в Москве. Приятно?
– Меня знает каждая собака в Питере, но там люди немного покультурнее, даже дети посдержаннее, может, сказывается близость Финляндии. Здесь по улицам вообще ходить невозможно – из каждого окна слышишь вопли: "Деньги пахнут!", "Трахтенберг, расскажи анекдот!"
– Вы как-то грустно обмолвились, что люди хотят видеть в вас шоу-мена. На вас давит имидж?
– Сейчас объясню. Вот есть бриллиант, который сияет многими гранями. Он может блестеть синим цветом, красным. Но люди почему-то всегда видят одну краску. Они почему-то думают, что такой вот я похабный развратник. А на самом деле я занимаюсь фольклором. Я защитил на эту тему диссертацию и я в этом вопросе кое-чего понимаю: на 85 процентов русский фольклор похабен. Просто в отличие от других ученых у меня за спиной еще есть Институт культуры, кафедра режиссуры шоу и я знаю, как все это подать в популярной форме. Когда я первый раз выходил на сцену, я понимал, что таким своим поведением и манерой общаться подписываю себе смертный приговор. То есть если здесь ничего не получится, то уйти в другую область уже не выйдет точно. Вот Фоменко – он приличный человек. Он может отпустить какие-то пошловатые шуточки, но он находится под чертой, разделяющей приличное от неприличное. Я же стою на черте. Я понимаю, что меня не будет ГКЗ "Россия". Мне хочется стать белым и пушистым, но пока это не всегда получается. Поэтому и проекты мне предлагают "с душком".
– Часто отказываетесь от предложений?
– От некоторых приходится отказываться. Бывают проекты хорошие, бывают плохие, а бывают похабные изначально. Типа программы "Окна". Это же глупо все, прописанные сценарии. Я не участвую в таких. Я всегда честен предельно со всеми. Я на этом сделал себе деньги, на том, что я честный. Я честно говорю все в глаза, причем мне все равно кто это: работяга или олигарх какой-то. Не хочется уподобиться Дане Борисовой. Я не такой. Я даже не Валдис Пельш. Не нужно опускаться до уровня толпы. Нужно их поднимать к себе…
– Сегодня на телевидении много развлекухи и мало культуры. Почему?
– Когда все плохо в стране, когда люди не уверены в завтрашнем дне, им кидают кость, чтобы они веселились, смеялись. Почему, например, меня не любят работяги? Для них ненормативная лексика – это жизнь. Они привыкли, что артист выходит на сцену в лаковых штиблетах, накрахмаленной белой рубашечке, смокинге и говорит: "Добрый вечер, господа. Сейчас я вам представлю удивительную девушку, золотой голос России. Искупайте ее в овациях". Это называется пошлятиной. Я такими вещами не занимаюсь. А это им нужно, им хочется иллюзии красивой жизни.
– Мне показалось, что вы пренебрежительно относитесь и к участникам своей программы, и к зрителям.
– Да вы что! Я их всех люблю и честно говорю: вы больны и я вас буду лечить. Все понимают, что это такая игра. Я должен подчеркнуть, довести до абсурда ситуацию. Люди приходят делать всякую хрень, а над ними один человек будет глумиться. Я же с юмором и с улыбкой на устах все это делаю. Поэтому даже скользкая шутка проходит. Скажешь: дебилы, и улыбаешься при этом. Человек понимает, что это шутка. На самом деле я не считаю, что он дебил, я понимаю, что он не особенно умный, но что не дебил – это точно. Поэтому никто не лез ко мне драться, например, на сцене.
– Не хотелось бы заняться чем-то серьезным? Политикой, к примеру.
– Конечно, на этом тоже можно делать деньги. Но, к сожалению или к радости, я не Доренко, таких гонораров, как у него, у меня, нет. Я в политику стараюсь не соваться. Во-первых, я в ней ничего не понимаю. Во-вторых, даже школьники знают, что политика – грязное дело. Я же артист. Моя ипостась – клоунада. Смеяться над всем я буду и при другой власти. Я знаю, что мой голос ничего не изменит, зачем же тогда говорить. В этом смысле я, как Обломов, лежу на кровати. А зачем вставать, если ничего хорошего сделать не можешь? Называть Обломова лодырем, все равно, что Дон Кихота называть садомазохистом. Поэтому если я ничего не могу изменить, зачем же мне туда соваться? Чтобы зарабатывать деньги? Это низко. Это вранье тогда. С одной стороны, будет казаться, что я хочу чего-то изменить, а с другой, я просто бабки беру.
– А вы вообще политикой не интересуетесь?
– Мне нравится Владимир Жириновский. Мой конкурент ?1. Во-первых, он старше. Во-вторых, он умнее. А в-третьих, он занимается политикой, но он залезает на мое поле. Владимир Вольфович, занимайтесь политикой, шоу-бизнес оставьте мне!
– Вы все время говорите о деньгах. Деньги для вас так много значат?
– Деньги – это средство, чтобы достичь в жизни определенной цели. Если ты хочешь заработать миллион долларов, который я, кстати, уже давно заработал, не нужно зарабатывать тысячу долларов. Нужно сразу зарабатывать миллион. Я, например, был самым высокооплачиваемым радиоведущим в стране. Моя зарплата составляла 5 тысяч долларов в месяц. Это очень маленькие деньги для меня, но для радио это огромные деньги. Скажем так, Фоменко получал за работу на радио 2,5 тысячи долларов. Я считал, что я в два раза лучше, чем Фоменко, поэтому зарабатывал в два раза больше. И при этом я мог проиграть в казино всю свою зарплату.
– Что вы сами смотрите, что вас радует и раздражает на телевидении?
– Я смотрю только новости. А ток-шоу, чем меня могут удивить. В моей памяти есть "Угадай мелодию" с сурдопереводом для глухонемых. Этого хватит.
– Может, цензуру ввести?
– Ни в коем случае. Хотя я понимаю, что очень скоро наша культура станет еще пошлее. Я помню, как дико слушались песни Газманова. Это был такой верх пошлости! Потом появились "Два кусочека колбаски…". А потом "Все будет хорошо, я это знаю" Верки Сердючки. Мы падаем все ниже и ниже. Дальше будут транссексуалы петь. И будут у нас дуэты гермофродитов. И вся страна будет заходиться в восторге и давать в оркестр деньги, чтобы сыграли именно эту песню. Вот к этому все идет.
Дата интервью: 2004-08-05
