Истинное лицо Гарика Сукачева прояснилось при встрече. Справа от меня сидел негромко и без пафоса говоривший, рассуждающий певец и гражданин, в полусогбенной позе, с хитроватым прищуром глаз. Но как он чревовещал! Я общался с интеллектуалом, который многое понимал и чувствовал. Временами Гарик подробно излагал свою точку зрения на какой-то вопрос, и мне виделся разумнейший и заинтересованный во многом художник.
– Гарик, вы видитесь причальным персонажем, кажется, что вам доступны все "пограничные" соблазны жизни. Как насчет модного нынче медитирования? Поддались?
– Когда-то мы с Иваном Охлобыстиным курили траву, медитировали, значит, а потом бежали за вином… Вот и вся медитация.
– Вы верите в ее "творческие" возможности для творческого человека?
– Да, верю.
– Что, трава расширяет сознание?
– Это глупости, не расширяет. Она релаксирует, снимает напряжение. Почему, думаете, американские полицейские не "вяжут" травокуров? Потому, что они социально не опасны. Курнул – и все кругом хорошо, нет ни агрессии, ни злобы. Полный кайф.
– Но, что касается чистой наркоты, вы наверняка против?
– Конечно. Правда, не буду безоговорочно отрицать и ее благотворное воздействие. Например, вся культура битников была построена на экспериментах с ЛСД. Его воздействие на психику, на организм человека изучался. Да, признали ученые, ЛСД расширяет сознание, а значит, организм гробится. И битники себя убивали. Медленно, но верно. Но "Обед нагишом" вряд ли без этого напишешь. Или как можно представить без "снятия напряжения", скажем, Эдгара По? Другое дело, что происходит с человеком после, потом. Травка – она что, ее курнуть – все равно что пивка попить. Трава – это клево. Но далеко не все понимают, что это такое. А я вспоминаю свою молодость и понимаю. Понимаю тех, кто любит рок. Ведь при травке музыку воспринимаешь по-другому. Например, пинк-флойдовские пластинки надо слушать только после того, как курнешь. Тогда ты от них очумеешь. И имейте в виду – траву по кругу незачем было пускать. Вообще ни с кем ни о чем не надо говорить. Это было похоже на священнодействие, на некий ритуал рок-н-роллыциков. Сказка! А бытовое курение и нынче в моде, это совершенно другая вещь. Тебе изменили – ты "подсел". Это другое. Это не позитивно.
– Вас когда-нибудь "проколачивало"?
– Конечно, это свойство курения.
– А от людей рядом, от компании, зависит при этом настроение, кайф?
– Нет, я не любил курить в компании. А после смерти Толика Крупнова я вообще не курю и не употребляю наркотики. Во мне засело чувство ненависти ко всему этому. Не знаю, как меня представляют другие, но человек я некомпанейский, боюсь шумных сборищ. Да, у меня есть близкие друзья, которых я, к сожалению, вижу редко, и с ними я могу посидеть, покурить, попить чайку. И только. Но сесть на корточки и курнуть – нынче это не мое.
– Крупнов, как я слышал, сгорел от этих самых наркотиков. Вы не смогли ему помочь выкарабкаться?
– Отвечу примерной цитатой из Василия Шукшина. В одной из его повестей есть герой, который, как пишет автор, был похож на дерево, не умевшее гнуться. Оно сразу ломается. Вот и в Крупнове, моем друге, неумение гнуться было самой большой слабостью. Да, мужчина может иногда сгибаться под обстоятельствами, но надо уметь выпрямляться, уметь все лишнее и тяжелое с себя скидывать. Толик был необыкновенно добрым человеком, фантастически добрым, и это было одним из самых больших его достоинств. Но при этом он был еще и слабым человеком. А это очень грустно. Вот он сам себя и положил туда, откуда нет возврата. Хотя все могло быть иначе. Но это не связано с тем, что человек дотла сгорел в искусстве. Здесь другая история. Мне очень жаль Толю, я буду и дальше любить его отчаянной любовью.
– Жаль, но и легко, и трудно объяснить, почему самые яркие люди умирают молодыми.
– Наверное, потому, что они сгорают. И Джим Моррисон, и Боб Дилан, и Джимми Хендрикс, и Фрэнк Запа… Многие, а Моцарт? Они сгорают, но все равно рождается новый гений и все начинается сначала. Точнее продолжается.
– И Виктор Цой продолжается?
– Не знаю, как и ответить. Дело в том, что Цой – он для молодых. А для меня был Витька, которого я хорошо знал. Был ли он хуже или лучше, я не знаю. Просто он был человеком, который так же, как и я, играл на гитаре. Да, группу "Кино" знала вся молодежь. Цой был очень популярен, но я помню человека не очень общительного, даже замкнутого. И Цой для меня не гений, нет.
– Но он один из немногих, кто канонизирован, кто продолжается как бы "вживую". Почему так?
– Потому что у людей такого рода таланта (сюда же относится и Высоц кий) есть ключ ко всем сердцам сразу. И сколько бы мы ни говорили на эту тему, ни бурчали, так было, и так будет. Высоцкий в течение двадцати своих творческих лет сформулировал, вобрал в себя двадцать лет жизни целой страны. Поэтому-то он и понятен всем. Цой – это другое. Его публика – молодые люди от четырнадцати до восемнадцати. Потому что он говорил то, о чем не говорили дома. Когда с родителями нелады, когда тебя в школе шмурят, во дворе нет друзей или друзья, но не те и не твои, ты сталкиваешься с ложью. А в молодости сильно ощущается противостояние миру. Ты еще не оброс толстой кожей, ты только вырвался из детства. И тут с тобой на понятном тебе, языке говорит тот, кто все понимает, кто сам эту пору остро переживал.
– Сгорел Моцарт, сгорел Моррисон, сгорел Цой, сгорел Высоцкий… Вы-то, Гарик, как, простите, сгораете? Кстати, какой предпочитаете алкоголь?
– Ошибаетесь на этот счет, я же не профессор Преображенский. Там водку пьют под калорийные закуски. Так что этот вопрос не ко мне. В нищей молодости мы всегда находили деньги на бутылку портвейна. О закуске не думали. Если же не было денег на портвейн сию минуту здесь, в Москве, а скоро праздник 7 Ноября и предки смотались, то ехали в Паршино и брали "слезы Мичурина" за 87 копеек, сразу две сетки.
А насчет еще раз сгорания на ветру, то ни вам, ни мне – да и никому – не понять, как сгорают те, кому Бог положил сгореть. Я к этому отношусь как к факту. Молодые гении умирали во все времена, и если Лев Толстой умер не молодым – ему как-то удавалось и в рубахе ходить, и романы писать, и землю пахать, – то чем это кончилось, мы все знаем. Помните, когда у Булгакова спросили, как он писал "Мастера и Маргариту", он ответил: "Я эту книгу не писал. Я, Миша Булгаков, не мог ее написать". Думается, что это самый лучший и точный ответ на такого рода вопросы. Все иные объяснения будут невнятными.
– Бывает ли нынче смурным или медицински депрессивным любимец публики Гарик Сукачев? Как у вас по утрам с настроением?
– Могу вам сказать, что депрессия у меня случается каждое утро. До тех пор пока не выпью кофе и не выкурю сигарету. Если подойдете ко мне раньше, не поздоровится. В эти утренние часы моя семья обычно от меня прячется – пока у меня поганое настроение, ко мне лучше не подходить. Даже те люди, к которым я отношусь с расположением, звонят мне после десяти. До – мир мне ненавистен.
– Почему так – от бурно-буйного образа прошлой жизни?
– Нет, такой скверный характер. Я Стрелец, может, этот знак влияет.
– Значит, вопрос о том, как вы нынче расслабляетесь после творческих мук, повиснет в воздухе?
– Похоже, так, потому что я не напрягаюсь. Поймите, что героика, пафос наших дней – это на потом. Если ты занимаешься тем делом, которое нравится, то об этих высоких понятиях вообще речь не идет. Я нормальный бытовой лодырь, какая там героика – лежу себе с удовольствием на диване, упершись в телик, вот и все. Но при этом что-то в жизни я, конечно, успеваю сделать. Спросите у моей жены, как творит ее муж, с которым она прожила двадцать лет. Она ответит: "Не знаю, как творит, лежит на диване и жрать просит". А я говорю: "И слава тебе, Господи, так и должно быть в нашей жизни".
– Гарик, а так должно было быть в жизни, что вы должны были стать артистом? Со времени Горбачева ваше имя не слетает с языка легиона поклонников.
– Да нет, я не стремился на сцену. Не забывайте, что в брежневские времена мое увлечение авангардной музыкой каралось законом. Помните, конечно: "Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст"? Жанна Агузарова, Алексей Романов за такое увлечение сидели в тюрьме. Грянула перестройка – и можно не ходить на работу. А я выходил на работу до 87-го года. При том что не был, конечно, известен на весь мир, но для какой-то части мира был уже одиозным персонажем.
– А что значит ходить на работу? По какому ведомству вы на нее выходили? Ах, впрочем, забыл, вы же закончили железнодорожный.
– Да, я долго работал в железнодорожной сфере, инженером в Московско-Рижском отделении. Проектировал, мы делали небольшие депо, станции, занимался реконструкцией. Я работал, как и все тогдашние молодые трудоспособные люди, кто дворником, кто сторожем… Главный мой проект на этом поприще – реконструкции станции Тушино. До нас она была деревянным непрезентабельным строением. Сам я тушинский, жил неподалеку от станции, электрички тогда были восьмивагонные. И вдруг их удлинили – довели до двенадцати вагонов. Короткие станции стали ломать, на их месте строить новые. Вот мне и достался от моего начальника Андрея Ивановича Серова проект новой станции Тушино. Было мне тогда 23 года.
– Прямо хоть переименовывай Тушино в Гарик-Сукачева.
– Упаси Бог. Это не ко мне, это к космонавтам. Им есть за что. А я обыкновенный.
– Известно, что тушинские ребята драчливые. Вы из их теста?
– Да, я тоже был драчуном. Дрался за свой рок, за любимую музыку. Так и дерусь до сих пор – рок он на всю жизнь.
– Где-то я прочел, что будущее рок-н-ролла под вопросом, хотя Элвис Пресли еще будоражит умы американцев. Недавно с помпой вся Америка отмечала его очередной юбилей.
– Думаю, что Элвис Пресли не был предтечей рок-н-ролла. Он пел всего лишь легенькие веселые песни. И заметьте, в большинстве своем не свои. Поэтому только тогда, когда появились "Битлз" и "Роллинг стоун", появилась рок-музыка. До этого был штиль, просто танцы-шманцы. При Элвисе еще не развилась массовая аудитория, хотя, конечно, на его концертах залы уже были полны. Но его публика была другой, рок-н-ролл – это протест, а зачем было Элвису против кого-то или чего-то протестовать? Он даже в армии отслужил смешно и мило, зато денег у него было как грязи. Конечно, все это не отменяет, что Пресли – король рок-н-ролла. Но еще не забывайте, что рок-н-ролл – это танец. Да, да… Веселенькая песенка с определенными телодвижениями. Но и в ней уже зарождалась музыкальная революция.
– Гарик, вы больше не носите чудненькое бронированное пальтецо а-ля Лаврентий Павлович?
– Было такое у меня. Но было – да сгнило, выбросил я его к черту. Несколько лет я показательно его вешал, вот он висит – Лаврентий Берия, глядите. Я сооружал виселицу, хватал Лаврентия за шкирку и вешал. Висело оно у меня обычно все лето до осени. Народ балдел. Но не весь, многие бурчали, обещали нажаловаться. В общем, дожди и слякоть, жучки-паучки пожрали моего "лаврентия", и однажды я выбросил его на помойку.
Дата интервью: 2002-11-12
