Известная актриса любит иронизировать над собой, но не знает характерная она актриса или нет. Она также рассказала какой режиссер ее отец, что в Ленкоме нет итриг и почему в театре нельзя "якать".
– Александра Марковна, правда, что на съёмки фильма «Криминальный талант» вы попали случайно?
– Были пробы, и из множества других актрис худсовет выбрал меня.
– С Жарковым легко было работать?
– У меня от этой работы и от фильма осталось ощущение радости и подарка. К сожалению, с Жарковым мы очень мало общались. Алексей Дмитриевич – замечательный и загадочный актёр. Он тогда только что снялся у Германа в фильме «Мой друг Иван Лапшин», и я, признаюсь, боялась магнетизма его таланта.
Кино устроено так, что можно сниматься и без партнёра. Так получилось и в «Криминальном таланте»: сначала я всё рассказала герою Жаркова, потом он мне. Но в те моменты, когда мы были вместе, мне было очень интересно.
– Кого из режиссёров, с кем работали, вы выделили бы?
– А я из театральных режиссёров работала только с Марком Анатольевичем (Захаровым. – А.М.) и ещё Глебом Анатольевичем Панфиловым в «Гамлете».
– Я не ошибусь, если скажу, что Марк Анатольевич не только физический ваш отец, но и наставник?
– Я думаю, что каждый родитель должен быть не просто физическим родителем.
– Какой он в жизни?
– Разный.
– Как режиссёр он диктатор или собеседник?
– Он делает вид, что он собеседник, но он, конечно, диктатор. Я думаю, что создать театр, как создал он, очень трудно, но он создал его – со своим голосом, со своей интонацией. Он вырастил три поколения артистов.
– Почему сегодня он не снимает кино?
– Это надо спросить у него.
– Вы общаетесь с ним вне работы? Приходится ли отдыхать вместе?
– По-разному. Когда общаемся, то обсуждаем многие проблемы, но про кино вам лучше у него самого спросить. Хотелось ли бы мне сняться в его новом фильме? Хочется. Если он, конечно, меня возьмёт.
– У него потрясающее чувство юмора. Насколько вам передалось это чувство по генам?
– Тьфу-тьфу… Наверное, передалось. Мне трудно судить об этом, со стороны виднее. Ругать себя не хочется, потому что вы это напишете. Хвалить себя тоже неудобно. Но ирония – это великий дар.
– Наверное, как и самоирония.
– Кажется, я могу иронизировать над собой. Нельзя же относиться к себе как к истине в последней инстанции.
– В вашем интервью израильской газете…
– Я не давала интервью никакой израильской газете.
– Но оно там опубликовано!
– ?!
– Там вы рассказали душещипательную историю, как на гастролях в Японии к вам за кулисы пришла ваша переводчица, посмотревшая Чехова, и сказала, что хочет «выйти замуж за русского, чтобы мучиться». Надо же, насколько впечатлили вы человека страданиями чеховских героев!
– У Островского в «Лесе» есть примерно такая мысль: «Актриса должна быть такой, чтобы если она пошла топиться, то я поверил в это». К сожалению, у артистов часто срабатывает жуткая формула: чем хуже в жизни, тем лучше на сцене.
– Вы в личной жизни тоже так же страдаете, как чеховские герои?
– Я думаю, что на долю каждого человека выпадает примерно одинаковое количество счастья и несчастья.
– Как вы считаете: какая вы актриса – характерная или нет?
– Не знаю. Честно, не знаю.
– Вы не думали об этом?
– Думала. Но вы всё равно, если я скажу, напишете не так.
– Почему вы так думаете? Именно так и напишу, как скажете.
– Думаю, что вам лучше об этом у Марка Анатольевича спросить. Мне кажется, что во мне много чего намешано.
– Вы не задумывались, как вашему отцу удалось собрать и сохранить без скандалов и интриг такой звёздный коллектив?
– У нас в театре, и правда, нет интриг. Как ему удаётся это, не знаю, даже не спрашивала об этом. Мне кажется, что это как данность. Слава Богу, что их нет.
Так получилось, что сначала пришла Татьяна Ивановна Пельтцер, потом Евгений Павлович Леонов. Александр Викторович Збруев работал и при Эфросе, был в те времена звездой, он тоже работает с Марком Анатольевичем. Потом появилось поколение, которое вырастил Марк Анатольевич – Янковский, Абдулов. Есть удивительный актёр Николай Петрович Караченцев, дай Бог ему здоровья. Инна Михайловна Чурикова, Леонид Сергеевич Броневой, да и все, кого я назвала, – люди благополучные, самодостаточные. Они много работают, много снимаются, они востребованы на телевидении и в кино. Но главное, все они – личности. У талантливых и благополучных людей нет времени на плетение интриг. Правда, хочу отметить, что благополучие не всегда материально.
– Вам не кажется, что у нынешних молодых актёров мало вот этой самодостаточности, о которой вы говорите, а если что и есть, то только внешние данные?
– Неправда. У нас есть Сергей Фролов, который замечательно играет Балакирева.
– Я имел в виду не «Ленком», а общую ситуацию.
– А в общем я не могу говорить.
– Вы не ходите в кино или не бываете на премьерах в театрах?
– Я не буду комментировать чужие работы. Потом вы говорите о молодых актёрах, которые только-только начали. Мы ещё не успели о них узнать всего, что они могут, а они ещё не успели распустить крылья.
– В таком случае почему у вас первые роли были такими, что они выделили вас?
– Мы попали совсем в другой кинематограф. Мы попали в чуть-чуть другое время.
– Или вспомните ефремовский «Современник»…
– Когда он образовался, это было революцией. Но в нём иначе общались, иначе существовали. Это была настоящая революция! Хотя я не люблю этого слова, и вообще против всех революций. Я – консерватор.
– И в искусстве?
– Да.
– Как же можно тогда назвать захаровский «Ленком»?
– Понимаете, революция – слово какое-то противное. Марк Анатольевич сделал новый шаг, новый виток, но то, что он сделал – это не революция.
– Вы общаетесь с теми, с кем учились в щукинском училище? Многие ли из ваших однокурсников чего-то добились?
– Знаете, если кто-то чего-то и не добился, то обязательно добьётся. Нашему выпуску особенно повезло – это был последний курс Катина-Ярцева. У нас были замечательные педагоги.
Но главная школа, я думаю, всё-таки это сам театр. Театральное училище важно, оно даёт фундамент. Кстати, актёров, которые не закончили театрального училища, сразу видно. В них есть какая-то доля дилетантизма. Знаете, для того чтобы играть сложные произведения, надо научиться играть гаммы. То же самое и тут – без театрального вуза сложно играть сложные роли, обязательно должен быть фундамент.
– Театр – дело коллективное, а вот успех достаётся актёрам. Нет ли в этом доли эгоизма?
– Это мне очень напомнило сказку про лягушку-путешественницу, которая, как известно, летела на прутике, а его держали гуси. Когда кто-то спросил: «А кто это всё это так замечательно придумал?», лягушка закричала: «Я! Я! Я!», и что было дальше – известно. Так вот, «Я! Я! Я!» в театре кричать нельзя.
– Насколько для вас важна материальная сторона вашей профессии?
– К сожалению, важна. Мы же живём, есть нужно каждый день. Артистам надо много платить. И не только им – у всех должны быть большие зарплаты.
– По поводу поесть. Судя по вашей фигуре, не скажешь, что вы любите поесть.
– У меня очень примитивный вкус. Я люблю больше всего жареную картошку и спагетти с сыром. Ещё нравится кофе, который Марк Анатольевич называет «бочковой» – чтобы в нём было много-много молока, помните, раньше такой продавался в школе. Наверное, это что-то ностальгическое.
– Женщины очень расточительны. Вы часто совершаете шоп-туры?
– Из магазинов больше всего люблю продовольственные. Иногда целую тележку могу набрать.
– У вас есть пристрастия в одежде?
– Во-первых, я не настолько богата, чтобы покупать дешёвые вещи. И потом, я уже говорила, что я консерватор. Если я полюбила тапочки, то буду носить их, пока не сношу. Если полюбила какую-то вещь, то не вылезаю из неё. Наверное, это плохо.
– Вы так часто говорите о своём консерватизме. Не рановато в ваши годы?
– Ну что поделаешь, если я люблю одни и те же вещи, одну и ту же еду.
– Не раздражает вмешательство прессы в вашу жизнь?
– Так я же сама хотела быть популярной. Даже когда пишут всякие гадости, вспоминаю, что по этому поводу говорила Майя Плисецкая: «Ну и ладно. Лишь бы не молчали».
А популярность в первый раз почувствовала, когда шла вечером домой, а мимо шли выпускники и пели «Уно, уно моменто» из только что вышедшего на экраны страны фильма «Формула любви». Представляете, вместо песен про школу они пели «Уно, уно моменто».
– Приходилось слышать злопыхательства: «Ага! Дочка! Пробилась!»?
– Сейчас уже нет.
– Критики часто ругают?
– Ругают. Ну и пусть ругают.
– В своих интервью вы часто цитируете самых разных философов. Откуда у вас такая слабость к философии?
– Я всё-таки читала умные книги… Я очень хорошо отношусь к глянцевым журналам, но всё-таки, кроме них, есть литература. Мне трудно представить, что можно жить, беря пример с глянцевых журналов. Если конкретно ответить на вопрос: «Что читаю сейчас?», отвечаю – Пруста.
– Вы могли бы ради семейной жизни бросить сцену?
– Ах, если бы да кабы… История не знает сослагательного наклонения. Моя жизнь сложилась так, как сложилась.
– Марка Анатольевича можно назвать политическим деятелем. Вы далеки от политики?
– Я женщина и ничего не понимаю в ней.
– А в философии, значит, понимаете?
– Может быть, я и в ней ничего не понимаю. Мне просто нравится читать книги о философии. Что же касается политики, то иногда мне что-то кажется хорошим, а потом выясняется, что это плохо. Или – наоборот.
– Вы часто ездите по стране?
– Если вы намекаете на то, знаю ли я жизнь, то вовсе необязательно ездить. Для этого достаточно спуститься в переход. Иногда я хожу по улицам и вижу и бомжей, и несчастных людей, и брошенных детей.
– Нищим подаёте?
– Подаю.
– Даже если понимаете, что он не настоящий нищий?
– Даже если вижу, что он не настоящий нищий.
Дата интервью: 2005-06-12
