Советский писатель. Печатается с 1954 года. Известность ему принесла повесть 1969 года «А зори здесь тихие». Автор многих повестей, романов, пьес, а также публицистики. По книгам и сценариям Бориса Васильева снято более 15 фильмов – «Офицеры», «А зори здесь тихие», «Не стреляйте в белых лебедей», «А завтра была война», «Аты-баты, шли солдаты», «Вы чье, старичье?» и др.
– Борис Львович, в России всё больше, чем есть на самом деле – поэт больше, чем поэт, фотограф больше, чем фотограф, и интеллигенция тоже…
– И я объясню, почему это так. Да, у нас другая интеллигенция, и, к счастью, в генах она ещё сохранилась. Наша интеллигенция с точки зрения западной интеллигенции никогда интеллигенцией не была. Наша интеллигенция – это свободомыслящие и не зависимые от государства люди. Русская интеллигенция была дворянской.
– Как же тогда разночинцы?
– Они разделяли её точку зрения и примыкали к ней. У них не было своей культуры. В те времена культура были или дворянской, или крестьянской. Разночинцы ушли от крестьянской культуры, а дворянская для них была более высокой, соединиться этим культурам помешали большевики.
За границей интеллигенция всегда была профессией – это или учитель, или доктор. Русские дворяне были независимы и жили в своих поместьях. Интеллигенция должна быть независимой. Если это так, то тогда она будет творческой, будет предлагать свои идеи, не боясь никого. Служивые люди не могут называться интеллигенцией – сколько им заплатят, столько они и будут работать.
– Почему нынешняя интеллигенция примазывается к власти, никто же от неё не требует верности идеологии, как при советской власти?
– И будет примазываться, потому что у неё нет своей экономической базы. Без неё интеллигенция не может существовать.
– Интеллигенцию принято называть духовным ориентиром. Что это за ориентир такой, который якшается то с коммунистами, то с демократами?
– Вы всё напутали! Это – не интеллигенция, вот она ни с кем не будет якшаться. У нас просто нет интеллигенции. Первое, что сделали Ленин и Сталин, – уничтожили её. Вспомните, первые лагеря в Соловках были сделаны именно для интеллигенции.
– Секундочку, тогда кто вы?
– Я – старый интеллигент, потомственный. Бывают ещё такие, всех уничтожить невозможно. Я из дворян, мои предки – герои Отечественной войны 1812 года. Я могу свободно мыслить, мне не засоряли голову чёрт знает чем. Когда меня готовили в школу, готовили как к 1 классу гимназии, а это равнялось 6-му классу нашей школы. Мне потом четыре года нечего было делать в школе.
– В советское время дети мечтали стать не только космонавтами, но и художниками, балеринами, писателями, актёрами. Сейчас, если верить прессе и опросам, дети мечтают стать банкирами, менеджерами, даже проститутками. Почему? Наверное, потому что нет примеров среди интеллигенции?
– Не только поэтому. Российская судьба в этом смысле трагична. Почти во всех странах мира удалось соединить несколько культур и образовать единую для всех культуру буржуазного характера. У нас этому соединению культур помешала советская власть. Они уже почти-почти соединялись, уже появились меценаты из крестьян, которые занимались благотворительностью. Они давали деньги не церкви, понимали, что попов кормить не стоит, а стремились дать образование народу. Но потом случилась революция, деревня была разгромлена и – появился советский человек. Сталин уничтожил в деревне лучших работников, их называли кулаками. Не ищите этого слова у Даля, оно придумано советской властью, это определение работящего мужика. Но искать этимологию этого слова не нужно.
– Почему?
– Мало ли что могло прийти в воспаленную болезнью голову Ленина. Сифилитикам в голову приходит что угодно.
Вот вы знаете, что крестьяне до 1956 года не имели паспортов? Они призывались в армию, и мало кто из них после неё возвращался в деревню, они оседали в городах – устраивались разнорабочими, дворниками, но в деревню ни ногой. Девушки тоже бежали в город.
Когда показывают кадры хроники, где девушки ногами топчут ледяной бетон, так это крестьянские девушки. Профессии у них не было, и больше ничего они не умели, а горожанина топтать бетон не заставишь.
– Что же такое советская интеллигенция? Можно ли вас причислить к ней?
– Я выпадаю из её списка, потому что старый интеллигент. Сама интеллигенция была разбита советской властью. Но в каждом народе есть талантливые люди, которые выделяются из общей массы своей волей, талантом, работоспособностью. Вот они и делаются интеллигенцией. Но поскольку у них нет собственного капитала, то они вынуждены делать то, что прикажет им делать государство, иначе интеллигента могут лишить работы. Но что это за интеллигенция, которая просит денег у государства? Она всегда была ему в конфронтации. Всегда. Она была тем регулятором, который всё смягчает. Именно под её давлением Александр II отменил крепостное право.
– При этом самой интеллигенции в России тогда было раз-два и обчёлся.
– Да, их было не так много, но они были авторитетны. Они жили в крупных городах, у многих были родственники в правительстве. Интеллигенция появилась после того, как Екатерина издала Уложение о правах русского дворянства.
– Почему именно в советское время появилась поговорка «гнилая интеллигенция»?
– Это не народная поговорка, это ленинские слова. Он настолько долго жил в эмиграции, что отвык от всего русского. Он ненавидел Россию и русскую интеллигенцию.
– Но сам при этом далеко не из рабочих.
– Более того, император Александр III принял мать Александра Ульянова, покушавшегося на его жизнь. Она была дворянкой, и царь не мог ей отказать в приёме согласно указу Екатерины II. А Ленин поклялся отомстить за старшего брата и уничтожить Россию. И сдержал своё слово.
– Почему же он ненавидел интеллигенцию? Ему же, насколько известно, дали недурное воспитание.
– Недурное, но дело в другом. Он был сослан в Шушенское за какой-то пустяк всего-то на три года. По меркам того времени этот срок – сущий пустяк. Отсидел – и опять занимайся чем угодно. Но он с Крупской почему-то сразу из ссылки едет в Швейцарию. Почему? Лечиться. В ссылке он подхватил активный сифилис, который уничтожает человека изнутри. В Швейцарии кругом подстриженные газоны, всё прелестное…
Вы, наверное, не знаете, что после революции он поссорился со своим братом Дмитрием. Тот пришёл к нему и сказал: «Володя, ты с ума сошёл! Зачем ты уничтожаешь интеллигенцию? Без неё не будет России, она – её дрожжи». Ленин выгнал его: «Ноги чтобы твоей больше не было у меня. А то и тебя посажу».
– Но ведь не только интеллигенция, Борис Львович, сплачивает нацию. В жизни российского общества немалую роль играла и церковь.
– Я с уважением к ней отношусь, потому что она – консолидирующая сила русского государства. Россия без церкви существовать не может. Она доказывает это и сейчас, во время разрухи, – все храмы открыты.
У русского крестьянства было две силы. Первая – это церковь. Она была для крестьянина всем – и первыми университетами, и воспитателем, учила, как нужно жить. Вторая – община. Если церковь ведала нравственностью, то община – моралью. Община могла выгнать пьяницу из деревни, а вора – отдать под суд. С чего начал Ленин? Он разрушал церкви, и прежде всего – в деревнях.
– У вас какие отношения с церковью?
– Я интеллигент-атеист по воспитанию. Но церковь уважаю. Она сейчас необходима. Атеизм – это мировоззрение. Это не значит, что я безбожник. Я ни одну церковь не разрушил и разрушать не буду.
– Зачем же атеисту иконы дома, которых у вас немало?
– У меня очень много икон, потому что я очень люблю церковную живопись. Я хорошо знаю историю церкви, это одна из историй, которая создавала Россию. Иногда сам хожу в церковь.
Нет, я не противник её, она нужна России, особенно сейчас, в момент растерянности. Сейчас именно такой момент – никто ни во что не верит. Деньги стали самым главным. В России деньги никогда не были главным.
– А что было главным?
– Совесть. Если у меня совесть спокойная, значит, всё хорошо.
– Как вы думаете, сегодняшние школьники, изучающие ваши произведения, понимают поступки ваших героев, казавшихся странными даже в советское время?
– Смотря какая школа и кто преподаёт литературу. Недавно меня пригласили выступить в зеленоградской школе, литературу там ведёт завуч. Так меня два часа не отпускали дети.
Историей тоже не все интересуются. Крестьянская психология истории вообще не знает и не воспринимает её. У них история умирает в прадедах, мало кто знает даже, где его могила. Но сейчас происходит другое – появилась психология победившего обывателя. Ему нужен только сегодняшний день. Вы посмотрите, что творится на телевидении. Сплошные песни и танцы, которые нельзя смотреть, потому что они неприличные. Никакой серьёзный человек смотреть это не может, а нам показывают зал, умирающий от хохота. А отчего смеются? Оттого, что кто-то прошёлся по сцене гусем? Это не смешно. Это противно. Это дешёвый базарный петрушка. Представляете, до чего мы докатились?! Ленин сдержал слово – Россию погубили.
– Это ваш диагноз или предположение?
– Конечно, Россия не воспрянет, сил нет. Чем мы торгуем? Сырьём. То есть благополучием своих правнуков. Телевизоры японские, компьютеры американские, машины немецкие. У нас ничего своего практически нет. Только идиот купит «Волгу».
– Кажется, вы намекаете, что нужно вернуться к монархии?
– Я не только намекаю на это. Я считаю, что единственный правильный способ правления в России – это монархия. Мне кажется, что так думал и Ельцин. Напомню, что он сделал для этого. Он небывало торжественно похоронил останки расстрелянных большевиками членов царской семьи. Он приглашал в Россию единственного законного наследника трона Георгия. Ельцин понимал, единственный, кто может спасти страну, это монарх.
– Выходит, все наши президенты всего лишь временщики?
– Конечно. Они на службе у государства. Во всяком случае, так в других странах мира.
– А у нас кому служит президент?
– Он очень зависим. Вы обратили внимание, сейчас он заискивает перед военными. Когда я получал от него последний орден, то спросил его: «Когда же вы, Владимир Владимирович, прекратите войну в Чечне?» Он ответил: «А что мне скажут на это военные?» Он очень зависим от армии. Вот сейчас строится крейсер стоимостью в миллиард рублей. Его строят в стране, где голодают и замерзают целые посёлки.
– Прежней властью вы если не обласканы, то во всяком случае в чёрных списках не состояли. Вы, кажется, получили почти все советские премии. А в ваших книгах всё равно виделась фига советской власти.
– Я всегда был противником соцреализма и не скрывал этого.
– При этом рассказываете, что Брежнев плакал, читая «А зори здесь тихие».
– Он рыдал, он же был очень сентиментальный.
– Может, поэтому вас не трогали?
– Да кто меня мог трогать и за что? Но все мои книги были вызовом соцреализму. Соцреалистичные произведения заканчивались торжеством героя. Но такие герои, ребята, не жильцы в стране. Поэтому я и продолжаю писать так, как писал.
– Сейчас вы стали писать и на исторические темы. Это с чем-то связано?
– Я всю жизнь мечтал стать историком. Если бы не война, то я им бы и стал. Мы жили в Смоленске, и я не знал тогда, что есть такой в Москве историко-архивный институт.
Мои исторические работы связаны с историей моего рода, особенно со стороны матери, это был очень древний дворянский род. В Эрмитаже, в галерее героев 1812 года, есть портрет моего прапрадеда генерал-лейтенанта Ильи Ивановича Алексеева. Его сын Александр Алексеев был другом Пушкина. Именно ему Пушкин дал на хранение стихи Андре Шенье. Когда их нашли, то Александр четыре месяца провёл в одиночной камере Петропавловской крепости. Бенкендорф лично допрашивал его и хотел, чтобы он признался, что стихи Шенье ему дал Пушкин. Но он не сознавался: «Какой такой Пушкин?.. Не знаю я никакого Пушкина. Этими стихами со мной расплатился какой-то офицер, я их никогда и не читал». Бенкендорф был вынужден отправить его на офицерский суд чести за хранение запрещённых стихов. Суд разжаловал его в солдаты, и он был отправлен на Кавказ. Через год он вернулся в Петербург в звании поручика и с Георгиевским крестом.
Я написал четыре книги о моих предках. Первая была о русско-турецкой войне. Я ездил в Болгарию, болгары до сих пор, кстати, чтят память генерала Скобелева, он у них народный герой. Мою книгу похвалил Твардовский и хотел её напечатать. Но вскоре его сняли, и назначенный вместо него Коновалов пообещал, что опубликует весь «портфель» Твардовского. У меня он попросил заключение историков о моём романе. Я позвонил Сигурду Оттовичу Шмидту, а он мне порекомендовал обратиться к специалисту по дворянскому корпусу Петру Андреевичу Зайончковскому. Первое, что он спросил меня, когда мы встретились: «Откуда вы знаете историю братьев Алексеевых?» Я сказал, что я внук одного из них. «Тогда вопрос снимается», – сказал он.
– Может быть, вы пишете на историческую тему потому, что в истории есть много интересных личностей?
– Может быть, и поэтому. Там, действительно, есть любопытные личности. История хорошо отсеивает случайных выскочек.
– Правда, что вы учились писать, переписывая от руки Чехова?
– Правда. Мне никто не подсказывал это, сам догадался. Я очень люблю Чехова и считаю, что так тщательно писать, как писал он, никто не может. У него нет ни одного лишнего слова. Я учился у него строить фразы, у меня же не было никакой подготовки – по образованию я инженер-испытатель.
– А как же тогда курсы киносценаристов?
– В киношники я попал по следующей причине. Моя первая пьеса называлась «Офицеры». Я очень хорошо знал мир армии, которая переживала очень серьёзный конфликт – на место старых боевых офицеров стали приходить молодые, окончившие академии, которые не воевали и не имели боевых орденов. Они встречали отторжение, их пытались выпихнуть… Мою пьесу об этом конфликте поставили в театре Советской армии, но уже на втором спектакле она была запрещена Главным политуправлением без объяснения причин.
Тогда мне позвонил Николай Погодин, очень известный в то время драматург, он возглавлял журнал «Театр» и вёл курсы киносценаристов. Он сказал мне: «Приходите, надо поговорить». Когда я пришёл к нему, он рассказал, что хотел напечатать мою пьесу, но его заставили рассыпать набор. Погодин предложил прийти на его курсы и пообещал взять без всяких экзаменов. Я закончил их за шесть месяцев, почти за месяц написал сценарий и стал киносценаристом. Так Союз кинематографистов стал первым моим союзом, членом Союза писателей стал потом и увидел разницу между ними.
– В чём же эта разница?
– В Союзе кинематографистов успеху радуются все. В Союзе писателей видишь лишь жуткую зависть к успеху. У киношников труд коллективный, и радость тоже коллективная. У писателей и труд индивидуальный, и зависть тоже индивидуальная.
– Простите, не знал и был удивлён, узнав, что фильм «А зори здесь тихие…» номинировался на «Оскара».
– Пишут, что вместе со «Скромным обаянием буржуазии» Бонюэля. На самом деле он соперничал с «Кабаре» Боба Фосса. Помню, как Стас Ростоцкий вернулся из Америки очень весёлый, мы сидели в московской квартире, и он мне сказал: «Я нисколько не жалею, что «Оскара» получил «Кабаре». Этот фильм куда серьёзнее, чем наш. У нас частный случай, а там показана эпоха». Совершенно правильно сделали, что не дали «Оскара» нашей картине.
– А вам не было обидно?
– Нет, что вы! Какая тут может быть обида? Радоваться надо.
– На фоне того, что творческие союзы похожи на банки с пауками, ваша радость выглядит как-то странно.
– Эти союзы были созданы искусственно, они порождение советской власти, и порождение очень хитрое.
– Наверное, пришлось наслушаться много «хорошего» о себе от них?
– Я никогда не спорю с такими людьми. Нравится или не нравится, ну и ладно, это их личное дело. Зачем кричать об этом?
– Вы пишете сегодня «в стол» или у вас нет проблем с издательствами?
– В стол? Нет, не пишу. Мне чуть ли не каждый день звонят издательства и спрашивают: «Что вы сейчас пишете?»
– Следите за тем, что пишут сегодня о Великой Отечественной?
– Редко. К сожалению, о войне пока не может быть серьёзного романа. Каждый из нас видел войну из своего окопа. Вот почему роман «Война и мир» был написан спустя 50 лет после Отечественной войны 1812 года? Потому что отсеялось всё ненужное, отсеялись вот эти «окопы», и только тогда Толстой написал прекрасное полотно. Я не ожидаю, что при моей жизни появится что-то такое про последнюю войну.
Кинематограф в этом смысле более ёмок. Взять хотя бы фильм «Штрафбат». Это оказалось совершенно новой страницей.
– Как вы относитесь к тому, что некоторые молодые пишут фэнтези на темы Великой Отечественной? Например, в «Современнике» поставили пьесу «Голая пионерка» про девушку, которая сексуально обслуживала между боями чуть ли не целую роту.
– Выдумки всё это. Никто девушек на фронте не трогал, не до этого было. Да и сделано всё это для продажи. Кто купит, например, такую книжку? Женщина. У нас сейчас появилась масса дамских романов. Никогда этого не было в России. Появилась масса детективов, а это ведь не русский жанр. Мы никогда не переплюнем американцев в детективах.
– Как же тогда «Преступление и наказание»? Разве это не детектив?
– Ещё какой детектив! Преступник падает на колени и кричит: «Я убил! Казните меня!» Вот это русский детектив! В этом смысле и «Мертвые души» можно назвать детективом, ведь Чичиков покупал мёртвые души, все торгуют мёртвыми душами. Это какая-то страна мёртвых душ получается!
– Вы много писали об офицерской чести. Вам не кажется, что сегодня для военных это понятие не совсем на первом месте?
– Честь с мундиром не выдается. Честь – это нравственная начинка. Раньше учили не врать, не воровать, не трусить, вести в бой за собой солдат. Сейчас трудно даже представить, какое отношение было к солдатам в русской армии. Начнём с того, что солдат никогда не служил 25 лет, всё это выдумано при советской власти. Самый большой срок службы был во время наполеоновских войн. К тому же, как только солдат получал Георгиевский крест, у него тут же сокращался срок службы, и если в армию он уходил крепостным, то возвращался свободным.
– Как вы относитесь к тому, что генералы занимаются политикой?
– Они не должны ею заниматься. Армия вообще не должна влезать в политику. Русская армия никогда этого не делала, за что и пострадала.
– А как же тогда Корнилов и другие белые генералы?
– Корнилов первым пошёл защищать Россию, потом были Деникин и Колчак. Кстати, Колчаку недавно поставили памятник, надо сделать всё, чтобы и Деникину поставили памятник. Это же какой надо быть личностью, чтобы из солдатского сына дорасти до Главнокомандующего всеми вооруженными силами России!
– Значит, Макашов занимается не тем, чем надо?
– Макашов – очень неприятный человек. Я помню, как его показывали матерящегося во время октябрьских событий 93-го года. Да его после такого ни в одном салоне не приняли бы! Генерал не имел права ругаться. У моего отца, кадрового офицера, самым страшным ругательством было слово «чёрт».
– Почему вы переехали жить из Москвы в Солнечногорск?
– Если бы я не уехал из Москвы, то давно бы, наверное, помер. Знаете, какой тут воздух и какая тишина! Тут меня никто не тревожит и не надо ехать на какое-то заседание-говорильню, а друзья дорогу знают. Летом мы с собакой гуляем часами по лесу, я очень люблю лес, ведь я смоленский. Это счастье, что я здесь живу.
– Правда, что вы в 72 года научились работать на компьютере?
– Да. За месяц освоил его, теперь от руки уже не пишу. В этом есть преимущество, но есть и недостатки. Если сказать честно, когда писал пером, то было ощущение, что мысль стекала с него. А тут передо мной – холодная машина! Но у неё есть преимущество: очень удобно чистить текст. Раньше машинистки мучились с моими правками, мне приходилось иногда перепечатывать всё самому. А знаете, сколько надо времени, чтобы перепечатать роман на машинке одним пальцем!
– Есть что-то такое в жизни, что вызывает в вас чувство ненависти?
– Я не умею ненавидеть и считаю это чувство безнравственным. Нет человека, которого я бы ненавидел, есть вещи поведенческого характера, которые я ненавижу, – обман, наглость, ложь. К таким вещам я испытываю чувство ненависти. А вообще-то я предпочитаю любить.
Если я чем-то возмущён, то не выплёскиваю возмущение в крики и пустые разговоры, а сажусь и пишу статью. Вот не понравилось мне, что Путин принял в качестве гимна России гимн партии большевиков. По этому поводу я написал статью. Был чудный гимн на музыку Глинки, но у него не было слов, ну и что? Существуют гимны без слов. По-моему, это была ошибка Путина.
– Как, по-вашему, писательство – нормальная профессия для мужчины? Ведь есть примеры, когда поэты, например, делали что-то ещё, кроме писания стихов – Пушкин служил в министерстве, Гёте был министром, Байрон сражался. Да и любимый вами Чехов был доктором.
– А разве писать – это мало?.. Это очень много. Я не считаю, что писатель обязан где-то кем-то служить. Писательство – труд уважаемый в России.
– Бродский говорил, что только в России писатели живут за счёт своих сочинений.
– Так вот поэтому мы и есть Россия! Мы – совершенно особая страна, второй такой не существует.
Знаете, в чём её особенность? Россия никогда не имела колоний. Все присоединившиеся к ней государства входили в неё добровольно, и это было не только формально. В Тбилиси и Бухаре были генерал-губернаторы, но там же были и грузинский царь, и эмир. На всех территориях существовали свои правительства. Поэтому в России никогда не было восстаний. Восставали только казаки типа Разина или Пугачёва, но крестьянских восстаний не было. Вот разве что в Польше. Но тут всё серьёзнее – она всегда конфликтовала с Россией, ведь мы участвовали в трёх разделах Польши.
Но главная особенность России в том, что она – вечный пограничник. Вы никогда не думали об этом? У нас же пограничное сознание. Мы всю жизнь жили на границе между Востоком и Западом, между Севером и Югом, между исламом и христианством, мы встречали первые удары кочевников. У пограничника есть одно странное, заложенное в нём ощущение. Если обычный солдат ждет команды к действию, то пограничник всегда ищет врага. Этот поиск есть и у нас, мы же всё время ищем вокруг себя врагов – кто виноват?
– Вы не первый, кто говорит об особенности России. Но не кажется вам, что иногда этой особенностью оправдывают элементарный бардак?
– В России никогда не было бардака. Россия была очень организованной страной.
– Я не про ту, что была раньше…
– А я про ту, про благословенную. Не надо её сравнивать с Советским Союзом, где было 16 миллионов заключенных. В прежней России в лагерях содержалось считанное количество людей, и это действительно были бандиты.
Дата интервью: 2005-04-26
