Юрий Безелянский — московский журналист, писатель, публицист. Ведет исторические рубрики в газетах и журналах «Вечерняя Москва», «Наука и жизнь», «Огонек», «Работница». На ТВ представляет авторскую программу «Академия любви». Автор популярных исторических календарей.
– Юрий Николаевич, вас по праву можно назвать самым известным автором календарного жанра…
– В одном журнале меня назвали «изобретателем нового времени».
– Так с чего же все началось? Как вы стали календаристом?
– Сначала мне льстило, что меня называют календаристом, потом еще называли «хроникером времени», «архивариусом». Но, честно говоря, я давно уже ушел от календарей и занимаюсь совершенно другими жанрами.
Но если говорить про календарь, то тут можно вспомнить строчку Северянина «Это с него все началось». Так уж сложилось еще со школьных лет, что кто-то приучил меня читать с карандашом. Всегда, когда читал, я что-то подчеркивал, выписывал то, что мне понравилось. Это были интересные сведения, метафоры, образы и так далее. Таким образом, у меня скопилось дикое количество записей. Про меня можно сказать, как про того чукчу из анекдота, который стал писателем. Но вначале я поглощал большое количество литературы.
– Откуда у вас было столько времени?
– В общем, я был обычным парнем, играл в футбол, в шахматы, любил выпить пива, сыграть в карты, но значительное время посвящал самообразованию.
В советские времена жизнь была построена так, что у человека было очень много свободного времени. Это была так называемая скрытая безработица. В это свободное время люди болтались туда-сюда, пили кофе. Я же каждую свободную минуту использовал для работы в библиотеке. Я сначала работал в экономическом журнале, потом пятнадцать лет «оттрубил» на радио в иновещании. В радиокомитете на Пятницкого была хорошая библиотека, и в ней я просиживал часами что-то выписывая, читая.
– Вы тогда знали, для чего вам все это нужно и что это когда-нибудь пригодится?
– Нет, не знал, ничего не знал. Я просто все это собирал, собирал. Потом, когда стал журналистом, мне кое-что пригодилось. Работая в экономическом журнале я много ездил по стране, писал о лесорубах, про каких-то председателей райпо, о бригадах коммунистического труда. На радио писал чисто пропагандистские вещи, например, почему в СССР нет безработицы, о том, как счастливо живут советские люди. Но вот уже когда стал взрослым, многое узнав и прочитав, стал анализировать и понял, что все это липа, что все это лишь пропагандистский фасад, что на самом деле жизнь совсем другая.
Мне захотелось как-то выразить эту другую жизнь, писать по-своему. Но писать по-своему в условиях цензуры было совершенно невозможно. И тогда я стал писать «в стол». И «в стол» написал дикое количество вещей.
– Вы думали тогда о том, что это когда-нибудь будет опубликовано?
– Об этом я даже не задумывался. Я просто делал это для себя.
– Юрий Николаевич, мне кажется, что род ваших занятий выделял вас на фоне других советских людей. Большинство использовало свободное время для совершенно иных целей, чем вы. Были, правда, какие-то литературные кружки…
– Я хочу сказать, что каждый человек – индивидуальность. Моя индивидуальность в том, что я – человек не стаи. Я жутко не люблю стаи, не люблю тусовки. Я очень редко появляюсь где-то, редко встречаюсь с коллегами. Я сам за себя и очень не люблю корпоративную солидарность, хотя она и помогает пробиваться. Я пробиваюсь всегда в одиночку.
– Тяжело, наверное, так?
– Тяжело. Но это такой у меня характер.
Но давайте вернемся к моей деятельности. Тогда, когда я стал писать, собрал массу разных сведений, обработав их, сделал свою библию – получилось шесть томов и назвал их я «ЮБИБЛИЯ». То есть это особое видение мира, где я разработал все экзистенциальные вопросы жизни, смерти, человеческого страдания, войн. В общем, получился календарь всемирной истории.
Но всё это было в советские времена и нынешнему поколению это может показаться малопонятным. Мы жили в условиях жуткого информационного вакуума, вся история была искажена, дозирована, обрублена. Нам выдавали ту историю, которая была нужна коммунистам. Вот яркий пример – в исторической литературе было понятие троцкизм, но не было Троцкого как личности. Я уж не говорю о таких «врагах народах», как Рыков, Томский, Бухарин и других. И подобное положение вещей было не только в истории, но и в литературе – у нас не было писателя Пильняка, не было писателя Платонова, не было Булгакова. Когда я стал делать свой календарь истории, то прежде всего задался целью сделать всё, чтобы не было этих белых пятен.
– Это в те-то годы?
– Ну да, в 70-е.
– Но ведь тогда же ничего не было, ничего нельзя было достать.
– Да, не было, но достать можно было. Что-то через Самиздат, что-то через какие-то запрещенные книги, через книги, которые издавали на Западе. То есть, кто ищет, тот всегда найдет. Я находил нужную мне информацию. У меня получились двадцать три толстых тетради на каждый день в истории.
Когда началась перестройка, я подумал, что моё время пришло. В принципе, я писатель позднего времени. Или – позднего возраста. В журналистике с 60-го года, а по-настоящему развернулся практически с 91-го года. По-настоящему я, как писатель, начался с 91-го года, начался с календаря.
Я пришел к Раде Никитичне Аджубей в журнал «Наука и жизнь» и предложил ей идею своего календаря. Она назвала ее замечательной. И вот, в течении пяти с половиной лет в «Науке и жизни», в каждом номере на пяти-шести страницах, выходил мой календарь под называнием «Один день из календаря Ю.Б.». Тогда «Наука и жизнь» выходила тиражом то ли полтора, то ли два миллиона. Календарь вызвал настоящую сенсацию. Люди, прочитав мой календарь, поняли, что календарь не какая-то сухая вещь, сборник фактов, что его можно насытить разными интересными сведениями из жизни человека, цитатами, стихами. Из календаря я делаю чтиво, чтиво для размышления.
С моей легкой руки в стране начался календарный бум. В 92-м, 93-м годах все газеты и журналы начали печатать подобные календари. Некоторые подражали, другие просто выхватывали у меня. Но я человек спокойный и улыбался на этот счет, у меня даже мысли в голову не приходило, что можно с кем-то судиться, ругаться.
Потом на основе этого календаря я сделал книгу «От Рюрика до Ельцина». Эта книга разошлась тиражом 50 тысяч экземпляров. Это была первая неформальная хроника, в некоторой степени приватная. Потом я сделал любовный календарь, потом криминальный.
– Вы не знаете, есть ли в мире календари подобные вашим?
– Я знаю только то, что в мире календари очень популярны. Я видел немецкие календари, но они показались мне суховатыми.
В нашей стране любят читать, читатель у нас очень отзывчивый. И знаете какая разница между западным писателем и русским? Западный писатель излагает свою точку зрения и в принципе, ему плевать на читателя. А мы, воспитанные на русской литературе, привыкли к тому, чтобы нам что-то объясняли, чтобы с нами разговаривали. Все мои книги построены на этом принципе – я разговариваю с читателем, объясняю ему. Мои календари тоже построены на этом принципе.
Но с календарями произошло некоторое перенасыщение. С писателем Черняком мы сделали криминальный календарь, который назывался «Терра детектива. (Календарь мирового зла)». В этой книге мы собрали все преступления и террористические акты, все похищения и самые знаменитые ограбления и убийства.
Но с этой книгой произошла тоже детективная история. Мы нашли спонсора, который дал на издание книги двадцать пять тысяч долларов. Но эти деньги украл кто-то из субподрядчиков издательства. Потом нашли еще одного спонсора. Но украли и его деньги. В конце концов, книга все же была издана. Но тогда украли весь тираж. Просто мистика какая-то! До сих пор ума не приложу куда делся весь тираж. Но я дал себе зарок: больше не писать книги связанные со злом. Мне кажется, что зло как бы преломляется, отражается и настигает человека, который если не воспевает, а хоть как-то касается зла.
Теперь я снова делаю календарь «Россия. Двадцатый век» для газеты «Вечерний клуб». Но они меня просто заставили вести эту рубрику. Мне, правда, это интересно, но я ухожу из этого жанра. Сейчас я перехожу к биографической литературе. Уже сделал книгу «Любовь и судьба», она посвящена любви известных людей. Мне всегда было интересно излагать версии. Ведь никто не знает истинной правды жизни Оскара Уайльда или Томаса Манна. Поэтому все версии являются всего лишь версиями, более или менее приближенными к истине. Истину не знает никто.
– В предисловии к своему роману «Чайковский» Нина Берберова писала о том, что она умышленно избегала диалогов в своем романе, так как она не знала, о чем говорил Чайковский.
– Да, диалоги вообще, всегда выдуманы. Я опираюсь на факты, и излагаю логическую связь между фактами. То есть предлагаю свою концепцию судьбы героев. Но это всего лишь одно из пониманий. Вы можете со мной соглашаться, а можете не соглашаться, но мои версии подкрепляются фактами. Логика фактов существует, и она не может быть какой-то другой.
– Этих людей, о которых вы пишете, окружало большое количество друзей, любовниц, приятелей, просто знакомых.
– Это тоже принцип моей работы. Я открою вам свою «кухню». Для того, чтобы написать маленький очерк о Ходасевиче, я изучаю все, что написано о нем плюс его стихи. То есть я набираю огромное количество фактуры, причем самой разной. Я беру в счет все pro и contra. И когда этот материал набирается, я начинаю как бы разговаривать с человеком, он мне как бы открывается. Тогда вот я спокойно излагаю свою версию, концепцию его судьбы.
– Не бывает страшно или неприятно, когда вот так вот влезаешь в чужую жизнь? Ведь там, наверное, бывают моменты, которые вам не нравятся или которые вы не можете принять.
– У меня подход такой – я пишу только о тех людях, которые мне интересны. Я никогда не буду писать о человеке, который мне не интересен, предположим никогда не буду писать о Гитлере.
– Почему? У него же очень интересная судьба…
– Все правильно. Может и надо писать о нем, но я не буду.
– Юрий Николаевич, я знаю, что ваш любимый писатель Бунин и вы о нем писали. Но ведь тот же Бунин не только автор «Антоновских яблок» и «Господина из Сан-Франциско». У Ирины Одоевцевой в мемуарах «На берегах Сены» мы видим совершенно другого Бунина – колкого, язвительного, иногда просто невыносимого человека.
– Все это так, но мой метод – набрать как можно больше полярных мнений о человеке. Можно представлять Бунина гуманным, человечным, но есть мнения, что он был надменным, саркастическим господином. Истина, как обычно, бывает посередине. Но в этом и прелесть моего метода, чтобы используя разные мнения о человеке докопаться до истины, хотя дойти до нее невозможно. В этом смысле у меня есть два кумира – Андрэ Моруа и Стефан Цвейг. В биографическом жанре я их считаю эталоном. Во-первых, у них очень глубоко написано, а во-вторых, психологично. Но главное – интересно. Я сам стараюсь писать изящно, стараюсь облекать свою мысль в афористичную, короткую форму.
– Но позвольте – кому же в нашем обществе нужна изящная, как вы сказали, литература, когда уже в Думе общаются на фене, не говоря о простых обывателях?
– Знаете, определенное количество любителей книги во все времена остается одинаковым. Растут мальчики и девочки, которые тоже тяготеют к изящному, но в то же время всегда есть люди, которые далеки от книги.
Потом, я стараюсь поддержать вкус к нормальной, изящной литературе. Меня часто упрекают, что я выступаю в глянцевых журналах типа «Космополитен». Помимо денежных соображений, я хочу поднять некую интеллектуальную планку, пишу нормальным русским языком.
Сейчас многие накинулись на биографический жанр, но у большинства пишущих на такую тему нет вкуса. Такие заросли бывают, что после двух страниц и читать не хочется.
– Вы пишете про современников?
– Нет. У меня есть такая установка – не писать про современников. Тут есть некий этический момент. Например, о Пугачевой я писать не хочу. Хотя пишу про западных. Например, про Мадонну. Но она далеко и ей всё равно.
У меня был такой случай. Мне заказали в одном солидном журнале статью про Раневскую. Я с удовольствием написал, потому что она моя любимая актриса. Потом я с тем же удовольствием написал и про Любовь Орлову. Затем мне заказали статью о Татьяне Самойловой. У меня на неё громадное досье и мне, в принципе, всё было ясно. Но когда я начал писать, то стал испытывать какое-то внутреннее сопротивление – человек будто сопротивлялся, чтобы я о нем писал. В общем, я стараюсь не писать о живущих людях. Хотя у меня есть идея написать о политиках.
– Сейчас стало модным, вспоминая великих людей, писать и об их различных отклонениях. Вот та же Раневская. Так или иначе идет информация о ее лесбийских отношениях…
– Когда я писал о ней, то специально выкинул этот момент ее жизни, потому что я считаю, что он не доказан. Может, это и было, хотя и не очень-то в это верю. Другое дело Оскар Уайльд. В этом случае об этом нельзя не говорить, потому что вся жизнь Уайльда была построена на гомосексуальных связях.
Но я стараюсь в своем творчестве избегать такой вот клубнички, сознательно избегаю ее. Я не хочу писать на потребу дня и никогда не употребляю бранных слов. Даже не ставлю в тексте буквы «п» или «х» , а после них точки. Я стараюсь держаться благородно, с годами у меня появилось даже ощущение некоего миссионерства, некоего просветительства – я скопил очень много знаний и мой долг передать их молодому поколению. Хамство и цинизм в нашей жизни хлещет со всех сторон. Зачем же я буду к этому добавлять свой голос?
– Что вы пишете сейчас?
– Работаю над одиннадцатой своей книгой. Она будет называться «Коктейль «Россия». О национальном вопросе. О том, как сложилось такое многонациональное государство, как Россия, и как строились в ней отношения между разными народами. В ней будут большие главы «Французы в России», «Немцы в России», «Голландцы в России». Я выступаю не в роли этнос-историка, мне просто, как гражданину великой страны, интересно разобраться с этим вопросом.
– И как, разобрались?
– Я считаю, что та волна, которую подняли радикалы-коммунисты, совершенно безответственна. Безответственна в том смысле, что в России исстари сложился такой конгломерат народов, все должны быть дружны без всякого деления на младшего и старшего брата. Все эти бредни о мессианстве русского народа, о третьем Риме просто паранойя какая-то. Но каждая нация имеет своих героев и своих негодяев. На бытовом уровне, на уровне простого народа никаких великодержавных амбиций нет. Простой народ занят простым делом – домом, семьей, огородом, заботой о детях. Только политики занимаются тем, чтобы была не просто, скажем, Сербия, а великая Сербия, не просто Россия, а великая Россия. Они взрывают обстановку, играя в свои грязные политические игры, а расплачивается за них народ. Так было в Германии с Гитлером.
– Юрий Николаевич, а есть у вас хрустальная мечта?
– Да. Во-первых, это книга, которая уже у меня года три в работе. Она называется «Сад любви». Нечто вроде любовного календаря. В этой книге будут представлены все знаменитые персоны на основе дневников, писем. Но я пал жертвой издательницы, которая не смогла найти денег на издание этой книги.
Вторая мечта – когда я закончу все свои биографические книги, хочу заняться художественным романом. Я считаю, что любая человеческая жизнь интереснее всякого выдуманного романа. И еще мне хочется опубликовать свои юношеские стихи.
Дата интервью: 1999-05-12
