Родился 14 июня 1929. Умер 10 октября 2007 г.
Родился в Ленинграде в актерской семье. Окончил театральную студию при Ленинградском ТЮЗе . В 1948-1951 – актер Ленинградского ТЮЗа, с 1951 – ЦТСА (ныне – ЦАТРА). Народный артист РСФСР.
– Владимир Борисович, мне всегда интересно общаться с людьми старшего поколения, им есть что вспомнить: и время, в котором они жили, и людей, с которыми они дружили.
Ваша мама была знаменитой актрисой. Скажите, повлияло ли это на то, что вы стали актером?
– В общем-то, без ее благословения этого быть не могло. Я – актерский сын, вырос с мамой, потом когда она разошлась с папой, я жил с ним в Ленинграде. А когда я был маленький, мама возила меня постоянно с собой на гастроли. Поскольку я был маленьким и мне не надо было ходить в школу, то я дружил с местными мальчишками и мы бегали по городу. Когда стал постарше, то ходил на мамины спектакли и то потому, что меня не с кем было оставлять во время гастролей.
Помню такой случай, когда мне очень-очень попало. Мама была на гастролях, она взяла меня с собой в театр, поскольку, как я уже сказал, меня не с кем было оставить. Во время спектакля я сидел за кулисами, а спектакль назывался «Приведение» по пьесе Ибсена. В пьесе у одного персонажа одна нога была короче другой и актеру, исполнявшему эту роль пришивали на ногу какую-то деревяшку. Когда он отыграл и пришел в гримерную, где находился я, то снял ее, эту ногу. А мне было скучно и я надел эту «ногу» на свою маленькую, худенькую ножку, а мне тогда было лет пять-шесть, не больше. Потом я вышел из гримуборной и пошел на звук, а звук шел со сцены. На сцене шло «Приведение» Ибсена, очень трагическая вещь, в которой люди сходят с ума. И вот во время сцены, когда герой Освальд сходит с ума – я, правда, тогда не знал кто такой Освальд и что вообще это за пьеса, потом мне мама об этом рассказала, – во время этой жуткой сцены я выхожу из-за кулис с этой «ногой» и иду по заднему плану. На сцене герой сходит с ума, у него трагический монолог, а в зрительном зале начинается грандиозный смех… Ну что потом мне было за это! В следующий раз меня уже не оставляли одного.
– В октябре 91-го года я делал интервью с вашей мамой, Варварой Владимировной. И тогда она мне рассказывала о своих встречах с Ахматовой. Вы тоже, наверное, присутствовали при этих встречах?
– Да, это было здесь, в Москве, я уже тогда был взрослым. Мама дружила с Ахматовой, с Ольшевской Ниной Антоновной – актрисой нашего театра. Я тогда служил солдатом срочной службы в театре Советской Армии, как и Всеволод Ларионов. Но когда к маме приходила Анна Андреевна или другие ее друзья, то я не ходил на эти собрания. Не потому, что я не был допущен, просто мне было скучно все это.
– Вы не устали от своей работы сегодня?
– Нет, ну что вы! Я очень мало занят в театре. Играю только один спектакль, который очень люблю, «Цветные сны о черно-белом». На фестивале театров России в Ростове-на-Дону наш театр – театр Российской Армии – показывал именно этот спектакль. Мне было очень приятно, когда я узнал, что жюри присудило мне премию, которую они сами придумали, – премию имени Евгения Александровича Евстигнеева. Это была индивидуальная премия и ею горжусь не меньше, чем всеми званиями, которые я имею.
– Вы дружили с ним?
– Очень дружили. Я был крестным отцом его дочки Маши.
– Урмасс Отт рассказывал мне, что «Телевизионное знакомство» с Евстигнеевым было для него самым трудным…
– Да, он был очень молчаливым. Женю очень трудно было разговорить.
Мы дружили с ним по-домашнему, ходили друг к другу в гости. А потом он однажды мне сказал: «Дорогой… ну вот я долго думал…» Он говорил с паузами. «Итак…» «Ну что, что так-то?» – спрашиваю. «Ну, в общем, выбор пал на тебя». «Какой выбор?» – недоумеваю я. «Ну так я думал… что… в общем… крестным отцом Машки будешь ты.» У него было много друзей во МХАТе, в «Современнике», но он выбрал меня, это подчеркивало наши отношения.
– У вас много друзей среди актеров?
– Очень много хороших отношений, плохих у меня практически ни с кем нет. Меня никогда не касались ни зависть, ни интриги. Для меня все это вообще не существует.
– Что больше повлияло на ваш выбор профессии актера – то, что ваша мама была актрисой или что-то другое?
– Все началось с того, что я не закончил школы. Я очень не любил учиться, особенно не любил зоологию, когда у лягушки отрезали ножку и она прыгала… Учился я очень средне, за исключением русского языка и литературы.
Но был актерским сыном. Как я уже говорил, мама брала меня с собой на гастроли, и когда не могла оставаться со мной, то меня оставляли другим актерам присматривать за мной.
– Вы стремились к успеху?
– Нет, успех получился сам. Было так: я учился в Ленинграде, в студии театра юного зрителя, которым руководил Александр Александрович Брянцев. Он был основателем театров юного зрителя в Советском Союзе.
Моим выпускным спектаклем был «Без вины виноватые», где я играл Незнамова. Эту роль я безумно любил! А в то время Театр юного зрителя принял к постановке «Ромео и Джульетту» и мой педагог сказал мне, что режиссер хочет посмотреть меня, то есть попробовать меня на роль Ромео. На эту роль, кстати, было пять-шесть кандидатов. Меня попросили прочитать два монолога Ромео, а я учил роль Незнамова и учить монологи в стихах не хотелось. Я прочитал на пробе последний монолог «Любовь моя! Жена моя!…» и через несколько дней мне сказали, что утвержден на роль Ромео.
Этим обстоятельством я был очень недоволен – нужно было учить столько текста, да еще в стихах! И потом я был весь в Незнамове… В общем, воспринимал это утверждение как мальчишка – текст стихами, потом еще там нужно одевать трико, а ножки у меня худенькие, я этого стесняюсь. Потом я плюнул на это стеснение… И вот я сыграл Ромео…
– И был успех?
– Это был триумф какой-то, мне неудобно об этом говорить самому, но это было так на самом деле. «Огонек» печатает мою фотографию, взрослые актеры из других театров приходили смотреть этот спектакль.
– Простите, Владимир Борисович, за банальный вопрос – какая у вас самая любимая роль?
– По временам ТЮЗа – роль Незнамова в «Без вины виноватые», несмотря на то, что известность и всевозможные регалии тогда я получил за роль Ромео.
– Есть роли, которые бы вас изменили?
– Нет, такого нет. Я не зацикливаюсь на них. Я люблю роли, вхожу в них, но не более.
– К сожалению, не все читатели имеют возможность судить о ваших театральных ролях, но многие знают вас по кино.
– Я как-то стал считать во скольких фильмах я снялся, но запутался. Но вот театральные роли помню все.
– Какой фильм со своим участием вы можете смотреть бесконечно?
– Если честно, то это очень небольшая роль в фильме «Жизнь Клима Самгина», там я играл Безведова, он сходит с ума, гибнет в Петропавловской крепости. Вот тут, я считаю, никакой я не красавец, не герой-любовник. Эта роль для меня самая дорогая.
– А можно немного о личной жизни…
– Могу сразу сказать, что женат я был много раз.
– Понял. Скажите, есть ли актеры, которым вы завидуете белой завистью?
– Я могу сказать не так. Я могу сказать о тех, кого я люблю. Любимый мой артист, и не только потому что мы были большими друзьями, это Евгений Александрович Евстигнеев.
– Вам помогала в жизни популярность?
– Надоедала. Она ведь в основном от девчонок идет. Когда я сыграл Ромео, то от них мне проходу не было на Невском.
– Вы не откроете секрет, как актеры относятся к своим поклонницам?
– Я ненавидел то, что они бегали за мной толпой по Ленинграду: «А вон Вовка идет!» Навстречу мне идет дядя Коля Симонов, который сыграл Петра Первого, а за мной в это время эта толпа девчонок, как шмели. Я бегал от них.
– Ваша мама была народной артисткой России. Как она сказал мне, для того, чтобы получить звание народного артиста СССР нужно было быть членом партии…
– Да, она не была членом партии.
– А вы?
– Ну что вы! Меня, наверное, никогда бы и не взяли в партию.
– Почему?
– Ну, наверное, потому что женился много раз. Так сказать, моральное поведение.
Сейчас я женат. В последний раз. Сынок у меня растет.
– У каждого человека есть принципы, которым он следует в течении жизни.
– Мне трудно говорить такие красивые слова, как преданность, честность, влюбленность в великолепного артиста, но это так и есть.
– Владимир Борисович, вы сказали, что не хотели играть Ромео, потому что роль в стихах. Вы что, не любите поэзии?
– Люблю, люблю, но люблю читать стихи дома, под торшером.
– Многие из вашего поколения жалеют о том, что нет больше СССР, им не нравится то, что происходит сегодня в России. Скажите, что вы думаете, когда видите людей своего поколения на улицах с красными флагами и портретами Ленина и Сталина?
– Ой, я всегда старался быть от этого подальше. Ну было и было, хорошо. Нет – тоже хорошо. Я рад, что все хорошо.
– Ну это ирония, Владимир Борисович. А если серьезно, то вы же помните какие были времена, как запрещали пьесы или вымарывали тексты?
– Да, это было. Но я к этому не относился. Это делали главлит или режиссер-постановщик. Я получал роль и играл.
– Меня поразило, когда ваш коллега Владимир Михайлович Зельдин сказал мне, что он, кроме званий и регалий, получил от этой страны всего лишь двухкомнатную квартиру. Мне кажется, что актеры такого уровня достойны большего. А что вы получили от этой страны?
– Я очень уважаю и люблю Владимира Михайловича, он мне очень много раз помогал, все года чувствовал его дружеское покровительство.
А что я получил? Наверное, то, что работаю в таком театре, как театр Российской Армии, друзей в театре и не только в театре.
– Известно, что в театральных кругах, в среде артистов бывают всякого рода группировки.
– Нет, мне это не интересно, скучно все это мне. Я даже на банкеты не хожу. Можно, конечно, сходить на них раз или два, поесть на халяву. И все. Я дома могу устроить такой же банкет и посидеть с теми людьми, которые мне приятны. А когда много народу, весь этот шухер-мухер… нет, мне это не интересно.
– В июле вам, Владимир Борисович, исполнится 70 лет. Скажите, вы получили от жизни все, что хотели?
– В октябре у меня родился сын, и моя жена назвала его в честь меня. Я считаю, что это самое главное, что у меня есть сегодня.
Дата интервью: 1999-01-21
