Дебютировал в фильме Владимира Меньшова «Розыгрыш», случайно попав на пробы на «Мосфильм». Картина, вышедшую на экраны в 1977 году, помогла Дмитрию Харатьяну обрести всесоюзную известность. Однако лишь в 1978 году поступил в Высшее театральное училище (институт) им. М. С. Щепкина. В 1988 году он снялся в фильме «Гардемарины, вперёд!», в одночасье превратившись в кинокумира.
– Дмитрий, может, я отстал от жизни или не очень внимательно за ней слежу, но такое впечатление, что вы куда-то пропали.
– Вы, действительно, не следите. Столько в последнее время публикаций обо мне.
– И что нового?
– Нового очень много. Во-первых, новый век, во-вторых, все четыре цифры поменялись в этом году – раньше было один, девять, девять, девять. Теперь стало – два, ноль, ноль, ноль.
– В этом есть какая-то магия для вас?
– В моей жизни существует магия чисел, особенно всё, что связано с двойкой и единицей.
Ну, а кроме этого есть новые работы в кино и в театре. В марте выйдут два сериала, в которых я снялся. Один называется «Маросейка, 12». Этот сериал про налоговую полицию, вернее про одно из элитных подразделений в ней. Команда быстрого реагирования, скажем так. Там я играю капитана Русанова…
– Который мочит бандитов и жуликов народных денег?
– Не мочит, это совершенно другая фразеология, она скорее для войны подходит. Чем занимаются опера? Раскрывают преступления, связанные с неуплатой налогов. Но главное, всё равно человеческие взаимоотношения: чувства, характеры, страсти.
– Тема как-то пересекается с фильмом «Чёрный квадрат»?
– Не-а. Единственно, с чем она перекликается с «Чёрным квадратом», с «Ментами» и «Со следствием ведут знатоки», так это тем, что «их служба и опасна и трудна», они стоят на страже правопорядка.
– У вас, как я понял, в последнее время роли всё больше какие-то боевые. А вот помните, давно-давно вы снимались в фильме с Алексеем Баталовым…
– Да, «Скорость» назывался.
– В том фильме ваш герой не был суперменом. Но всё равно фильм остался в голове, в нём были проблемы целого поколения
– В «Розыгрыше» тоже были проблемы целого поколения, проблемы школьной жизни, взаимоотношения учителей и учеников, детей и отцов… А к чему вопрос-то был?
– К тому, что раньше вы снимались в фильмах, которые заставляли задумываться, а сейчас всё какие-то силовые структуры или шпагой вжик-вжик…
– Главное не форма, а содержание. Содержание, что вообще есть предмет искусства – это всё-таки жизнь человеческого духа, взаимоотношения между людьми. Я ещё раз вам повторю, что страсти, чувства, эмоции одни и те же, а форма может быть любой. Сейчас наиболее востребована форма экшена: захватывающего детективного сюжета, динамики, ритма. Это то, что пользуется спросом.
– То есть «Гамлет» сегодня не нужен?
– Всё нужно. Понимаете, прелесть демократического государства состоит в том, что у каждого есть право выбора. У каждого есть возможности, всё зависит от желания и умения.
– А как вы думаете, из «Гамлета» можно сделать «экшен»?
– Наверное, можно. Но это задача режиссёра. Например, вы видели «Ромео и Джульетту» с Ди Каприо? Текст тот же самый, но форма-то современная! Получился тот же экшен – там стреляют, убивают, чего там только не делают. Но при этом всём главное – любовь Ромео и Джульетты. Поэтому вы напрасно так иронично говорите, что Гамлет не нужен. Всё нужно.
У меня в жизни просто другой путь, другая дорога, другое предназначение.
– В чём же ваше предназначение?
– Это уже сложившийся стереотип или образ, как хотите. Я уже двадцать пять лет в кино и с первой до последней роли мои герои – романтические персонажи. Мне по душе романтический герой. Интерпретации бывают разные, но в принципе одного и того же героя.
– Не хочется это поломать?
– Нет. Ничего не хочется ломать. Зачем ломать-то? Я вообще не люблю ломать. Ломать каждый может. Дело в том, что, видимо, это и есть мой путь. Почему я сказал про своё предназначение? Судя по всему, именно в этом качестве я наиболее интересен зрителям и востребован ими. Мои герои им нужны, они помогают им жить.
– Но как актёру неужели не хочется хоть чуточку измениться?
– Я вам скажу, что гардемарина, а это очень яркая моя работа, очень трудно чем перебить. И, вообще, это очень яркий сам по себе фильм. Он состоялся. То же самое в своё время было с «Неуловимыми мстителями». Помните Витю Косых? Он ведь во многих фильмах снимался, но главная его роль – Данька. У меня есть театральные роли, есть роль в фильме «Зелёный фургон», есть роль в фильме Гайдая «На Дерибасовской хорошая погода…», есть роль в «Скорости», про которую вы вспомнили, был «Розыгрыш»… У меня вообще много чего было. Мне не понятно, когда начинают разговоры про «Гардемаринов», сразу спрашивают: «А не хотелось ли бы вам поменять?» У меня есть еще тридцать девять фильмов. Об этом не надо забывать.
– Но я ни разу не смотрел «Гардемаринов», точнее не смогу досмотреть их до конца физически.
– Понимаете, «Гардемарины» – это как «Гамлет»…
– Ничего себе!
– Вы послушайте! Гамлет – это образ, который заключает в себе все проявления и колебания человеческих эмоций, чувств, души. Почему каждый актёр хочет сыграть Гамлета? Да потому что в этой роли есть практически все человеческие проявления. В одном образе актёр может показать весь свой диапазон.
А что такое «Гардемарины»? Это как «Три мушкетёра» или «Фанфан-Тюльпан». Это квинтэссенция романтического образа. «Гардемарины» по своему жанру попали в класс романтического кинематографа и почти стали эталоном. Конечно, там нет шекспировских страстей, нет той глубины, нет той философии. Но ведь и по уровню жанра это разные вещи. Да и задачи такой не было. Это как в природе – есть главное, а есть второстепенное.
– Вот этот образ, как вы сказали, романтического героя, он был создан вами или вы по жизни сами такой?
– Думаю, что всё-таки от жизни.
– То есть это не игра?
– Игры-то практически мало… В смысле перевоплощения игра, да? Ведь что такое суть актёрской профессии? Создание образа. Создание образа – это перевоплощение. Большинство моих работ – это я в предполагаемых условиях. О совершенном перевоплощении, таком, чтобы меня никто не узнал… это было… можно на пальцах сосчитать. У Гайдая, например, была роль в фильме «На Дерибасовской…» Там я играл шейха, был совсем не похож на себя – чёрная борода, усы и ещё голос менял. Такого в моём актёрском опыте было мало. А в театре вообще другая история.
– Роли откладывают отпечаток на вас?
– Всё откладывает отпечаток. Абсолютно всё! В том числе и роли, потому что они – часть жизни.
– В жизни не продолжали играть?
– Это только сумасшедшие актёры заигрываются. Это же не нормально.
– Дмитрий, судя по вашему пути вас всегда преследовал успех. Это не скучно?
– Не всегда. Это такое видимое благополучие, что я, дескать, баловень судьбы. Но если такое мнение есть, то, Бог с ним, пускай создаётся такое мнение. В принципе, оно должно быть и к лучшему, ведь люди любят сказки, верят в них. Почему им не уважать жизнь артистов, которая, как им кажется, лучше, чем их? Пускай. Я не собираюсь делиться с вами своими сокровенными мыслями, чувствами, пороками, это ведь не исповедь и вы не священнослужитель. Я уже так много раз был откровенен с прессой и в результате…
– Значит, впечатление, что вы удачник по жизни обманчиво?
– Ну почему обманчиво? Это впечатление. Вот пускай оно и остаётся впечатлением. Есть что-то другое, что-то третье. Есть образ на экране, есть какие-то впечатления от того, как этот актёр живёт и какая у него складывается судьба и карьера. Но есть и другая сторона, о которой все забывают, вернее помнят, но считают это не главным, это частная жизнь актёра. Он становится заложником имиджа, популярности, узнаваемости, заложником стереотипов, отношения к нему. Нет таких людей, которые были бы тождественны своим героям. Их нет, но к ним можно стремиться. Иисус Христос, религия – совсем другое.
– Вы думаете о том, что будет с вами лет через десять-двадцать?
– Я вообще стараюсь не думать так далеко вперёд и никогда ничего не загадываю. Я живу радостью внезапных ощущений. Просыпаюсь каждое утро и открываю новый день для себя, как новый мир. Поэтому никаких планов, кроме творческих и бытовых, я не имею. Это не мой удел планировать, что будет со мной через десять, двадцать или сто лет. Мне интересно жить, когда я не знаю, что со мной будет происходить. Кстати, не люблю гаданий и гороскопов.
– Очень интересно вы сказали «радость внезапных ощущений». И к чему же вы чаще всего готовитесь – к неприятностям или к хорошему?
– Специально я ни к чему не готовлюсь. Я готовлюсь к жизни, просто живу и никаких приятностей или неприятностей не инициирую. Самый дорогой комфорт – это внутренний комфорт, когда живёшь в согласии с самим собой, когда нет внутренних компромиссов, когда считаешь, что нашёл себя.
– У вас есть это согласие?
– Иногда бывает, иногда нет. Всякое бывает. Но жизнь богаче и многообразнее, чем наше представление о ней.
Я живу в относительном комфорте, которого достиг и который сам создал. Но я говорю не о внешнем комфорте, а о комфорте душевном. Это значительно дороже, чем дачи, квартиры, машины или деньги. Можно иметь всё это и не иметь душевного комфорта. Если нет душевного комфорта, то ты пропащий человек, тебе ничего не приносит радости, а ощущение радости жизни – самое главное для меня.
– Не секрет, что нынешняя интеллигенция очень клановая. Как вы относитесь к этим кланам?
– Я примыкаю к кланам творческих людей, тех, кто занимается творчеством, искусством.
– Но вы же помните, как в начале перестройки один клан, добравшийся до власти в Союзе кинематографистов, дружно топтал Сергея Бондарчука.
– В печати перефразировали некоторые выступления на съезде кинематографистов. И потом, это же смена исторических эпох, а она всегда чревата перегибами. Вы ещё вспомните, что после революции делали с классиками, с Пушкиным все эти желтоблузники, и Маяковский в том числе. Они же вообще считали всё это прошлым, что это надо стереть в порошок и забыть, потому что они жили настоящим и будущим. Всё это бред. На самом деле есть ценности, которые будут жить вечно во все времена.
– В классике, которую вы вспомнили, есть кто-то, к кому вы часто возвращаетесь?
– К Пушкину, как минимум, к Чехову, Достоевскому, Пастернаку. Один из главных моих ориентиров и личностных и творческих – Булат Окуджава. Есть очень много авторитетных классиков, к которым я часто обращаюсь. Как же можно без этого обращения жить?
– Гардемарины были такие дружные на экране. Почему они не такие дружные в жизни оказались?
– Потому что экран – это не жизнь. Это кино, это работа. Вы что, со всеми дружите с кем работаете?
– Нет.
– Так почему же вы хотите, чтобы мы все дружили в жизни так же, как на экране?
– А друзей много у вас?
– Друзей много не бывает. С годами, знаете ли, происходит некий отбор и рядом остаются только самые преданные, верные и близкие люди. У меня есть один, два близких человека. Но самый преданные и верный друг – это собака.
– Помните у Лермонтова есть такая строчка «приличьем стянутые маски». Вам, наверное, часто приходится бывать на различных тусовках, мероприятиях. Часто ли приходится одевать маски?
– Опять у вас вопрос с каким-то подковыком. Ну что значит маска? Любой человек в разных ситуациях одевает маски. Дома ты один, на работе другой, в обществе – третий, в новой компании – четвёртый. Ты всегда пристраиваешься, меняешься. То же самое происходит и с нами, с актёрами. Мы не принадлежим себе, как только появляемся на публике, в общественном месте, потому что мы узнаваемы. Вам этого не понять, пока вас не начнут узнавать. Это очень сложное испытание. Это очень сложно понять даже на уровне физиологии. Вдруг начинаешь понимать, что на тебя все смотрят, что ты – центр внимания, и перестаёшь быть человеком, становишься просто объектом внимания людей и перестаёшь принадлежать себе.
– Но всё равно – хочется быть искренним? Не всё время же ходить в разных масках или подстраиваться под вкус зрителей?
– Иногда хочется. Зависит от ситуации, от того, с каким человеком ты встретился. Не каждый же бывает открыт и доброжелателен. Некоторые общаются с улыбкой, а думают и говорят всякие гадости. У некоторых начинается комплекс: «Ага, вот ты знаменитый, а я простой. Ты меня уважаешь? Давай выпьем!.. Не хочешь?.. Ты меня не уважаешь?.. А чё?..» Как правило начинается панибратство. Причём это у большинства людей, которые невоспитанны. Они есть, к сожалению. Или начинают хамить, тыкать, обниматься, целоваться.
– Вам нравится сегодняшняя жизнь?
– Мне вообще нравится жить.
– Я имею в виду вообще жизнь. Все эти «новые русские», всё это хамство, бескультурье, вы же сами видите сколько морд стало вокруг..
– Ну кто вам сказал, что раньше было больше лиц, а не морд? Вы посмотрите старое кино, какие же там лица? Морды всегда были, есть и будут. У нас дефицита на морды никогда не будет.
– Недавно прочитал анекдот, который рассказал Иоселиани. Дьявол предложил «новому русскому» сделку, как Фаусту. «Новый русский» попросил миллион долларов беспроцентного кредита, дом в Париже, дачу на Канарских островах и замок в Швейцарии. Когда он всё это получил, обращается к дьяволу и спрашивает: «Слушай, а в чём прикол-то?»
– Хороший анекдот.
– Хороший. Но такое сейчас в жизни практически на каждом шагу.
– Я думаю, таких людей всегда было много, во все времена. Просто сейчас они на виду, потому что они – хозяева жизни в некотором смысле, у них есть деньги. Но всё это временно, их нужно пожалеть. Задумайтесь, что они оставят после себя? Что от них останется? Они, как правило, живут недолго. Это всё болезнь роста, переходный период, который переживает наше общество, а такой период всегда чреват перегибами.
У нас же нет идеологии, нет системы, программы нормального развития. Идеалов нет, верить не во что, разве что кроме религии. Нужно сначала сформировать идеологию. Другие страны тоже пережили это и выжили. Значит и мы переживём. Я даже думаю, что в скором будущем Россия будет одной из самых сильных и мощных держав. Я убеждён в этом, потому что мы за год переживаем столько исторических перемен, какие другие страны переживали, может быть, в течение нескольких столетий.
Сейчас безумно интересное время. Оно очень сложное, в нём можно запутаться, иногда оно непонятное, особенно для стариков. Мне действительно сегодня очень жалко стариков, очень жалко, государство о них не думает.
– А молодёжь не жалко?
– Наоборот, что её жалеть? Для молодёжи сейчас самое интересное время, энергичное время, когда всё зависит от каждого – от его возможностей, способностей, желаний и умения. Только нужно захотеть, все возможности осуществить своё желание есть.
– Вы политикой интересовались в молодости?
– Нет, конечно. Зачем? Политика была далека от меня как Солнце от Земли.
– И сейчас?
– Сейчас мы все настолько политизированы в той или иной степени. Но я всё равно ею не занимаюсь как и тогда.
– Кто из ваших коллег является образцом порядочности для вас?
– Очень много таких. Леонид Юрьевич Гайдай был очень порядочным человеком, очень скромным и застенчивым. И это при том, что он был ещё и глыбой. С его уходом стало ещё более очевидно, что его фильмы… это всё равно что Чарли Чаплин для кинематографа. Его фильмы – классика. А при жизни он не имел признания у коллег, они считали его режиссёром средней руки… Даже наград у него не было никаких, кроме военных.
Из актёров я мог бы назвать Андрея Васильевича Мягкова, Алексея Владимировича Баталова, Марину Неёлову. В моём поколении тоже есть замечательные ребята – Олег Меньшиков, Саша Балуев, Женя Миронов. Вообще, порядочных и достойных людей много. Нужно больше на них внимания обращать, нежели на тех, кто более негативен. Мы же говорили о добре и зле? Значит, если есть добро, то должно быть и зло.
– Лев Толстой ещё в «Войне и мире» писал, что люди доброй воли должны объединиться в противовес людям злой воли…
– Этот вопрос нужно было Толстому задавать. Что же вы у меня спрашиваете?
– Об этом он писал сто с лишним лет назад. Но почему люди доброй воли до сих пор не объединились?
– Толстой известный был фантазёр. У него была своя теория, которая не во всём оправдана. Мне кажется, что жить по нему сложно, как сложно жить и по Достоевскому.
Вообще сложно жить по каким-то догмам. Даже по заповедям Христовым сложно жить, понимаете? Сложно! Вы же прекрасно знаете, что каждый из нас знает, что такое хорошо и что такое плохо. При этом мы так или иначе все грешны, у каждого из нас есть куча пороков, недостатков, слабостей.
– Но почему же сложно жить по заповедям Христовым? Это ведь так просто – возлюбить ближнего своего, как себя самого.
– Не просто. Не получается у нас это. Потому что себя не любим. Начинать во всём нужно с себя.
Я считаю, что неправильно толкуют этот постулат. Пытаются возлюбить ближнего, забывая, что всё начинается с чувства собственного достоинства, с уважения к самому себе. Нужно совершать поступки и жить таким образом, чтобы было за что уважать себя. Когда ты уважаешь себя, ты будешь уважать и других.
– Какие вопросы вас больше всего тревожат, волнуют?
– Особо никакие вопросы меня не беспокоят. На самом деле я как-то философски отношусь к тем вопросам, что возникают в моём сознании. Я тревожусь больше за здоровье близких родственников – мамы, папы, детей… К сорока годам начинаешь терять друзей, вот это самое страшное. Всё остальное – дело наживное.
– Дмитрий, в конце беседы я хотел бы вернуться к её началу… У вас всё равно, хотите вы или нет, имидж «звёздного мальчика», удачливого человека. Но бывают ли ситуации в жизни, когда бывает страшно? Чего вы боитесь?
– У меня этого не было и, надеюсь, что не будет. Но на самом деле самое страшное – безумие. «Не дай мне Бог, сойти с ума». Несколько моих близких людей были подвержены душевному заболеванию. Это самое страшное, что может быть в жизни. Но ещё есть самое страшное – уход близких и друзей.
Дата интервью: 2000-01-20
