Российский политический деятель, диссидентка, журналистка, основательница правой партии «Демократический союз».
Колумнист журнала The New Times.
– Валерия Ильинична, не считаете ли вы, что сейчас в России новое Смутное время?
– Это старое Смутное время.
– Но оно когда-нибудь кончится? Будет ли Россия снова той великой державой, какой была?
– Нет. Вы меня спрашиваете – кончится ли история России. А какой Россия была при царе? Это ведь только вашему земляку Говорухину она представляется идеалом. Россия при царе была достаточно страшной страной. Тоненький слой просвещенных интеллигентов в столицах, которые не знали народа, а когда они его узнали, то народ их поднял на штыки. Юрий Афанасьев прав, когда говорит, что октябрьский переворот был реакцией не большевистского характера, а был реакцией дремучего традиционалистского коммунистического сознания России на настойчивые попытки вестернизации, предпринимавшейся российской элитой. Он был реакцией на выборы в Думу, на Кузнецкий мост, на французский язык для дворянства, на газеты.
К сожалению, российская глубинка, несмотря на работу земства, оставалась отнюдь не похожей на американскую глубинку. Тот, кто в этом сомневается, пусть почитает Чехова и Куприна. Это ведь не большевистская агитация. Это русские писатели.
Россия не имела демократического сознания. Когда из общины разрешили выходить, когда Столыпин произвел свои реформы, вы же помните, что большинство крестьян осталось в общине и выгнать оттуда их можно было только веником. Надо было просто запретить общину. Вот так сейчас надо запретить колхозы, просто законодательно запретить, потому что большинству из них так проще жить – проще пить и не работать, проще ни за что не отвечать.
Поэтому этот тоненький слой цивилизации, который до поры до времени окутывал российскую интеллигенцию, очень быстро соскочил в семнадцатом году при первой же вестернизации. Это было благополучие на песке. Они все жили над пропастью во ржи.
– Но ведь, согласитесь, есть великая история великой страны?
– Нет великой истории великой страны. Есть большая страна, нескладная, несчастная, замученная, замучившая себя и других. Есть буквально пятнадцать неудавшихся попыток европейской модернизации. Сейчас пошли дальше, чем всегда, поэтому реакция отката может быть совершенно страшной.
Великая история заключается из несчастных попыток тех, кто, обладая европейским менталитетом, скандинавским менталитетом, хотел уйти как-то на Запад, уползти на Запад и перетащить туда страну. Но каждый раз их хватали за ноги и стаскивали обратно.
– И все же, Валерия Ильинична, нам же есть чем гордиться?
– Нам можно гордиться только этими несчастными попытками, которые предпринимало меньшинство против большинства! То есть, нам можно гордиться тем, что, когда вся Русь лежала под татарами, были Михаил Тверской, потом Александр Тверской, а до них были Михаил Черниговский. Евпатий Коловрат. Нам можно гордиться тем, что были Радищев и Новиков, Курбский и Филипп Колычев. Но они же не определяли здесь погоду. Они могли только облиться бензином и встать на костер. Вот эти костры посреди бескрайних российских снегов – это все, чем мы с вами можем гордиться. Больше нам, к сожалению, нечем гордиться. Ну и великим искусством. Но искусство может быть эманацией величайшего несчастия. Искусство не всегда процветает на благополучии – кувшинки-то растут на болоте.
Мы можем гордиться тем, что наш богатый духовный мир еще не погашен в этих болотах, что пока еще какое-то пламя теплится, что, как бы Россию ни тащили назад, она, как рыцарь из фильма Бергмана, садится играть со смертью.
Каждое поколение садится играть со смертью, чтобы отыграться, отыграть страну, и каждое поколение проигрывает. Возможно, проиграет и наше.
– А Демсоюз, который вы создали, тоже есть несчастная попытка?
– Да. Это тоже несчастная попытка цивилизованного европейски ориентированного меньшинства. Мы себя открыто называем западниками, открыто называем себя демократами.
– Валерия Ильинична, а вам не кажется, что проще заниматься историей, искусством, культурой? Зачем вам политика?
– А это не политика. Это просто диссидентство. Это – сопротивление. Жизнь у нас такая, что порядочный человек обязан быть диссидентом. Когда придет время для политики – это будет счастливое время для России. Тот, кто сейчас в России пытается заниматься политикой, – он или дурак, или прохвост. Одно из двух.
– Не кажется ли вам, что в результате диссидентства Россия получила и 1905 год, и 1917 год? Я имею в виду, что диссидентствующая интеллигенция мутила-мутила воду и в результате….
– Большинство интеллигенции всегда мутило воду в нужном направлении. Народники, эсеры, черт знает кто, решили здесь строить царствие небесное, начитавшись Маркса. Это единственное сильное заблуждение, исторически вполне понятное. Потому что предпочитать правду истине для России очень характерно, даже для ее интеллигенции, но я думаю, что дань этому заблуждению отдана сполна. Мы от этого заблуждения излечились.
– Значит, Демсоюз не строит царствие небесное?
– Демсоюз пытается построить обыкновенный, типа финского домика, маленький уютный капитализм…
– С сауной?
– Да, капитализм с сауной. Нам ничего другого не нужно.
– Для кого вы строите – для себя или для народа?
– Для всех. Это лучшее, что может придумать человек. Нам тяжело будет поднимать такую страну, где медведей больше, чем дорог. Здесь будет не до социальной защиты тех, кто не хочет работать. Здесь делить нечего будет. Здесь надо будет наживать.
– Вы много пережили – и «психушки», и тюрьмы, и кучу арестов, судов. Что вами движет?
– Откровенно говоря, свобода. Это такое внутреннее состояние, оно, как двигатель внутреннего сгорания – задается направление движения и остановиться уже не можете. Когда вас наполняет свобода, то вы непременно вступаете в конфликт с окружающей вас несвободой.
– Я вижу на вашем письменном столе бюстик Маяковского.
– Мне подарили его на шестнадцатилетие. Я им кнопки забиваю, очень удобно, знаете ли. Потом, держу я его для напоминания – чем расплачивается интеллигенция за ошибки.
– Я вижу, что вы прибиваете этим бюстиком фотографии людей, с которыми знакомы. Вот я узнал Звиада Гамсахурдию…
– Да. А тут вот Шамиль Басаев, это Хамад Курбан, а дальше – Джохар Дудаев. Кстати, фотографию Басаева после буденновских событий я снимать не стала. То, что произошло в Буденновске, было несчастным случаем. Он не рассчитывал на то, что российские войска начнут уничтожать собственное население. Он очень наивный и чистый человек. Он считал, что они действительно прекратят войну, когда увидят, что их собственное население в опасности.
– Вы встречались с Дудаевым?
– Я очень хорошо знала его лично. Он был моим другом. Знаете, он и его окружение – это идеалисты, мушкетеры из романа Дюма, это люди, не умеющие лгать. Одна из самых привлекательных черт той самой кавказской ментальности, о которой в Москве не имеют ни малейшего представления, – это неумение лгать. Эти люди сохранили девственно чистое сознание. Сколько бы они ни учились, сколько бы ни бывали в Европе, на них это не отражается. Это жемчужина цивилизации, большая редкость. В сочетании с европейским менталитетом индивидуализма – это лучшая основа для построения капитализма. Мы должны беречь это как зеницу ока, пылинки сдувать, а вместо этого видите что произошло.
Я думаю, что эту вину, эту войну Россия не искупит никогда.
– У вас очень оригинальное мышление, Валерия Ильинична, но порою оно, как мне показалось, бывает крайне парадоксальным?
– Это не парадоксы. Это та правда, которую в России знать не хотят, которую знать неудобно, неудобно признать, что твой враг выше тебя и благороднее.
Сейчас Россия остается империей. Империя раздавила все лучшее, что было в России, то, что когда-то было в Киевской Руси. Если бы не произошло наращивания имперских комплексов, возможно, никогда не было бы тоталитаризма.
– И последнее. У вас есть жизненный принцип, которого вы придерживаетесь всегда?
– Есть. Он общий с Франциском Первым – «Все потеряно, кроме чести».
.
Дата интервью: 1995-09-12
