Политолог. Учредитель и директор Института национальной стратегии, бывший директор Совета по национальной стратегии. Был главным редактором Агентства политических новостей (АПН). Белковский является автором докладов «Одиночество Путина», «Одиночество Путина — 2». Был прототипом главного героя романа Александра Проханова «Политолог»..
– Станислав Александрович, в вашем кабинете много венецианских масок. Это от вашей любви к Венеции? Почему вы, кстати, любите именно этот город?
– У моей любви к Венеции есть несколько причин. Она напоминает мне мистический сплав русских столиц – Петербурга и Константинополя. Это город, где нет местного населения, и поэтому он не заражен ничьим духом, кроме социума – духом исторической Венеции. В этом плане город представляет идеального партнёра для диалога – сама история непосредственно общается с тобой.
Третья причина – это город, идеальный для одиночества, потому что он не терпит шумных компаний. Он сам по себе идеальный собеседник. Для меня лучшие собеседники – город и море, а когда город и море сливаются воедино, то это непревзойдённая возможность для утоления одиночества, которое само по себе есть прекрасное состояние.
– А родную Ригу часто вспоминаете?
– Рига для меня не родной город, родился я всё-таки в Москве, несмотря на заведомо ложные измышления, распространяемые в Интернете. В Риге я прожил всего четыре года, и отношусь к ней очень хорошо.
– Мы с вами люди одного поколения, которые, несмотря на то, что выросли при советской власти, очень легко привыкли к европейскому уровню жизни, по крайней мере, легче, чем наши родители. Почему, как вы думаете?
– Мы были воспитаны на иллюзиях. В активную жизнь мы вошли в 80-е годы, когда эрозия советского строя стала совсем очевидной и когда над коммунистической идеологией не смеялся в кулачок только ленивый. Поэтому мы были готовы к этой красивой жизни в отличие от тех, кто старше нас. Но мы также знаем ей цену, мы не переоцениваем её.
Во всяком случае, в этом есть что-то запредельное, эксклюзивное, русское. В этом смысле мы пережили эту жизнь без избыточных соблазнов и вошли в какую-то колею, где возможно духовное развитие. В этом наше огромное преимущество. В том числе и перед теми, кто избежал очереди из автомата в подъезде, успев спрятаться за почтовый ящик, и на сегодняшний день является рабом денег.
Каждый русский олигарх, как я считаю, это человек, который поклоняется деньгам. Русский человек всегда религиозен, он никогда не был прагматичен. Если русский взялся зарабатывать деньги, то он их зарабатывает не ради достижения каких-то практических целей, а потому что он избрал деньги в качестве нового поклонения – нового Бога.
– Вам могут возразить – нынешние олигархи в России большей частью не русские.
– По духу они абсолютно русские. Может быть, они и пожертвовали бы своим состоянием ради общества, но если бы им объяснили, во имя чего. Но поскольку их становление пришлось на безвременье, и им не объяснили, во имя чего нужно жертвовать состоянием, то деньги для них стали предметом абсолютного поклонения. Это именно религиозное чувство, а не желание ограбить ближнего. Понять философию олигархов очень важно. Олигарх никогда не расстанется с деньгами, потому что он считает их священной сакральной субстанцией.
– А вы правда олигархов не любите?
– Конечно, нет.
– И эта нелюбовь не мешала вам работать с олигархом Березовским?
– Я работал с ним с 1997 по 2003 год. Но я и тогда, и сейчас считаю, что Березовский мог быть объективно полезен стране. Мы разошлись с ним, когда расхождение наших идеологических позиций достигло апогея. Но при всём этом Березовский не является практическим олигархом.
Все эти годы он поддерживал контакты с коммунистами. Я познакомил его с Прохановым, и у них сложился некий творческий альянс, который не состоялся политически только потому, что Березовский не выжал из этого альянса тех возможностей, которые были в нём заложены. Это и было причиной нашего расставания. Но я считаю, что Березовский мог бы сыграть полезную роль, если бы направил вектор своей деятельности в направлении национального возрождения. Но эта попытка не была реализована в силу массы тактических причин, а также в силу того, что он должен был преследовать цель получения политического убежища в Великобритании.
– Так всё-таки, как же ваша нелюбовь к олигархам совмещалась с работой с одним из них?
– Березовский не практический олигарх. По своему менталитету он нетипичный представитель этого слоя, потому что мыслит гораздо шире, чем практический олигарх, который является субъектом религии денег.
– По-вашему, Ходорковский мыслил узко?
– До ареста – да. После ареста у него появились новые возможности для осмысления ситуации – время и место подходящие для того, чтобы переоценить ценности. Сегодня Ходорковский не тот, каким он был два года назад. Но на момент ареста он был, безусловно, человеком узкомыслящим, находящимся в культе служения Момоне.
– Правдива ли информация, что вы хотели стать главным редактором газеты «Коммерсантъ», но Борис Абрамович отказал вам?
– Всё это ерунда, которую распространяет Андрей Васильев.
Я был инициатором покупки «Коммерсанта» Березовским, а финансировал эту сделку Лев Черной. Но я был всего лишь инициатором этой сделки и никогда не претендовал на пост главного редактора газеты. Когда же обсуждались детали сделки, то я говорил, что мне хотелось бы занять церемониальную должность председателя совета директоров издательского дома «Коммерсантъ». Но поскольку определённые топ-менеджеры «Коммерсанта» очень ревностно отнеслись к этой идее и боялись – на мой взгляд, ошибочно, – не зная меня, что я начну вмешиваться в их деятельность, то они активно распускали слухи, что я собираюсь стать главным редактором «Коммерсанта». Это абсолютно не соответствует действительности. Кроме того, про прошествии лет я благодарен судьбе, что она избавила меня от этого искушения, потому что на сегодняшний день я в наименьшей степени хотел бы быть кем-то в «Коммерсанте».
– Почему?
– Потому что я имею гораздо больше возможностей для творческой самореализации.
– То есть, возглавляя институт национальной стратегии, вы влияете на жизнь больше, чем если бы работали в «Коммерсанте»?
– Конечно. «Коммерсантъ» – это сектантский проект, который работает на несколько тысяч человек, которые читают его и доверяют ему.
– Но разве это не те люди, которые хоть как-то определяют политику?
– Если бы они определяли политику и жизнь, то не было бы сегодняшней политической картины и не было бы меня. Когда появился мой доклад «Государство и олигархия», то именно эти несколько тысяч человек были против этого дискурса. Но он появился и вышел на передний фон, потому что был обусловлен исторически, а вовсе не потому, что Белковский такой умный.
Я нисколько не переоцениваю себя и верю в исторические тенденции, и всегда говорил, что побеждает тот, кто умеет их определить и понять.
– Но ведь те, кто читает «Коммерсантъ», могут вывести на улицу народ…
– А что же они его до сих пор не выводят?
– Разве митинги против монетизации не факт?
– Да, это было. Но это сделали не те люди, которые читают «Коммерсантъ». Это принципиально важно. Те, кто читает «Коммерсантъ», в этом вопросе полностью солидаризировались с Путиным.
– Могут возникнуть и другие подходящие ситуации.
– Могут, но аудитория «Коммерсанта» – не весь народ. Это принципиальный момент.
Ещё в прошлом году я опубликовал несколько статей, где выступал против монетизации льгот и предупреждал, что это может привести к народному возмущению и выходу народа на улицу. Но меня не послушали, потому что никто в это не верил. Все считали, что выход народа на улицу – это ситуация политической технологии, а они контролируются из единого центра, поэтому-то ничего такого невозможно. Но жизнь показала, что это не так. Всегда есть некий предел лояльности народа к власти.
– Можно ли предположить, что волна народного гнева захлестнёт нынешний режим?
– Это случится через год-полтора. Сейчас просто не настал пик этих выступлений по единственной причине – нет политического субъекта, который мог бы их возглавить.
– Насколько в этом плане возможна в этом качестве кандидатура Михаила Касьянова, недавно заявившего о своих президентских амбициях?
– Касьянов неперспективен, потому что преемник Путина не будет человеком типа Касьянова или Чубайса. Просто есть некоторая иллюзия этого, создаваемая либеральной средой, в том числе и либеральной медиасредой. В этом смысле демарш Касьянова интересен только в одном. Касьянов – человек очень осторожный, системный человек. Но если системный человек открыто выступает против системы, значит, система находится в состоянии распада.
– Развейте ещё один слух. Кому же – вам или Доренко – принадлежит авторство сюжета про кости Примакова?
– А вы где-нибудь читали хотя бы одно моё утверждение, что я претендую на это авторство?.. Нет?.. Вот это и есть ответ на ваш вопрос. А что подвигло Сергея Леонидовича, который до сих пор является моим другом, на такие утверждения, это вопрос к нему.
– Только что рассмотрел на спинке вашего кресла футболку с надписью «Свободу МБХ». Вы что же, надеваете её?
– Нет, она не моего размера. Но если бы был мой размер, то наверное, надел бы.
– Для эпатажа?
– Нет. Я уже говорил, что Ходорковский кардинально изменил свою философию, находясь в тюрьме, и его сегодняшние взгляды если не тождественны, то близки моим. Тут, главное, близка возможность изменить потенциал человека к изменению своей точки зрения, потому что ни Чубайс с одной стороны, ни Путин с другой не способны изменить своих точек зрения. Они оперируют только теми наличными материальными ресурсами, которые имеются в их руках. Но если человек смог пройти путь эволюции и выдержал тюрьму, он заслуживает уважения. Я не знаю другого представителя политической элиты 90-х годов, который бы так лояльно отнёсся к пребыванию полтора года в советской тюрьме.
– Вы начинали свою политтехнологическую карьеру у Борового. А почему он выбрал именно вас?
– Он не выбирал меня. Это была случайность. До 1991 года я работал системным программистом в центральном конструкторском бюро Госкомнефтепродукта РСФСР. Как-то меня случайно занесло на Товарно-сырьевую биржу… В 20 лет делать ошибки более простительно, чем в более зрелые годы. Но Боровой меня не выбирал, просто я оказался в тусовке, где был он.
– Можно ли сказать, что в нём есть что-то, что появилось благодаря вам?
– Я не могу так сказать. Сегодня мы с Боровым бесконечно далеки и ментально, и эстетически. Я ничего не вкладывал в него. Я вообще не считаю, что политтехнолог может что-то в кого-то вложить. Политик или существует, или не существует. Либо у него есть политический талант, либо его нет. Политический консультант может всего лишь на несколько процентов усовершенствовать личность, как парикмахер сделать прическу. Но суть человека, его естество, никто не может сделать, кроме Господа Бога. Поэтому я ни в коем случае не претендую на то, что повлиял на какого-то политика существенным образом.
– Политологи любят делать прогнозы. Чаще всего их прогнозы не сбываются. В таком случае, кому они, политологи, нужны?
– Может быть, я неадекватно себя оцениваю, но мне кажется, что в моём случае они сбываются. Взять хотя бы мои прогнозы по делу ЮКОСа. Или взять итог выборов на Украине. Мой прогноз о победе Ющенко тоже сбылся. Это вопрос профессионализма и добросовестного подхода к своему делу. В моём случае – в двух третях качество прогноза было весьма высоким.
– Есть мнение, что институты, похожие на ваш, – это марионетки в руках тех, кто манипулирует общественным мнением. Это похоже на правду?
– Это отчасти похоже на правду, потому что коррумпированные люди есть в любой специальности. Метеоролог тоже может быть коррумпирован, если в этом будет интерес. Суть специальности политического аналитика – правильно и добросовестно предсказать ход событий. Я считаю, что наш институт национальной стратегии в этом преуспел, и этому утверждению есть несколько публичных подтверждений. В этом моя совесть чиста.
Мне кажется, что можно сколько угодно говорить про финансовые интересы, про то, кто за чем и за кем стоит, но если прогноз верен, значит он верен. Это и есть абсолютно объективная оценка качества работы политического аналитика.
– Можно ли утверждать, что работы ваших коллег используются для оболванивания народа, как используют кнопки Первого канала или РТР?
– Ни Первый канал, ни РТР не делают историю. Она развивается в соответствии с некоторыми объективными закономерностями, и эта история мощнее и явственнее, чем какие-то политтехнологии. Поэтому политику делают не политтехнологи, это является заблуждением и блефом определённого рода людей. Единственное, в чём может быть полезен политолог и для чего он существует – поймать историческую тенденцию и дать рекомендации тем, кто его слушает, действовать сообразно этой тенденции.
Когда начиналось дело ЮКОСа, огромное количество людей говорило, что очень скоро это дело сойдёт на нет. Мы же говорили, что в этом есть историческая тенденция. То же самое было и с выборами на Украине. Мы говорили, что Янукович не станет президентом, хотя даже в штабе Ющенко было огромное количество людей, уверенных в обратном.
– Простите, может, следующий вопрос покажется вам наивным или риторическим. Читая колонки аналитиков в СМИ, или слушая их по телевидению, обращаешь внимание на следующие фразы: «Иванов контролирует такие-то потоки», «Сечин контролирует такие-то потоки», «Путин контролирует…» Каждый что-то контролирует, а кто же тогда служит России?
– Сегодняшняя элита не в состоянии служить России в принципе. Это элита американского проекта, который был избран Борисом Ельциным в начале 90-х годов. Это элита, для которой вся система ценностей, источник всех этих ценностей и её меркантильных интересов находится в США. Люди, которые делают деньги в долларах, имеющие счета в американских или европейских банках, не могут служить России.
Пока не возникнет новый национальный проект элиты, для которой центр интересов будет в самой России, а не за её пределами, здесь ничего принципиально не изменится.
– Кого вы имеете в виду, говоря об элите?
– Я имею в виду правящую элиту в целом. Но во всякой элите есть исключения. Я не буду называть эти исключения, чтобы их не подставлять. Они всё равно не определяют политику, и есть они или их нет, значения для страны не имеет. Это имеет значение только для них самих, потому что это вопрос совести и гражданской позиции.
– Что-что? Я не ослышался, вы сказали, что у политиков может быть совесть?
– Конечно. Совесть присуща человеку независимо от его специальности. Совесть есть и у палача, и у ассенизатора, в том числе и у политиков.
– Какова сегодня роль СМИ?
– Она вторична. То есть СМИ переоценивают собственную роль только потому, что они не понимают, что их «назначили». Не они назначают политику. Сформировалась определённая элита определённого проекта, и эта элита «назначила» свои СМИ, поделила медиапространство сообразно своим насущным задачам. Отсюда роль СМИ – обслуживание этой элиты. С изменением философии правящей элиты изменится и медиапространство. Но то, что медиапространство диктует волю политикам, – абсолютная иллюзия. СМИ обслуживают политиков, хотя должно быть наоборот.
Я лично выступаю за то, чтобы медиакорпорация была автономной силой, со своей точкой зрения, не зависящей от доминирующего политического дискурса.
– Но это как раз всё меньше и меньше наблюдается.
– Да, но политически сама тенденция состоит в кардинальной смене элит. На самом деле есть два ракурса. Или – произойдёт смена элит и соответственно произойдёт смена медиапространства. Или – Россия погибнет. То, что это может случиться, можно предположить, зная многочисленные примеры гибели цивилизаций в истории, да и сама гибель Советского Союза всего за несколько месяцев казалась невероятной. Страна, в которой правящая элита никак не связывает свои интересы с данной страной и данным народом, имеет много предпосылок погибнуть.
– Михаил Юрьев заявил, что сегодня, по его мнению, в СМИ излишнее количество людей либерального толка. Он предположил, что должны быть созданы патриотические СМИ, в которые журналисты должны специально подбираться. Что вы думаете по этому поводу?
– Я считаю, что не должно быть никаких патриотических СМИ, как не должно быть и либеральных СМИ. Должна быть определённая медиакультура, предполагающая множество точек зрения, и придание им одинакового статуса в рамках дискуссии. Я хочу подчеркнуть, что вполне достаточно нормальной медиакультуры. В 90-е годы никакой медиакультуры не существовало, и не было никакого и либерализма. Потому что 99 процентов медиапространства занимали люди определённой идеологии, а все остальные принудительно отсекались и объявлялись маргиналами. То же самое происходит и сегодня, просто немного изменилась базовая точка зрения.
– Если продолжить вопрос о народном гневе, который может смести нынешний режим, как вы сказали, через полтора года. Может ли притормозить развитие событий решение властей о назначении на руководящие должности в ведущие СМИ своих топ-менеджеров?
– Нет, это не поможет. Главное – историческая тенденция. Ни СМИ, ни политики не могут кардинально влиять на то, в каком направлении она движется. Мы все можем только или соответствовать, или не соответствовать самому процессу.
В конце 80-х Кремль контролировал все СМИ в стране гораздо жёстче, чем сегодня. И что? Спасло это советский строй? Нет. Потому что советская элита была неадекватна исторической ситуации. То же самое происходит и с нынешней элитой. Сегодня люди из администрации президента обсуждают сроки полномочий губернаторов, а через два года в стране будут такие политические катаклизмы, которые просто снимут этот вопрос с обсуждения. Это же ремейк советской ситуации, и ставишь ты своих топ-менеджеров, или нет, значения не имеет. То, что идёт вырождение, то, что в руководство СМИ приходят всё более бездарные люди – это лишнее подтверждение, что правящая элита неадекватна историческим процессам, происходящим в стране.
– Какие у вас отношения с Павловским?
– Я с уважением отношусь к нему, потому что он, безусловно, человек образованный. Я не согласен с ним в его смыслообразующих оценках. Но многие политики менялись под его руководством.
– А что вы думаете о том, почему его сейчас подвергают критике? То чуть ли не на трон политологический возводили, а теперь вот…
– Я уже говорил, что политтехнолог по определению не может формировать политику, он всего лишь подмастерье. Поэтому, как я считаю, раньше роль Павловского была слишком преувеличена, сейчас может быть преуменьшена. Он как был подмастерьем, так и остался им, так же, как и я.
Нелепо считать, что есть какие-то концептуальные споры, которые ведутся между людьми. Очень важно отделить эти споры от реальной политики, потому что последнее – это есть нечто из реальной плоти и крови, это – живое мясо. Реальная политика формируется реальными людьми, которые наделены определёнными политическими талантами и обладают мистической вещью, называемой харизмой. Механизм действия харизмы не купишь: либо он есть, либо его нет. В этом смысле политтехнология – вещь абсолютно вторичная.
– Как вы считаете, утверждения Березовского, что Павловский имеет отношение к идее отравления Ющенко, имеют основания?
– Я в это не верю. Мне кажется, что этот слух запущен людьми, близкими к Павловскому, с целью привлечь внимание к его несколько поблекшему образу. А то, что в эту кампанию неожиданно включился Борис Абрамович, свидетельствует о том, что он не понял, что происходит. Я хорошо знаю Бориса Абрамовича, и знаю, что у него это бывает.
– Вы говорили, что Россия может распасться так же, как и Советский Союз. А что вы испытываете как человек, как гражданин этой страны, когда говорите об этом?
– У меня возникают очень плохие чувства. Но я хотел бы, чтобы они возникали у тех, кто сидит в Кремле. Не надо только говорить, что если я говорю о распаде России, то значит я враг и предатель.
– Это понятно. Было бы смешно, если бы больной обвинял врача в том, что это он заразил его простудой.
– Вот именно. Моя задача – привлечь к этому внимание Кремля, внимание правящей элиты, и в то же время я считаю, что замена этой правящей элиты лучше, чем угроза распада России. Вот в этом, если хотите, смысл моего служения России.
– И это вы говорите, сидя в офисе, который находится в 10 минутах ходьбы от Кремля. Не боитесь?
– Замочить могут. Но что это им даст? Ничего. А насчёт того, боюсь ли я?.. Ещё в детстве учительница истории научила меня на примере Владимира Ильича Ленина, что смелость состоит не в отсутствии страха, а в умении не руководствоваться им в своей повседневной деятельностью.
Я считаю, что у всего есть определённый толк и определённая миссия. Она есть у стола, за которым мы с вами сидим, она есть у человека, этноса, нации, государства, человечества. Надо руководствоваться принципом «Делай, что должно, и – будь что будет».
Если бы сегодня я встроился в кремлёвскую систему и лизал бы задницы кремлёвским вождям, игнорируя проблемы, которые стоят перед страной, то я, наверное, чувствовал себя гораздо лучше материально, но гораздо хуже морально. Но я считаю, что качество сна – это очень важный параметр жизни человека.
– Если вам сейчас позвонят из Кремля и попросят помочь укрепить позиции Путина, то вы откажетесь?
– Сейчас да. Год назад согласился бы, потому что считал, что потенциал Путина не исчерпан. Сейчас он исчерпан. Но я бы непременно пошёл бы поговорить с Владимиром Владимировичем, потому что это было бы вежливо по отношению к статусу президента. Но уверяю вас, что я ни на что бы не рассчитывал априори и крайне изумился бы, если бы моя точка зрения изменилась после этой беседы.
– Если ваши слова о неадекватности нынешней элиты перевести на нормальный русский язык, то получается – во власти временщики?
– Да. Всё, что сделал Путин за последние пять лет в политике, было проамериканским, начиная с закрытия российских военных баз на Кубе и во Вьетнаме. Это практически лишило Россию статуса мировой военной державы, исключило также возможность пребывания нашего флота в Атлантике и на Тихом океане. Закончить список можно прямым доступом американцев к рычагам контроля над СНГ и приданием США функции источника легитимности постсоветских режимов. При Ельцине, как бы его не ругали, главным источником легитимности этих режимов была Москва. То, что сегодня это не так, это и есть итог политики Путина.
– Можно ли сказать, что и губернские элиты те же временщики?
– Отчасти да, отчасти нет. Региональные элиты формировались с прицелом культивирования данных территорий, и поэтому всё неоднозначно. В некоторых губерниях есть временщики, а в других есть люди, которые заинтересованы в том, чтобы их губернии развивались и оставались при этом частью России.
– Вас не удивил аргумент, который использовали власти для объяснения отмены выборов губернаторов – дескать, народ не так голосует, а иногда даже криминал выбирает?
– Фигурой, максимально ассоциированной с криминалом в общественном сознании, был губернатор Приморья Сергей Дарькин. А кого Путин первого назначил своим указом губернатором? Сергея Дарькина.
– Как вы считаете, в чём заинтересованы элиты национальных республик – в распаде России или наоборот?
– Они ждут падения путинского режима, но при этом формально демонстрируют знаки лояльности Кремлю. Я готов их понять. В такой сложной стране, как Россия, есть много составляющих – множество наций, языков, культур. Такая страна может оставаться целостной только тогда, когда центральная власть предлагает некую идею, которая привлекательна для всех.
Вот, например, живёт в Казани парень, который мечтает поступить в московский университет, потому что МГУ гораздо круче, чем местный провинциальный институт. Благодаря московскому университету этот парень интегрируется в великую русскую культуру. Но сейчас идёт полный развал системы образования на федеральном уровне. Исчезает русская аутентичность, и власти ничего не могут предложить регионам. Проще говоря, московский университет ничего не даёт, а вот с помощью Йельского университета можно интегрироваться в американский мир без всякой Москвы. Тогда спрашивается, зачем нужна Москва?
Именно это и развалило Советский Союз в 90-е годы, когда люди стали понимать, что у советской идеи нет преимуществ. А преимуществ есть всего четыре – культура, безопасность, образование и рост. Советская идея перестала это давать. Когда исчезает мотивация, то можно делать что угодно – строить горизонтали власти, вертикали власти, посылать наместников в регионы, но процесс уже ничем не остановить.
– О распаде России видели сны многие, и в её истории были Смутные времена, когда её судьба висела на волоске. Но приходили Минины и Пожарские и спасали её.
– Сейчас Мининых с Пожарскими не видно. Но всё равно, я считаю, что есть только два варианта. Или распад и гибель России. Или, как вы правильно поставили вопрос, появление Минина с Пожарским. В персональном плане я их не вижу, но считаю, что есть воля истории и есть российская цивилизация как аутентичная подлинная сущность.
– Получается, что поляки уже в Кремле?
– Да, и давно. Мы должны говорить об этом без истерики, потому что максимальную истерику по этому поводу устраивают сами «поляки» в Кремле. Именно они почему-то особенно переживают по поводу распада России, хотя сами и разваливают её.
– Вы возглавляете институт национальной стратегии. Читал, что многих почему-то смущает, что о национальной стратегии России заботится еврей. Впрочем, такое смущение, наверное, вызвало бы, если на вашем месте был узбек, казах или якут.
– Дело не в евреях. Само становление и зарождение российского государства было во многом обусловлено инородцами. Вспомните, как зарождалась Русь как государство – были призваны Рюрики, чтобы навести порядок на этой земле. Екатерина Вторая или Сталин – это те фигуры, при которых империя достигла максимального расцвета. С другой стороны, мне от моих русских друзей приходилось неоднократно слышать, что предают Россию только русские.
Россия – это имперская сущность. Имперская сущность – это государство наций, это сущность гетерогенная, некий плавильный котел, в котором варятся несколько наций, кровей, но при этом они становятся субъектом единой культуры – имперской. В таком случае неважно, кто ты – татарин, поляк, еврей или русский. Главное, что ты человек имперской культуры. Именно таким я себя и считаю в отличие от многих русских или евреев, людей с местечковым сознанием, потому что они не относятся к имперской культуре, а думают только о вилле на Лазурном берегу. Я считаю принципиальной принадлежность к русской имперской культуре, к которой я, безусловно, принадлежу и поэтому считаю себя скорее русским, чем евреем.
– Скажите, неужели вы полагаете, что Россия может погибнуть?
– Объективный ход истории не допустит полной гибели России. Она обязана возродиться. Но я повторю, что есть два варианта. Или распад России с переходом Сибири и Дальнего Востока под контроль Китая, а западной части – Европы и США. Или восстановление полноценного государства-цивилизации и собственно восстановление имперского контроля над бывшим постсоветским пространством. Но для этого нужны новая идеология и новая элита.
Дата интервью: 2004-12-15
