Президент Латвии признается, что медицинское образование помогает ему в политике. О русской угрозе, своем отношении к публикациям Викиликс, и почему ему хотелось избавиться от охраны в Петербурге, он рассказал в своем интервью.
– Мои рижские друзья немного обижаются, когда я говорю им, что Рига очень похожа на Петербург. Вы не находите, что наши города похожи?
– Я думаю, что нас объединяет менталитет людей, которые живут на Балтийском море. Как рижанин, всегда буду говорить, что Рига самый красивый город в мире. Но Петербург притягивает своей красотой. Вчера, когда ехал по вечернему Петербургу, мне хотелось избавиться от эскорта, и просто походить пешком по городу.
– Получилось?
– Нет, не получилось. У меня всегда есть ностальгия по вашему городу. В последний раз я был в Петербурге в 1992 году.
– Тогда это было не очень приятное зрелище.
– Как вы можете говорить так говорить о Зимнем дворце или Петергофе?
– При коммунистах город был очень запущен.
– Такие памятники имеют свою ауру, и они всегда прекрасны.
Если говорить о схожести наших городов, то она, конечно, есть, особенно в отношении людей к своему городу.
– И, наверное, в архитектуре?
– Конечно, это Растрелли, но он больше связывает не с Ригой, а с Рундале.
– В сознании россиян Латвия – это шпроты, рижский бальзам, Юрмала и Раймонд Паулс. Почему так мало инициатив со стороны Латвии в продвижении бренда страны в России?
– Те бренды, которые вы назвали, имеют свою историю, и очень давнюю историю. К ним можно еще добавить конфеты «Лайма» и парфюмерию «Дзинтарас»…
– Многие уже забыли о них.
– Забыли? А зря. Я им скажу, что о них забыли. Сегодня, выступая на бизнес-форуме я сказал, что сегодняшние возможности латвийской экономики намного шире, она очень изменилась. Экономике нашей маленькой страны надо было приспособиться к мировой, чтобы быть известной, и уметь конкурировать на всемирной рынке.
У нас были большие заводы, такие как ВЭФ и «Альфа». Эти бренды советского времени работали в плановой экономике, и не были приспособлены к рыночной. Нам очень хотелось, чтобы они не пропали, но так случилось. Другие производства, такие как стекловолокно или металлургические, сегодня не только развиваются, но и конкурентоспособны. Изменения в нашей экономике есть, и они получились в результате изменения самой структуры экономики, которые диктовал мировой рынок.
– Только вот россияне не очень стремятся отдыхать в Латвии…
– Стремятся. Моя резиденция есть в Юрмале, и если летом пройти по пляжу, то уверяю вас, русский язык можно услышать больше, чем другие языки. Также и в Риге. Все отели перед Новым годом уже заняты, и в основном, туристами из России.
– Как бывшему врачу, вам не хотелось бы, чтобы Латвия стала одним из центров медицинского туризма?
– Я эксперт в этой отрасли, потому что сам пытался развивать медицинский туризм. Я понял две вещи. Мы можем развивать курортный туризм, и его надо развивать. Сегодня мы можем его предложить, люди любят этот вид туризма. У этого вида туризма очень большое будущее, потому что в России хорошо помнят рижское взморье, сосны Юрмалы. К тому же, надо учитывать близость Латвии к России, и то, что Рига развивается как культурный центр.
Что касается самой медицины, то здесь будет царствовать простой принцип – люди хотят отдыхать поближе к дому.
– Наши люди любят лечиться подальще – кто в Израиле, кто в Америке.
– Это другая тенденция, некоторые хотят высококачественное и специфическое лечение и не везде доступное. В мире есть специальные центры со своими стандартами. Мы пока этого не имеем. Поэтому латыши едут лечиться в Германию, Австрию, Швейцарию. Когда одного немецкого профессора спросили: «почему у него так много пациентов из других стран?», он ответил: «Потому что немцы едут лечиться в Америку».
– В продолжении темы вопрос: почему бы Латвии по примеру Финляндии не облегчить визовый режим для россиян?
– Я не думаю, что Финляндия сильно ослабила его, потому что есть законы шенгенской зоны, они одинаковы для всех стран этой зоны. Может, есть какое-то активное привлечение туристов, но законы везде одинаковые.
Россия стремится к безвизовому режиму с Евросоюзом, и Латвия заняла в этом вопросе очень четкую позицию с самого начала: этот процесс надо начинать. Но надо понимать, что отменить визовый режим простым декретом и с 1 января невозможно. Это сложный процесс.
Очень важно, чтобы люди в Евросоюзе чувствовали безопасность, чтобы отмена визового режима не повлияла на нее, не создала нелегальную миграцию и наркотрафики. Европейцы хотят сохранить уверенность в спокойствии и безопасности. Есть механизм, который все это обеспечивает. Те, кто живет в Евросоюзе, легко передвигаются по нему, а к хорошему быстро привыкаешь, и сталкиваясь с визовым службами, сталкиваешься с очередями, контролем, проверками. Это и есть политический механизм, который обеспечивает безопасность.
– На сайте WikiLeaks была опубликована информация, что НАТО совместно с прибалтийскими странами приняло план на случай нападения России, и это несмотря на то, что официально НАТО уверяет, что не видит в России врага. Вы верите в русскую угрозу?
– Никто не верит в русскую угрозу. Об этом заявлено на всех встречах руководства НАТО и отмечено в его концепции. НАТО не считает, что со стороны России есть военная угроза.
С другой стороны, НАТО – это организация, целью которой является оборона и безопасность всех государств на всей территории НАТО. Поэтому естественно, что существуют планы по этой обороне, проводятся учения, чтобы проверить готовность. Это нормальная практика любой оборонительной системы. России, между прочим, тоже.
– Но мы в России не боимся Латвии.
– Это хорошо, что мы друг друга не боимся. Вот есть такой пример: граница НАТО в Латвии и России настолько мирная, что ее даже нельзя сравнить с границей государств Варшавского Договора. До сих пор помню, как я пересекал границу СССР и Польши лет тридцать назад, сколько было сложностей.
Мы видим сегодня прогресс в отношениях доверия, но доверия никогда не может быть слишком много. Его надо поднимать все выше и выше.
– WikiLeaks, публикуя закулисные переговоры дипломатов и политиков, вызвал споры обществе. Как вы относитесь к таким публикациям?
– Такие неудобные ситуации были и будут в мировой дипломатии, и она, думаю, с этим справится. Никогда в мировой политике не будет так, чтобы все происходило на большой сцене и при большом количестве зрителей.
– Но для политиков это неприятно…
– Хуже, чем в прессе, не будет.
– Совсем недавно в СМИ была информация, что некий врач-латыш отказался лечить больного только потому, что тот оказался русским.
– Я врач, и могу сказать, что это непонятно вообще. Этого никогда не было в Латвии. Многие думают, что клятва Гиппократа – это клятва обязанности. Нет, это этическая клятва, в которой основы отношения к больным. Сначала надо лечить, а уж потом спрашивать: кто ты? Поверьте, таких случаев в реальной жизни никогда не было.
– Но случилось же.
– Это кто-то ляпнул… Но делать из этого частного случая характерное нельзя.
– События на Манежной площади, я имею ввиду митинг футбольных фанатов, имели резонанс не только в России, но и в мире. Может ли такое случиться в Латвии? Есть ли в вашей стране напряженность в межнациональных отношениях?
– За последние двадцать лет в Латвии ни разу не было межэтнических столкновений. Я почему-то подумал перед встречей, что вы спросите меня об этом, и пытался вспомнить такие факты, и не мог. Их нет.
Наше общество с большим понимаем относится к национальным меньшинствам. У нас никогда не было религиозной розни, у нас много конфессий, очень разных, но они живут дружно, и думают о том, как молиться богу.
Более того, у нас есть основное образование, которое финансируется государством, и оно проходит на восьми языках. Это показатель отношения к меньшинствам и их правам, они имеют 250 общественных организаций, которые берегут культуру своих народов. Основное меньшинство, конечно, составляют русские, их 28 процентов населения.
– Вы считаете, что исламской угрозы не существует?
– Поклонников этой веры в Латвии не так много. Но мечетей у нас нет.
– Как вы относитесь к тому, что в Латвии есть русская пресса?
– Есть русскоязычная аудитория, она читает русскую прессу, и это нормально.
– Эстония в своей политике ориентируется на Финляндию, Литва на Польшу. На кого в таком случае ориентируется политика Латвии?
– Из всех прибалтийских стран мы самые прибалтийские, потому что мы посередине. Мы сотрудничаем и с Литвой, и с Эстонией. Если посмотреть товарооборот наших стран, то они самые большие наши партнеры, и я думаю, что так будет и в будущем. Может, будет большая интеграция вокруг Балтийского моря, такая тенденция уже есть. Есть отрасль, где интеграция уже произошла – финансовая. Мы смотрим на прибалтийский регион как на экономическую единицу. Отдельному государству жить самому по себе в экономике сегодняшнего дня – это иллюзия.
– Как звучит голос маленькой Латвии в европейской политике? Не чувствуется ли давления таких мощных партнеров по ЕС, как Германии, Франции или Италии?
– Мы уверены, что в Евросоюзе нет больших или маленьких государств. Все решения принимаются на основе консенсуса. Иногда это бывает сложно, потому что число стран в ЕС большое. Факт в том, что мы может влиять на европейскую политику через структуры ЕС. Мы почувствовали это, к нам прислушиваются. Каждая страна имеет право проводить экспертизу того или иного решения, и это создает политическое и экономическое пространство Евросоюза. При этом каждая страна имеет свою, внутреннюю политику.
– Чем отличается внутренняя политика вашей страны от европейской?
– Она отличается в каждой стране, потому что каждая страна имеет свои интересы, свои перспективы развития, и должна уметь постоять за свои интересы. До вступления Латвии в ЕС была цель: вступить в ЕС. После вступления – найти свое место в ЕС.
– После общения с латышами, остается ощущение, что у них до сих пор не прошла боль после советской оккупации, и отсюда некоторое пренебрежительное отношение к русским. Я не ошибаюсь?
– Понимаете, у каждого человека есть своя судьба, и в ней есть трагические моменты. Это не так быстро забывается. Самое главное, чтобы было взаимопонимание и хорошие отношения, чтобы люди понимали, что это была трагедия.
– Поверьте, у нас это многие понимают.
– В этом нужно признаваться не только простым людям, но и лидерам государства. Это будет способствовать тому, чтобы взаимопонимания стало больше. Изменить прошлое мы не можем.
– Но можем думать о будущем,
– Конечно.
– По образованию вы врач, участвовали в ликвидации последствий чернобыльской аварии. Насколько ваше медицинское образование помогает вам в политике?
– Это основной мой капитал. Чему учится врач в своей практике? Налаживать контакты с людьми, прислушиваться к ним, принимать решения в трудных ситуациях, и всегда думать о нескольких вариантах решения проблемы.
Дата интервью: 2010-12-22
