"Семья для меня самое дорогое",- объясняет свое нежелание говорить о личной жизни популярный артист и руководитель театра Et cetera. Также он объяснил почему Лужков для него как родной отец, что ему не нравилось в школе и как относится к фильмам, в которых снимался.
– Александр Александрович, в январе в вашем театре будет ставить спектакль литовский режиссёр Оскарас Коршуновус. Почему именно его вы пригласили?
– Я слышал хорошие отзывы о нём, но это имя мне ничего не говорило. Как-то раз случайно по «Евроньюс» увидел сюжет об успехе его спектакля «Ромео и Джульетта» в Париже. Вы не поверите, но эти полторы минуты сюжета потрясли меня, и мы с генеральным продюсером нашего театра полетели в Вильнюс и подтвердили своё потрясение «Ромео и Джульеттой». Потом я съездил посмотреть его спектакль «Мастер и Маргарита» и познакомился с самим Оскарасом. Он очень скромный человек с застенчивой улыбкой. Я предложил ему поставить спектакль в нашем театре, и он согласился. С 16 января он начнет ставить «Смерть Тарелкина» Сухово-Кобылина, и 19 марта состоится премьера.
Я хотел бы отметить, что сегодня в театре проблема номер один – это режиссура. Это не пустые слова. Раньше ЦК партии спрашивал: «Где наши драматурги? Где наши современные режиссёры?», хотя в то время было столько гениальных режиссёров. Один Эфрос чего стоил! В нашем театре мы всегда тщательно отбираем режиссёров, они проходят отбор в несколько туров. Меня не смущают гонорары, слава Богу, у нас есть попечительский совет.
– А коммерческий успех спектакля тоже просчитывается?
– Это нас не волнует. На хороший спектакль люди пойдут.
– Вы что же, и Дзеферелли можете пригласить?
– Если бы вопрос стоял именно так: вынь да положь Дзеферелли, то, думаю, мы собрали бы деньги. Но дело-то не в этом.
Проблема режиссуры, действительно, существует, и она чрезвычайно остра. Есть много раскрученных имён, которые, с моей точки зрения, не совсем оправдывают мои – я подчеркиваю, что мои – ожидания. Вот мы пригласили раскрученного режиссёра Елену Невежину. Мы во всём шли ей навстречу, пошли на все затраты. Постановка обошлась в сто тысяч долларов. Да и Бог с этими деньгами, лишь бы результат был! А его не было. Был провал. Как видите, раскрученность раскрученностью, а найти режиссёра, который нужен, очень трудно.
– Судя по вашей биографии, в школе у вас было плохо с математикой. Сейчас, как вижу, вы научились считать.
– Да ничему я не научился и не собираюсь меняться. Меня часто спрашивают: «Вы стали председателем СТД, значит, стали чиновником?» Да никогда я не был чиновником. Не в том я возрасте, чтобы пол менять. Поздно менять то, что является сутью.
А моей сутью является лицедейство, кривляние и дураченье, всё время что-то изображать, фантазировать.
– Но ведь театр – это ещё и деньги. Да и СТД – тоже не богадельня.
– Для этого надо подбирать хороших людей. В нашем театре есть генеральный продюсер Смелянский. В СТД тоже есть своя экономическая команда, у меня есть сильные заместители – Саламатин, Серженко, Смирнов.
– Вас, наверное, замучили этим вопросом, но всё-таки спрошу. Работа в СТД вам не в ущерб актёрской?
– Правильно сделал, что спросил. Об этом меня спрашивают в течение нескольких лет, и в разные периоды ответы получаются разные. Раньше я говорил, что, конечно, СТД забирает много времени. Сейчас, когда есть мощная команда, когда много сделано в социальном и творческом плане, у меня другие ощущения. По времени чувствую, что забирает, а вот по актёрскому нутру – нет. Именно за время своего председательствования я сыграл одну из лучших ролей – короля Убю.
– Вы как-то рассказывали, что в советское время пользовались своим именем, чтобы в магазинах доставать дефицит. Теперь ваше имя «работает» на финансирование театра?
– Ну вы же понимаете, что без спонсоров сейчас не обойдёшься.
– И какие у вас от этого ощущения?
– Я не переживаю. Эту игру я принял как нормальный актёр. Раньше это меня мучило. К тому же, из десяти случаев в девяти меня обманывали, обещали и ничего не делали. Сегодня мне это не в тягость.
Театру нужна стабильность. Нам помогает банк Москвы, и я хочу, чтобы ты это написал. На деньги этого банка живут актёры нашего театра. У нас чудный, сильный попечительский совет. Денег всегда много не бывает, но у нас есть финансовая стабильность.
– Вам не кажется странным, если раньше власть бегала за интеллигенцией и хотела с ней дружить, то теперь всё наоборот.
– А чего всё время изображать из себя девочку? Я был актёром 30 лет, из них 27 служил в Художественном. Что было моей задачей? Прийти, загримироваться, сыграть, прорепетировать, опять сыграть. И всё.
Сейчас я руковожу театром и, естественно, общаюсь с властями. Это нормально. Для меня Лужков как отец родной. Он нам новое здание театра строит. Ну и как же мне после этого с ним не общаться?
– А вот Солженицын отказался от ельцинского ордена.
– Это поступок. Я уважаю его за это. В России, кстати, есть одна премия – только не спрашивайте какая, всё равно не скажу – от которой я тоже отказался бы.
Но от власти нужно держаться подальше, а то обожжёт. У политиков и художников разные нервно-психофизические структуры. Мы действуем на эмоции, а им необходимо мыслить оперативно. Сильный политик тот, кто может донести свои мысли массам не через эмоции.
Вы заметили, что актёра трудно слушать, когда он находится среди политиков? Сразу заметно, что он как белая ворона, начинает говорить что-то про совесть, про мораль.
– Сейчас много говорят, что власть возвращается к советским методам управления. Вот первая ласточка: белгородский губернатор издал постановление, согласно которому все владельцы дискотек обязаны согласовывать репертуар с неким худсоветом. Не боитесь, что скоро и в театры придут худсоветы, и как в прежние времена будут указывать, что ставить и не ставить?
– Если это правда, что ты сказал, то это ужасно. Не пугай меня! Я, конечно, боюсь этого, но не верю, что можно вернуться в прежние времена.
– Ну как же, а гимн?
– Гимн, гимн… Что вы к нему придираетесь? Там же другие слова. Будет новая Россия – и Конституция будет новая, и гимн тоже.
Но хотя я и говорю, что возврата не будет, всё равно понимаю, что диктатор может прийти в любое время, может, он и сейчас за углом сидит. Но мы слишком стали частью мира. Мы слишком вошли в цивилизацию, интегрировались в мировую экономику, политику и систему моральных ценностей.
– Вы как председатель СТД часто ездите по стране. В каком состоянии провинциальные театры?
– Я бы ответил так: на Руси всегда всё зависит от человека, а не от закона. Это наша российская беда. Я не ошибусь, если скажу, что все руководители московских театров вздрогнут, если вместо Лужкова придёт другой человек, ничего не понимающий в театре. Поверьте мне, все руководители московских театров молятся на Лужкова.
– И вы тоже?
– Каждый день. Но я фигурально говорю, в церковь не хожу и свечки не ставлю. Назови мне ещё один город в мире, где мэр строит театры? А он строит.
В Омской области губернатор содержит десять театров и реконструирует знаменитый академический театр, которому сто лет. Он же мог ничего не делать? Мог. Но он делает.
К сожалению, закон не правило. Губернаторы приходят и уходят, и с ужасом думаешь, что жизнь может поменяться не в лучшую сторону. Вот американцам хорошо, им всё равно кого выбирать – Буша или Керри. Жизнь у них не поменяется с точки зрения крена. Поэтому, если говорить про провинциальные театры, то жить им тяжело. Особенно там, где люди во власти не любят театр.
– Какие у вас чувства, когда смотрите свои старые фильмы?
– Я смотрю на них хорошо. Отчасти стыдно, отчасти нет. Да, можно сказать, что такой-то фильм устарел, или устарела тема. Но всё равно для меня это всё очень живо.
– Вашей карьере может позавидовать любой актёр. Таганка, МХАТ, главные роли в кино и – всё выше, и выше, и выше. Но неужели всё было так гладко? Или так кажется?
– Кажется, кажется… Хорошо тебе кажется. Каждому есть чего рассказать, и мне, поверь, тоже есть чего рассказать. Меня не понимали и не принимали в школе, и я её не принимал. Я её не понимал и не хотел видеть из-за палочной дисциплины. Мама, будучи мудрой женщиной, поволокла меня в медицинское училище, она понимала, что в школе я кончусь как человек. У мальчика могли появиться комплексы, а это пострашнее, чем что-либо, особенно когда начинается половая зрелость.
Было много и других случаев, которые позволяют мне говорить, что не всё было так гладко. Но я не кичусь этим. В «Жизни Клима Самгина» есть такие слова: «У нас на Руси любят кичиться: «Мне плохо», – говорит один. «Нет, – говорит другой, – мне ещё хуже». Понимаешь, чтобы не хвастаться, что мне хуже, ничего не буду больше говорить. Тем более, и ты можешь рассказать, как тебе плохо.
– Вам как никому другому близка тема предстоящей театральной реформы. В последнее время и вы, и ваши коллеги критикуете её.
– Те чиновники, которые её затевают с СТД, даже не советовались. У меня такое ощущение, что они вообще не понимают специфики театра. Эту реформу затевают люди, которые рассматривают театр как лавку, торгующую пирожками. Эта тема меня нервирует и как художественного руководителя театра, и как председателя СТД.
Я понимаю, что сейчас мы живём в другой стране и ситуация изменилась. Но нельзя не учитывать театр как учреждение культуры, его достижения, особенно в области репертуара. Во всех странах театр субсидируется или государством, или фондами, которых у нас нет. А у нас всё зависит от имени. Если Калягина любят, то ему дадут деньги. Если не любят, то пошёл он куда подальше.
– В программе Познера вы признались, что вам было «жалко тех, кого мочили» на выборах. Мне кажется, что если кого-то обижают, то надо помочь или заступиться.
– В той передаче я говорил о коммунистах в связи с выборами. Не будучи в их партии, мне было их жаль по-человечески. Мы уже проходили про идеологического противника. Но это же было как про физиологического противника. У тебя сердце не сжимается, когда на твоих глазах бьют людей? Или когда ты смотрел, как Доренко отлёживался на всех – от Лужкова до Примакова? Мне такие выборы неприятны. Я был унижен, потому что понимал: гипотетически такое может произойти и со мной.
– Почему практически во всех своих интервью вы подчёркиваете, что по знакам Зодиака вы Близнец и Лошадь?
– В своё время одна девочка дала мне почитать книжку про эти знаки. Тогда я и узнал, что я Близнец, но ничего всё равно в этом не понял. Потом эта книжка мне попалась ещё раз, и я стал задумываться: почему моя жизнь складывается так, как написано в той книжке?
Анализируя этапы своей жизни, начинаю удивляться тому, что эти знаки Зодиака удивительно точно описывают меня. Нет, я не кичусь этим. Я удивлён. Это всё равно, что хирург, показывая на больного, говорит: «Вот на этом пациенте можно описывать эту болезнь как классику».
– Почему вы избегаете говорить о своей личной жизни, о семье, о своём быте?
– Сейчас семья для меня самое дорогое, что есть у меня, и я не хочу об этом болтать.
Вот есть такой глянцевый журнал «Hello». В нём публикуют рассказы разных артистов – «когда он пришёл, я так рада!», «когда она пришла, я так рад!», и потом они рассказывают, как и где они целовались. Я счастлив за них, но я другой человек. Есть вещи, в которые не надо лезть посторонним. Это личная территория.
Дата интервью: 2004-11-22
