Народный артист России (1933-2009).
В 1970—1971 годах — артист эстрады, с 1972 года — артист Театра драмы и комедии на Таганке. Снимался в фильмах "Гараж", "Чародеи","Мой друг Иван Лапшин", "Формула любви" и других.
– Семен Львович, у каждого артиста бывает такой день, когда он просыпается знаменитым. У вас был такой день?
– Я не знаменитый, я просто известен в силу своей профессии. Я никогда даже не считал себя звездой. Я – Млечный путь. Так уж сложилось, что большинство людей меня уважают. Во-первых, потому, что не было у меня ни одной роли, которая вызвала бы отрицательную реакцию, а во-вторых, никогда не занимался ни конъюнктурой, ни политикой. И вообще, я просто работал, по образованию я инженер, окончил Бауманский институт, четыре года служил на флоте.
– Как в вашей жизни появился театр?
– В 69-м году был Всесоюзный конкурс артистов эстрады, на который допускались не только профессионалы, но и самодеятельные артисты. На том конкурсе я получил звание и паспорт эстрадного артиста и два года работал на эстраде. Потом по конкурсу поступил сразу в два театра – к Райкину и к Любимову. Но выбрал Любимова и вот уже двадцать седьмой сезон работаю в театре на Таганке.
Повезло еще и в том, что много снимался. Например, в таком заметном фильме, как «Гараж». На сегодня снялся в более чем ста фильмах. Но сейчас уже меньше приглашают.
– Можно сказать, что вы везунчик?
– Нет, просто на этом построена наша профессия. Смоктуновский и Папанов имели в искусстве больше прав, чем я, но они пятнадцать лет оставались в тени. Такая уж профессия: для того, чтобы заметили, надо, как говорится, попасть в струю.
– Что же все-таки инженера Фараду потянуло на эстраду?
– Самодеятельностью я занимался с младенчества, выступал на концертах и в школе, и в армии. Участвовал в институтской самодеятельности. У нас в Москве был известный театр – эстрадная студия МГУ «Наш дом»– он просуществовал десять лет, сейчас его закрыли. Я был директором и актером этого театра. Руководил этим театром Марк Розовский, сейчас он имеет свой театр-студию «У Никитских ворот». Из нашего театра вышли Филиппенко, Карпов, Геннадий Хазанов, из авторов – Горин, Курляндский, Успенский.
Когда театр разогнали, мы все вернулись к своим профессиям, я стал работать в Министерстве нефтеперерабатывающей и химической промышленности замначальника отдела.
А потом был уже тот всесоюзный конкурс, о котором я уже сказал. На нем я получил звание дипломанта и концертную ставку. Но работу бросить все еще боялся. Так и ездил на гастроли, когда отпускали с работы.
– То есть, вы еще не верили в свое будущее как актер?
– А вдруг мне сказали бы, что я не нужен. У меня же не было никакого театрального образования. Два года ездил на гастроли, с Галиной Ненашевой объездил весь Дальний Восток. Когда ездить надоело, то показался в Москве в два театра, тем более что Райкин давно приглашал меня.
– Работа инженера – серьезная, нужно много думать…
– А вы считаете, что артистам не надо думать?
– Ну, многие почему-то считают, что смешить на эстраде народ…
– Зачем так грубо? Выступать всегда сложно, но потихонечку я втянулся. Поступил в театр в 72-м и до сих пор работаю, теперь никто и не вспомнит, какое у меня образование.
– Когда вы оказались на эстраде, узнали, что такое закулисная жизнь, у вас не было разочарования?
– Нет. Тогда было совсем другое время. Тогда и инженеры, и артисты были на дотациях, не было никаких коммерческих структур, не было таких, как сейчас, правил жизни.
А что касается закулисной жизни… Знаете, наш театр «Наш дом» – это та школа, которая лучше любого театрального училища.
– А как же интриги?
– Нет, это все слухи. В любом НИИ интриг бывает больше. По крайней мере меня это не касалось. Я сам не интриган и меня никто не интриговал.
– Вы никогда не примыкали ни к каким группировкам?
– Это было единственный раз. Когда театр на Таганке раскололся, я понял, что этот театр – театр Любимова.
– Недавно Леонид Филатов в интервью сказал, что со временем роль Любимова переоценят, так же, как Мейерхольда. Он даже назвал Любимова темным гением.
– Филатову виднее. Я не могу комментировать его высказывания, к нему я очень хорошо отношусь и дай Бог ему здоровья. Вы понимаете, Любимов протянул мне, непрофессионалу, руку и разрешил работать в профессиональном театре.
– То есть, вы не согласны с мнением Филатова?
– У нас есть свои творческие дела и свои секреты.
– Что-то такое цеховое?
– Да, это есть у каждого, это есть не только в театре, но и в НИИ, на заводах, на фабриках. Просто мы на виду и поэтому про нас рассказывают всякие байки.
– Семен Львович, как же все-таки вам удалось не примкнуть к кому-нибудь?
– Я не занимаюсь политикой. Каждый должен заниматься своим делом, своей профессией. Меня приглашали участвовать в предвыборной кампании Ельцина. Приглашали на выборы мэров. Но это не входило в предвыборные кампании. Если я выступал, то без агитации. Я никогда не призывал зрителей голосовать за кого-то.
– А вас интересует, что происходит вокруг вас, если отбросить цеховые дела?
– Как не интересует? Конечно, интересует! Но зачем влезать в то, что я не смогу изменить? У нас очень политизированный народ. Люди любят говорить: «Ай, что творится-то?!» Но изменить-то они ничего не могут. Зачем такая позиция? Я в курсе, что происходит, не все мне нравится.
– Вы можете сказать, что вам не нравится?
– Ну чего я буду говорить на политические темы? Я знаю, что у нас в театре все в порядке.
– Сложилось такое мнение, что вы актер комедийного жанра. Но насколько я знаю, комики в жизни очень грустные люди.
– Они отдыхают. Нельзя все время смешить вас и быть несерьезным, нужно отдыхать. Знаете, каким в жизни был Аркадий Исаакович Райкин? Мне довелось много с ним общаться. На сцену выходит – солнце сияет, а в жизни – я не видел скучнее человека.
– Скучнее?!
– Да. Я тоже очень удивлялся. Но такова профессия. Надо уметь выключаться. Поработал на сцене – выключись, будь самим собой.
– Какой вы «сам собой»?
– Умеренный. Но если в хорошей компании хорошо завестись, то я тоже буду, так сказать, вибрировать. Но уже возраст дает знать, потом операция, так что здоровье берегу для работы.
А что касается имиджа, то у меня были не только комические роли, но и трагикомические. Например, фильм «Попугай, говорящий на идиш», в нем у меня просто трагическая роль. В театре у меня много трагикомических ролей, но вообще-то так уж получилось, что в кино у меня имидж комедийный.
– Есть роли, которыми вы дорожите?
– Я дорожу всеми ролями, которые сыграл.
– В жизни приходится играть?
– Никогда. Стараюсь, во всяком случае. Играть в жизни – издержки профессии, это болезнь, патология.
– У вас есть друзья среди артистов?
– В силу того, что я служил на флоте, кончил технический вуз, работал инженером, то у меня друзья самых различных профессий.
Когда 31 декабря, в день моего рождения, у меня собираются друзья, то это просто веер профессий. Но есть артисты, с которыми, помимо того, что соприкасаемся на сцене, мы еще и дружим. Александр Филиппенко, Александр Карпов, Марк Розовский. А с другой стороны, директор завода «Волна» Юрий Белик, врачи.
– Почему именно врачи?
– Потому что я уже несколько раз побывал в их лапах, подружились.
– Мне почему-то запомнился один эпизод «Кинопанорамы», где ведущий Даль Орлов пытался неуместно иронизировать над вами. Сидящий рядом с вами Александр Абдулов стал защищать вас. Вы друзья с ним?
– С Сашей мы дружим творчески, ведь я его старше. Было время, мы часто встречались на съемочных площадках, сейчас поддерживаем отношения, но… Знаете, актеры очень разобщены, очень редко бывает, когда актеры одного театра дружат с актерами других театров.
– Бывает так, что актеры хвалят актеров других театров?
– Существует какая-то актерская этика… Что значит хвалить? Если актера потрясает другой актер, то он может сказать об этом. Но характеризовать, делать какие-то критические замечания, думаю, не этично. На это есть зрители, есть критики, режиссеры. Актеры должны быть солидарны.
– Позвольте еще вопрос о закулисной жизни. Если вы узнаете о себе какие-то сплетни, как реагируете на них?
– Так сложилось, что эта закулисная жизнь, о которой вы говорите, меня не коснулась. И я ее не коснулся. Закулисной коррупцией никогда не занимался. Правда, до меня доходят какие-то слухи… Но пусть об этом болит голова у тех, кто их распространяет.
– То есть, вам все до лампочки?
– Нет, не до лампочки, я ищу причину, почему все это возникает. И потом, профессия такая, что так и тянет кого-то вякнуть что-нибудь по какому-либо поводу.
Вот пример. Когда я приехал в Нью-Йорк первый раз, то, в основном, гулял на Брайтон-Бич. В первый же день мне навстречу идет какая-то женщина, увидела меня и говорит другой: «Ой, смотрите, Фарада приехал!» Ей тут же ответили: «Что значит приехал? Он уже шесть лет живет в Бруклине». Так что про меня рассказывают такие истории, которых вообще не было. Но чего-то такого обидного не было, поклепов не было. Мои друзья мне говорят: «Да ладно, старик, пусть говорят, тебе же реклама».
Я вообще не из того клана театральщины, который перемывает косточки другим. Я занимаюсь делом.
– Вашу поездку в Нью-Йорк финансировал новый русский. Скажите, Семен Львович, вам не кажется странным, что интеллигенция находит общий язык с новыми русскими, ведь не секрет, что среди них очень часто встречаются неприятные люди?
– Так говорить про всех новых русских нельзя, потому что они не все из анекдотов про них. Я встречал разных новых русских. Человек есть человек, и я не могу кого-то осуждать, жизнь осудит.
– Говорухин говорит, что ему без разницы, какие деньги будут вливаться на развитие кино – криминальные или нет.
– Он занимается политикой и творчеством, а я только творчеством. Так что мы разные люди, хотя хорошо знакомы. То, что он занимается политикой, так это его личное дело. Не все его оценки совпадают с моими.
– Простите, хочется задать вам немного некорректный вопрос. Вам не кажется, что сегодня из интеллигенции улетучивается что-то моральное?
– Просто на деятелей культуры время наложило свой отпечаток. Есть такая шутка – жизнь поделила нас, деятелей культуры, на крутых и всмятку. Вот я – всмятку. А есть крутые, которые имеют рестораны и работают актерами, некоторые ушли в коммерцию.
Я ни в какой коммерции участия не принимаю. Мне предлагали создать фонд Фарады, приглашали в депутаты Московской Думы, и я мог бы в силу своей, мягко говоря, популярности стать депутатом. Но уже не тот возраст, не та энергия, чтобы заниматься коммерцией и совмещать ее с актерской деятельностью. Вот Збруев имеет ресторан и актер хороший.
– Тот же Абдулов…
– Да, у Саши есть свой фонд, он был директором кинофестиваля.
– Как, по-вашему, есть разница между актерами старшего поколения и сегодняшними?
– Вообще профессия осталась. У актеров осталось требование, которое было всегда – надо удивлять зрителя. Вот это осталось. Что касается материальной заинтересованности, то не все это принимают. Мне вот стыдно, если кто-то будет платить за меня деньги. Любимов решил, что у нашего театра не будет спонсоров, мы работаем от кассы, а дотации от государства почти нулевые. Но я ничего зазорного не вижу в том, если мою поездку в Америку финансировал очень хороший человек – молодой финансист, он имеет два казино в Москве, очень интеллигентный.
– Семен Львович, вот вы сказали, что актер должен удивлять зрителя. Чем же можно сегодня удивить народ?
– Чем удивлять? Качественностью, художественностью, а не порнухой и чернухой.
– Но ведь все к этому идет – к порнухе и чернухе.
– Нет, не идет, зря вы так говорите. Да, массовая культура очень рванула вперед. Но это все уйдет. Зритель вернулся в театральные залы.
– И чем, по-вашему, сегодня можно удивить зрителя в театре – классикой или современностью?
– Не важно чем, некоторые бросаются в классику, но есть много современных пьес, не всегда удобоваримых.
У нас в театре на Таганке сейчас пошел большой пласт Достоевского – «Подросток», «Братья Карамазовы».
– Достоевский… Почему именно сейчас?
– Так решил руководитель нашего театра Юрий Любимов. Раньше у нас был художественный совет, он вел репертуарную политику. Но все равно у театра должен быть лидер. У нас это Юрий Петрович Любимов, он и определяет репертуар. Если кто-то не согласен, то нужно сказать: «Большое спасибо. Я ухожу в другой театр», а не делить театр, как Губенко.
Губенко очень хороший кинорежиссер, он много сделал для театра, для Любимова, вернул его из-за границы. Вообще в их конфликте ничего хорошего нет. Это трагедия. Они были как отец и сын. Губенко детдомовец, и когда ему негде было жить, он жил у Любимова. Когда Любимов вернулся в Россию, он жил у Губенко. А потом вдруг этот конфликт. Это большая трагедия и для Любимова, и для Губенко, но, в основном, трагедия Губенко.
– Ваш театр славился набором звезд…
– Нет, у нас всегда была одна звезда – Юрий Любимов.
Вот иногда ему говорят: «Почему вы, отец театра, не готовите своих учеников, преемников?» В этом я с ним согласен, их готовит студия. Да и потом, уже образовалась школа…
Кстати, у нас никто не болел звездной болезнью. Но в последнее время стали говорить не только о любимовском театре, но и о Высоцком, Золотухине, Демидовой. К сожалению, все это распалось в связи с расколом….
– Вы были знакомы с Высоцким?
– Я был его коллегой, мы восемь лет работали вместе.
– Вам не кажется, что происходит чрезмерная кумиризация Высоцкого?
– Нет, не кажется. Он был лучший поэт того времени.
– Даже лучше, чем Евтушенко и Вознесенский вместе взятые?
– Не будем сравнивать, кто был лучше, а кто хуже. Но он был одним из лучших. Он отразил огромный период времени нашего общества, и сделал это так мастерски, так профессионально, хотя и не был членом Союза писателей. Вместе с тем, он был одним из ведущих актеров нашего театра.
– В прошлом году в газете «Вечерний клуб» Марк Дейч написал о другой жизни Высоцкого, о которой мало говорят. Основная мысль этой статьи – что же это за кумир, что же это за национальный герой, если он «не слезал с иглы»?
– Ой, кошмар какой! Я не могу критиковать Марка Дейча, но могу высказать свое мнение. Володю нельзя назвать кумиром, он затрагивал в своем творчестве очень много животрепещущих для своего времени проблем, он был честен в своем творчестве. Игла здесь ни при чем, это все из другой области. Он сгорел в творчестве, а вы считаете, что он сгорел на игле. Это все слухи.
– Семен Львович, а может, это просто пафос – «сгорел в творчестве»?
– Если говорить о кумирстве, то Володе только в последний год разрешили иметь афиши. А до этого можно было просто на заборе написать: «Сегодня в три часа здесь будет выступать Высоцкий» и на это место пришли бы тысячи людей. Он был любимец, ему было, что сказать людям, и людям было, что сказать ему.
– Но все равно, почему-то личная жизнь поэтов в России как-то неустроена?
– «Умом Россию не понять»…
– И – «поэт в России больше, чем поэт».
– Володя был гражданин с большой буквы. Он имел свое лицо, свой голос.
– Вернемся к вашей деятельности. Скажите, есть актеры, которые повлияли на вас, как на актера?
– Я ни у кого не учился, но есть актеры, которых всегда ставил себе в пример и до сих пор ставлю в пример. Вообще я из тех людей, которые нормально относятся к тому, когда видят, как играет другой, если он делает то, что могу делать я. Но если я вижу то, что не умею делать сам, то начинается мандраж. Научиться этому сложно, это от Бога.
– Вы можете назвать несколько актеров, которые вас вот так вот потрясли?
– Чаплин, Евстигнеев, Калягин, Филиппенко. Из режиссеров – Розовский. Он для меня всегда останется первым. Но самое солидное место в этом списке занимает Юрий Любимов.
– Чего вы не можете сделать на сцене?
– Много чего. Я не могу играть так, как играл Евстигнеев. Это была такая мощь! На сцене могло стоять пятнадцать известных актеров и он мог не напрягаясь затмить их всех. Это от Бога.
Вообще я считаю, что есть талант от Бога, а есть приобретенный. У меня – приобретенный. В моей семье не было артистов – отец был военным, мать фармацевтом. Я не имею театральной школы, и когда меня спрашивают: «Что бы вы хотели сыграть?», отвечаю: «Играю то, что дают». У меня нет какой-то особой мечты, но в последнее время она появилась – хочу сыграть короля Лира. Очень хочу сыграть острокомедийную роль, чтобы все со стульев падали.
– Сыграть короля Лира – это что-то возрастное?
– Я посмотрел кинодокументы – как играли другие актеры, еще раз перечитал Шекспира. Но беда в том, что я очень не стихотворный, не поэтический. В прозе я еще могу импровизировать, а вот в стихах… Мне даже один ведущий критик как-то сказала: «Семен, когда вы читаете стихи, то не понимаешь, где вы серьезно, а где несерьезно».
У меня даже однажды был спор на эту тему с Марком Розовским, спорили на ящик коньяку. Это было во времена студенческой самодеятельности. Я поспорил, что смогу прочитать серьезные стихи. Когда я начал их читать, то на четвертом четверостишии зал лежал от смеха.
– Что вы читали?
– Стихи о советском паспорте Маяковского.
– Вам не кажется, что большинство наших сограждан живет с чувством безысходности?
– Это переходный период. Наше общество не типично. Мы больше семидесяти лет болели идеологией, которая вредна, утопична. Сейчас будем долго выздоравливать. Может быть, выздоравливать будем столько же, сколько болели, но, думаю, что меньше. Все это отражается на обществе, на каждом человеке.
– То есть, не нужно быть пессимистами?
– Нет. Надо заниматься своим делом. Не надо переживать за то, что где-то в Габоне голодают, надо помогать своим родственникам, своим друзьям. Вот это и есть патриотизм. У каждого человека есть круг друзей и родственников, а это и есть родина.
Дата интервью: 1998-05-13
