Автор детективов о Каменской считает День милиции семейным праздником. Она рассказала и о том, что она не хочет быть русской Агатой Кристи, почему из милиции пропали "дяди Степы" и с кем дружит из писателей.
– Марина Анатольевна, о вашей жизни известно почти всё, но мало что известно о её начале. Например, известно, что в Ленинграде вы учились в музыкальной школе.
– Там я училась в классе фортепьяно, а за рояль села в пять лет. То, что меня отдали в музыкальную школу, было в рамках гармоничного развития ребёнка. Ни у родителей, ни у меня даже мысли не было, чтобы я стала профессиональным музыкантом. Мой отец был очень музыкальным, поэтому предпочтение было отдано музыкальной школе. Если бы он любил живопись, то, наверное, я поступила бы в художественную школу. Также с пяти лет родители наняли частного преподавателя, который учил меня английскому языку. Была ещё попытка приобщить меня к спорту, но она провалилась.
Дело в том, что мои родители были молоды, они работали, и у них не было возможности оставить меня с кем-то, когда им нужно было сходить в кино, в театр или к друзьям. Тогда они приняли правильное решение – в три года они научили меня читать. Тогда они могли меня оставить одну и быть уверенными, что со мной ничего не случится. Моя любовь к чтению привела к тому, что в пять лет я имела очень большой вес. Ведь мне оставляли не только книги, но и пирожные и бутерброды, которые я с удовольствием наворачивала.
В пять лет, когда пришло время гармоничного развития ребёнка, выяснилось, что у меня очень хорошие данные для волейбола и баскетбола, я была очень длинноногая и прыгучая. Но в то же время выяснилось, что мне этим заниматься нельзя, потому что руки нужно беречь для фортепьяно. Тогда меня отдали на плавание. Кончилось это плачевно: после первого занятия я месяц проболела ангиной, после второго – ещё один месяц с той же ангиной. Тогда меня отвели в дом пионеров в шахматную секцию.
Музыкой я занималась с большим удовольствием, у меня была хорошая техника, пальчики хорошо бегали по клавишам. Я до сих пор продолжаю любить классическую музыку, но никогда не мечтала о карьере профессионального музыканта.
– Значит, ваш выбор юрфака – потомственное, ведь и ваш отец, и дед работали в милиции?
– Это потомственное совершенно неожиданно вылезло в середине 9-го класса. До этого я мечтала стать киноведом. Не обязательно же всем становиться режиссёрами или актёрами, кто-то должен разбираться в теории, в истории.
– День милиции до сих пор отмечаете?
– Да, это наш семейный праздник, потому что мой муж – полковник милиции.
– По званию он вас старше, а вот по доходам вы его, наверное, обогнали?
– Можно сказать, что я являюсь финансовым кормильцем в нашей семье. Но для того, чтобы я могла им быть, нужен человек, который обеспечивал бы мне моральное состояние духа. Этим как раз и занимается мой муж. Если бы его не было в природе, то я бы не начала писать. Все эти годы он поддерживал меня и морально, и организационно. Без этой поддержки я не могла бы писать.
– Вас называют русской Агатой Кристи. Вам льстит такое сравнение?
– Сначала, когда меня только стали издавать, да. С годами я поняла, что это страшная глупость. Почему я не могу быть просто Александрой Марининой? Почему я должна быть русским аналогом английской модели? Ведь Агата Кристи – не Конан Дойл в юбке. У нас с ней разные книги, разные герои, разные жизни.
– Почему вы пишете только в офисе, а не дома? Это организует вас?
– После того, как я ушла в отставку, мне казалось, что у меня будет много свободного времени, что я перестану нервничать и буду много спать. Кончилось всё этом тем, что за полтора года работы дома я нажила депрессию и с огромным трудом написала «Призрак музыки».
Переломить привычку ходить на работу оказалось сложно. Теперь по будням я хожу в офис как на работу. Я человек, привыкший к служебной жизни государственного служащего. Даже если ночью я просыпаюсь от какой-нибудь мысли, то стараюсь её запомнить и сплю дальше.
– Что же получается, творчество для вас как государственная служба?
– Нет. Для меня творчество – это нормальный труд, введённый в рамки физиологического режима.
– В 70-80-е годы были очень популярны «Записки следователя» Льва Шенина. Он писал о своём опыте в угрозыске. Эта книга оказала на вас влияние?
– Я читала её в глубоком детстве и на украинском языке. Но я всегда читала много детективов, и эти «Записки» были для меня худшим образцом детективной литературы. Крайне редко можно найти следователя, обладающего способностью ярко и интересно писать. Если он пишет о своей работе, то это, как правило, получается топорно и суконно. Поэтому эта книга никакого впечатления на меня не произвела.
К тому же я не была следователем, у меня нет дел, которые я могла бы описывать. Я встречалась с осуждёнными, читала их приговоры, но процесс расследования мне был неизвестен. Я занималась личностью осуждённого и анализом прогноза преступности.
– Флобер говорил: «Мадам Бовари – это я». Вы можете так же сказать про Каменскую?
– Сейчас уже нет. Когда я придумала её, мы были очень близки.
– Вы говорите о ней как о живом человеке…
– Понимаете, я о ней столько написала, что для меня она стала как живой человек. Когда я её придумала в 92-м году, тогда она на девяносто процентов была похожа на меня и по характеру, и по менталитету, и по логике, и по эмоциональному строю, даже по организации семейной жизни. Но сейчас, спустя двенадцать лет, мы достаточно далеко ушли друг от друга.
– И кто от кого дальше?
– Я от неё, моя жизнь оказалась более разнообразной.
– Вам нравится Каменская в исполнении Яковлевой?
– Нравится. Но нужно сделать оговорку. Всё, что происходило с моей героиней в книгах, происходило на протяжении 12 лет. Фильмы, снятые по книгам, не учитывают эту разницу, действие в них происходит в один и тот же год. Поэтому роль, написанная для Елены Алексеевны Яковлевой, обеднена. У неё Каменская вынуждена быть в одном и том же возрасте, нет процесса старения, всё замерло в одной временной точке.
– Владимир Конкин, исполнивший роль Шарапова, говорил, что его герой – «воплощённая мечта народа о хорошем милиционере». А что воплотила Каменская?
– Это попытка доказать, что в традиционной мужской системе особенности женского менталитета могут быть полезны. Мужчина и женщина мыслят по-разному, и то, что очень часто не может мужчина, может сделать женщина.
– Вы встречались с настоящими бандитами?
– Только как учёный – в зоне. В жизни Бог миловал.
– Какая разница, по-вашему, между теми, кого вы изучали, и сегодняшними бандитами?
– В 80-х те, кого не поймали, благодарили фортуну и думали, что она им поможет в следующий раз. Нынешние думают: «Если поймают, всё равно откуплюсь».
– Вы не задумывались как учёный над тем, что происходит с самими правоохранительными органами? Почему дядя Стёпа стал героем почти древнегреческого мифа?
– Такие дяди Стёпы были, пока не ввели в милиции плановое производство. Именно план и отчетность в работе милиции разрушили идеологию правоохранительной системы, и милиционер перестал чувствовать моральный аспект своей работы. Он перестал чувствовать себя защитником, а стал винтиком в плановом производстве, когда с него стали требовать показатели, показатели, показатели…
– Вы рассказывали, что начали писать просто так, значит, как хочу и когда хочу. Творчество непредсказуемо, сегодня пишется, завтра – нет. У вас есть какие-то договоренности по срокам написания книг с издателями?
– Я и сейчас так же пишу, как раньше. У меня нет никакого договора, что вот к 31 декабря я должна сдать рукопись издателю.
– К чьим замечаниям прислушиваетесь?
– У меня есть небольшой круг экспертов, их всего пять человек. Двое из них читают рукопись в «сыром виде», остальные – уже готовую.
– С коллегами по цеху общаетесь?
– В основном, с Татьяной Устиновой, я её очень нежно люблю. От случаю к случаю встречаюсь и с Дарьей Донцовой, с ней у нас очень добрые отношения.
– А с другими писателями?
– Нет, я ни с кем не знакома.
– Судя по вашему сайту, у вас много встреч с читателями. Что они вам дают? Или они для пиара?
– Какой же это пиар, если меня приглашают? Если совсем честно, то эти встречи для меня то же самое, как для актёра выход на сцену. На этих встречах я чувствую любовь к себе. Больше почувствовать мне это негде. У меня очень замкнутый образ жизни: дом-офис, офис-дом.
– В позапрошлом году в Сорбонне была конференция по вашим книгам. Вам известно, чем она закончилась?
– Я была на ней. По итогам конференции вышел сборник докладов «Творчество Александры Марининой как отражение современной российской ментальности». Но знаете, мне было там очень смешно, я столько о себе узнала интересного. Например, что роман «Тот, кто знает» я написала по заказу лояльного к Путину правительства для того, что поднять престиж КГБ.
– В прошлом году вы запатентовали свой псевдоним и слово «Каменская». Около книжного магазина на Сретенском бульваре открыли бронзовую звезду с вашим именем…
– Да, она стоит. Я недавно видела её.
– Теперь вы запатентованы и ваше имя в бронзе. А вам хотелось бы, чтобы ваши романы пережили вас?
– Мне всё равно, что будет с ними после моей смерти. Если хоть одному человеку станет легче жить после прочтения моих книг, если он сумеет выбраться из внутреннего кризиса благодаря им, то я свою задачу выполнила. Тогда пусть хоть весь тираж сжигают завтра.
У меня нет никаких амбиций писать нетленки, эпохалки. Два года назад в «Независимой» меня обвинили, что как я, все секретари Союза писателей, пытаюсь написать эпохалку. Это неправда. Я счастлива, что имею возможность делать то, что нравится, и этим зарабатывать на жизнь себе и своим близким. Когда хобби становится высокооплачиваемой профессией, это высшее счастье для работающего человека.
Дата интервью: 2004-10-23
