"Театр – вещь очень жестокая. Кто может, тот выживает, а кто нет, тот сидит в пивной", – говорит популярный артист. Также он рассказал о своем отношении к журналистам, театру на Таганке, Роману Виктюку и почему считает роль Гамлета неудачной.
– Дмитрий, правда, что вы не любите нашего брата-журналиста?
– Нелюбовь – это сильно сказано. Как можно не любить дождь или комаров? Они есть и, значит, должны быть. Жёлтую прессу я вообще за прессу не считаю, для меня это бумага, которая имеет определённое предназначение. Если вы имеете в виду так называемую серьёзную прессу, то о каком уровне профессионализма можно говорить, когда меня из год в год поздравляют с днём рождения на месяц раньше. Так что я перестал делить прессу на жёлтую и не жёлтую, она вся для меня такого цвета.
– Поверьте, не все журналисты такие плохие, так же, как не все артисты народные.
– Бывают и хорошие журналисты. Но у нас, к сожалению, сейчас такая жизнь, что всё продаётся и покупается. Журналисты тоже продаются. Ничего страшного в этом нет, жизнь такая.
Я сам газет не читаю, мне рассказывают, что там пишут про меня. Если что-то и читаю, то только то, что мне интересно.
– И что же вам интересно?
– Например, как проходят гонки «Формула-1».
– У вас не было ощущения, что настоящая жизнь не на сцене, а в реальной жизни?
– Не я придумал, что жизнь – игра, и люди в ней актёры. Мы в самом деле играем, но очень часто не знаем правил этой игры. В жизни, и правда, бывает интереснее, чем в театре.
– Артисты вашего уровня перестают принадлежать самим себе, становясь популярными, они делаются некими символами. Можно ли сказать, что есть Певцов-муж и сын, и есть Певцов-артист?
– Я психически здоровый человек, но, к сожалению, не имею возможности полностью оградить себя от внешнего мира, и периодически приходится с ним сталкиваться и терпеть это. Не более того. Никакого раздвоения личности у меня нет. Я живу своей жизнью, она мне интересна, мне совсем не интересно, что говорят обо мне, что пишут обо мне и как меня обсуждают.
– Прочитал на вашем сайте предложение какой-то дамы встретиться, чтобы вы почитали её сценарий. Часто предлагают нечто похожее?
– Часто, и пьесы передают, и песни тоже приносят. Но я на свой сайт не захожу, у меня работы много.
– В театре или в кино?
– В театре. Артист только в нём может работать профессионально. В кино, я считаю, сниматься может любой.
– Вас не смущает, что в последнее время жизнь стала жёстче?
– Как жёстче? Это просто рыночная экономика. В такое время надо верить только в себя, в свои силы, надо найти себя.
– Вы нашли?
– Как видите.
– Не поздновато – в 40 лет?
– Нормально. Это же путь познания, а он бесконечный.
– А кризис среднего возраста?
– Я не знаю, что это такое.
– Про театр иногда говорят с пафосом, дескать, он – и святое место, и семья, и так далее. Что для вас театр?
– Прежде всего, театр для меня – профессия, что же касается «Ленкома», то он – дом родной. Но это не значит, что в родном доме всегда царят любовь и счастье, в нём есть и проблемы, и работа, много чего в нём есть.
Вообще театр – вещь очень жестокая. Кто может, тот выживает, а кто нет, тот прозябает или сидит в пивной.
– Прямо-таки джунгли какие-то.
– В общем-то, да. Ещё театр можно сравнить с лотереей. Бывает, что Случай приходит к человеку, а тот не бывает готов к этому. Очень важно всегда оставаться в форме и уметь ждать и терпеть.
– Вы часто терпите?
– Конечно. По внешним показателям я чего-то достиг, но сказать про себя, что я суперартист, не могу. Я работаю в своё удовольствие, и мне это нравится.
– «Ленком» – дом родной. А как же Таганка?
– Я там шесть лет проработал, попал в него после института. Там я прошёл – как сам сформулировал для себя – курс молодого бойца. Взят туда я был в полном согласии и любви Анатолием Эфросом. Потом его не стало, пришёл Губенко и стал разрушать то, что делал Эфрос. Из-за этого я был с ним в жёсткой конфронтации, переоценив себя: кем тогда был Губенко и кем был я? Я был тогда никто. В итоге я и оказался в «Ленкоме».
– Насколько вы придаёте значение личности режиссёра?
– Я абсолютно режиссёрский артист. Если начинаю работать с режиссёром, то должен доверять ему стопроцентно.
– Бывало, что приходилось ломать себя в угоду его воле?
– В этом смысле я человек гибкий, и в театре не было случаев, чтобы у меня по отношению к режиссёру была дикая агрессия или чтобы у нас с ним была конфронтация.
– Значит, всегда полное взаимопонимание?
– Почему всегда? Не всегда. В кино встречал режиссёров, которых трудно понять с первого раза: чего они хотят. Бывало, что встречался и с посредственностями.
– Были и разочарования?
– Может быть, благодаря тому, что я в прошлом спортсмен, у меня здоровая психика. Не было такого, чтобы я причитал: «Ах, я разочаровался, ай-яй-яй…» Не надо очаровываться, тогда и не будешь разочаровываться. Я спокойно отношусь к этому.
– Я вижу, вы реалист.
– Абсолютный.
– А как же пафосное отношение к сцене?
– Это не ко мне.
– Чего больше в Захарове-режиссёре – диктаторства или сотрудничества?
– Он большой художник, и вот уже несколько лет гениально руководит «Ленкомом». Лидер не может быть диктатором. Иначе он не сможет содержать такое количество людей, которые с ним работают, за которых он отвечает. У него есть чувство команды. Он сформировал свою коллекцию артистов, свой театр.
– Как же все гении уживаются вместе?
– Именно благодаря тому, что театром руководит Захаров.
– Как он отнёсся к тому, что вы заняты ещё в спектаклях «Театра Луны»?
– С этим театром – слава тебе, Господи! – я уже распрощался. Не люблю самодеятельности.
– Как же так – сначала восторгались им, а теперь вот…
– Да, сначала мне там что-то нравилось, но потом, к сожалению, качество работы стало куда-то уходить, и я с большим удовольствием ушёл оттуда.
– И то, что вы снимаетесь в кино и в сериалах, не вызывает нареканий со стороны Захарова?
– Он прекрасно понимает, что не может полностью загрузить работой актёрский состав. Я не знаю, нравится ему это или нет, но он мирится с этим. Мы находим компромиссы, чтобы съёмки были не в ущерб работе в театре. К тому же в кино и платят больше, я уж не говорю о рекламе.
– У кого снимались в последнее время?
– Глеб Панфилов экранизировал роман Солженицына «В круге первом», там я сыграл советского дипломата Иннокентия Володина.
– Вы что-то про рекламу сказали, но я никак не могу вспомнить – что вы рекламировали?
– Я бы снялся в рекламе, но никогда в ней не снимался. Потому что дорого стою. Поэтому меня в ней и нет.
– Недавно вы выпустили диск, где поёте…
– Выпустил. Все песни для этого диска написал Николай Парфенюк. Уже год, как я занимаюсь сценическим воплощением этого проекта, уже много городов с ним объездил. У этого диска есть своя идея, есть музыкальная драматургия, но пока не найден окончательно сценический язык.
– Хочется сделать шоу?
– Скорее, музыкальный театр.
– Почему ваше сотрудничество с Романом Виктюком ограничилось только «Федрой»?
– Он приглашал меня и в другие свои спектакли, но я не пошёл. Мне кажется, что после того, как он поднял меня в «Федре», более интересных предложений от него не поступало. Я очень благодарен ему, встреча с ним была важным событием в моей жизни. Именно в его «Федре» я почувствовал себя хозяином на сцене. Это чувство дорогого стоит, при том, что рядом на сцене работала Алла Сергеевна Демидова. Находясь с ней на сцене, можно только учиться и учиться, брать пример и смотреть, как она работает. После «Федры» мы с ней играли в «Квартете», который поставил Теодор Терзопулос, с этим спектаклем мы объездили полмира.
– Следите за тем, что сейчас ставит Виктюк?
– Нет. Последний спектакль Романа Григорьевича, который я видел, был «М. Баттерфляй». Собственно, тогда я понял, что происходит – он нашёл свой пластический и драматургический ход и развивает его.
– У актёров роль Гамлета считается вершиной. Вы сыграли Гамлета, но, к своей чести, публично признались, что сыграли неудачно. Значит ли это, что для вас не роль Гамлета является вершиной, а есть какая-то другая, более заветная?
– Когда Глеб Панфилов позвал меня играть Гамлета в его спектакле, мне пришлось входить не только в чужой рисунок – до меня его играл Олег Иванович Янковский, – но и в чужую концепцию. То есть, я не участвовал в создании спектакля. Мало того, что я неудобно чувствовал себя в этой концепции, я был с ней не согласен. Я был не готов к этой роли ни по-человечески, ни профессионально. «Гамлет» – пьеса о сомнениях. Наверное, надо что-то прожить, чтобы сыграть его. Очевидно, что тогда я был не готов к этой роли, тогда мне нечего было сказать.
– И монолог «Быть или не быть?» читали как просто заученный текст?
– Где-то так… Я пытался что-то там найти, но всё равно не могу сказать, что это была удачная роль.
– Вам нравится, как театральные критики разбирают ваши работы?
– Я не читаю критиков. Мне абсолютно неинтересно, что они пишут, так же как и то, что вообще пишет наша пресса. Девяносто процентов критиков не любят то, о чём они пишут, в смысле – они не любят театр. Они занимаются своими комплексами и озабочены лишь одним – как бы лучше подать самих себя. Остальные десять процентов тоже очень часто не любят то, о чём пишут. Всё равно я знаю самого себя лучше, чем любой критик и даже чем режиссёр, который поставил спектакль.
– Кто же тогда объективно может оценить вашу работу?
– На начальных этапах – режиссёр-постановщик. На репетициях и выпуске спектакля оценить может моя жена, она всё-таки профессиональный зритель, ещё родители могут. Этим людям я доверяю.
– Играть Фигаро после Андрея Миронова было тяжело?
– У меня нет никаких комплексов в этом плане. Фигаро я играл после Миронова, Гамлета после Янковского, Волхорна после Николсона. Единственный раз, может быть, волновался, когда вводился в «Юнону и Авось» после Караченцева. В этом случае я понимал, что это очень большая ответственность. Какой бы я ни был – талантливый или бездарный, темпераментный или нет, но я такой, какой я есть. Вот это и надо культивировать и в жизни, и в профессии.
– На вашем сайте написано: «Собирался поступать в педагогический институт, но волею судеб поступил в ГИТИС». Не могли бы уточнить про «волю судеб»?
– В судьбу я верю. Предрасположенность к актёрской профессии у меня была, но я не понимал этого. После школы поступал в тот же институт, который закончил мой брат, потому что с детства мне нравились животные, даже ихтиологом мечтал стать. Но в институт не поступил и пошёл работать на завод фрезеровщиком. На такой работе голова отдыхает полностью – стоишь за станком, он работает, думать ни о чём не надо.
Работая на заводе, я стал посещать театр. Как-то раз увидел на сцене студентов щепкинского училища, таких же молодых, как и я. Они были такие же молодые и нормальные ребята, как и я, только они учились на артистов, а я был фрезеровщиком. В то время одна моя одноклассница поступала в театральный институт и очень интересно рассказывала мне об этом. Я ничего не понимал в актёрской профессии, видел лишь внешнюю её сторону – популярность артистов. После рассказов однокурсницы подумал: «А почему бы и мне не попробовать стать артистом?» Я считал себя симпатичным и думал, что это главное для профессии артиста.
– Теперь знаете, что это не главное?
– (смеётся) Никакого значения это не имеет.
– Чем же вы удивили комиссию?
– Не знаю. Читал отрывок из «Тихого Дона». На самом деле попадание в театральный институт – это такая же лотерея, как и дальнейшая судьба артиста.
– Откуда у вас появилась страсть к автогонкам?
– Меня пригласили стать «лицом» кубка «Поло», когда пять лет назад он организовывался в Москве. В качестве компенсации мне разрешили ездить бесплатно. Тогда всё это было для меня тёмным лесом, но, потренировавшись, я понял, что хочу этому научиться – я вообще люблю учиться чему-то новому. Сейчас, научившись, могу заниматься гонками профессионально, даже каких-то успехов для себя лично добился – в прошлом году стал кандидатом в мастера спорта.
– Где для вас больше экстремального – на гонках или на сцене?
– Гонки такого класса совершенно безопасны. У меня были и перевороты через крышу, и врезания в бетон, но со мной ничего не случилось. Если и есть волнения на гонках, то они на старте, поскольку гонка очная, и на нём мы все находимся вместе, потом – борьба на трассе.
В театре перед выходом на сцену я уже давно перестал волноваться, поскольку играю много и довольно часто. Я знаю, что Алла Демидова до сих пор волнуется перед выходом, как и многие другие. Но есть и такие, кто относится к этому спокойно, как я.
– Такое ощущение, что у вас всё есть и вам от этого скучно.
– Нет, мне не скучно. Мне нравится гонять на машине, играть на сцене. Наверное, у меня есть всё. Но разочарования по этому поводу я не испытываю.
Дата интервью: 2005-06-12
