Известным сделала его главная роль в фильме "Жизнь Клима Самгина". Почему ему было легко играть ее, как работал моделью у Вячеслава Зайцева и предпочтении общаться по имени актер рассказал в интервью.
– Андрей, правда, что вы не любите чтобы к вам обращались по имени и отчеству?
– В этом плане я человек европеизированный. Нигде в мире никто никого не называет по имени и отчеству. Мне кажется, что это правильно, потому что отчество придает некое псевдоуважение. Может быть, это и настоящее уважение, но мне кажется, что если ко мне будут обращаться просто по имени, то это будет демократично.
– Может, вас смущает, что отчество подчеркивает возраст?
– Нет, не поэтому. Я буду предпочитать обращение по имени в любом возрасте.
– Для актера важно ощущение возраста?
– Оно для любого человека важно, не зависимо от того актер он или нет.
– Недавно Сергей Соловьев закончил съемки «Анны Карениной», где 27-летнюю Каренину играет 50-летняя Друбчич…
– Но она же не выглядит на 50 лет. К тому же есть классические истории. В свои 45 я пережил свою боль, что больше не смогу сыграть князя Мышкина. Но, понимаете, есть классические роли, они вне времени – тот же Мышкин или та же Анна Каренина.
– Вы хотите сказать, что в 40 лет можно и Ромео сыграть?
– Нет, это немного другое. Ромео – это постижение мира, открытие себя. В 40 лет его не сыграешь.
– Ваша первая роль в кино – Клим Самгин. Эта работа была, наверное, интересна и тем, что вам довелось сыграть героя от юности до почти старости?
– Крайне любопытно и интересно было его играть. По сценарию в конце фильма Самгину 40 лет, и я играл его сутулящимся, чуть-чуть волочащим ноги, с размеренной походкой. Мне сейчас 48 лет, но я не сутулый и ноги я не волочу, потому что нынешние сорокалетние совсем другие, чем те, которые были в начале прошлого века – они раньше старели.
Мне было легко играть Самгина, наверное, еще и потому что рефлексия моего героя была присуща мне, как она присуща любому здравомыслящему человеку.
– В этом фильме вашими партнерами были настоящие мастера советского кино, одно перечисление будет похоже на энциклопедию. Ваша работа с ними это – школа мастерства или общения?
– Скорее это была школа общения и правильного нахождения молодого актера среди глыб советского кино. Ни один из них не относился ко мне агрессивно как к молодому актеру. Обстановка на площадке складывалась такая что мне было удобно. Они понимали меня. Я тянулся за ними и должен был соответствовать уровню Глузского, Гундаревой, Джигарханяна, Проскурина.
– Они помогали вам?
– Чтобы они говорили мне: «Андрей, вот тут сделай вот так, а вот там – так» такого не было. Может, они видели мою самодостаточность.
– А какие отношения сложились с режиссером Титовым?
– У нас было поразительное чувство друг друга. Стоило ему сказать: «Андрей, вот тут…», и я уже знал что именно надо сделать. Честное слово, мы понимали друг друга на каком-то молекулярном уровне.
Как-то через полтора месяца съемок он посмотрел отснятый материал и сказал мне: «Знаете, Андрей, вы – талантливый актер». После таких слов у меня словно крылья выросли.
– Мне кажется, что он дал зрителю два ключика к пониманию фильма – романс на стихи Лермонтова, проходящий лейтмотивом через весь фильм, и глаза вашего героя.
– Совершенно верно.
– Возможно, во втором есть заслуга и оператора, но, скажите, как он научил вас сыграть просто взгляд?
– Это заслуга и Титова, и оператора Владимира Ильина, пожалуйста -, который меня очень любил. Без любви работать вообще нельзя. Меня любили на съемках и поэтому оператору удалась пластика крупного плана. Мне давали свободу и я купался в ней. Я был Климом Самгиным все два с половиной года съемок.
– А потом была слава и забвение?
– Забвения не было. Было какое-то время когда я оказался без работы, не был востребован. Но это было не после Самгина, после него я снялся в нескольких фильмах – «Морском волке», сыграл Ставрогина в «Бесах» и роль Лисницкого в «Тихом Доне» Бондарчука.
– Сейчас пишут, что Бондарчук – дутая фигура. Это правда?
– Кто дутая? Сергей Федорович?!.. Да вы что! Это феноменальная личность!
– Но его «Тихий Дон» вызвал у многих, мягко говоря, удивление.
– Надо делать скидку, ведь он снимал его уже будучи старым человеком. С другой стороны, фильм снимался для европейцев, а для этого нужна была другая стилистика, другая эстетика съемок.
– И получится как в американском «Онегине»: Татьяна Ларина поет романс Дунаевского «Ой, цветет калина» только потому что американцы почему-то считают, что это очень старинный русский романс?
– Может быть. Но Сергею Федоровичу я благодарен, работу с ним я вспоминаю с удовольствием. Он грандиозная личность – и как человек, и как режиссер. Он – эпоха.
– Ваша мечта сыграть Блока так и не сбылась?
– Я очень долго хотел его сыграть, мне кажется, что у нас есть некая внешняя схожесть. Я разговаривал об этом с известными блоковедами и заручился их поддержкой. Как-то меня познакомили с одним питерским режиссером, он хотел снять фильм о Блоке, но из-за денег фильм не получился.
Но Блока я все равно сыграл – в фильме Безрукова Есенин». Мы с Сергеем сыграли сцену знакомства двух поэтов – Есенин пришел к Блоку и тот благословил его.
– В одном из интервью вы сказали, что хотели бы быть элитарным актером..
– Я такое говорил?.. Мне кажется, что этот тот случай когда журналист что-то добавил от себя. Вот, по-вашему, что это такое элитный актер?
– Не знаю, но есть же элитные режиссеры….
– Если в этом плане, то нам всем хотелось бы сыграть в тонком красивом кино. Но что такое элитный актер я все равно не понимаю. Есть элитные квартиры, машины… А актер он или плохой, или хороший.
– Вы больше снимаетесь в кино. Почему у вас не получилось романа со сценой?
– Да, начинал я в кино. Спустя три года меня пригласил в свой театр новый драматический театр Борис Львов-Анохин. Там я проработал 12 лет и ушел потому что понял, что я не человек труппы и не могу зависеть от коллектива. Я приходил в театр и играл свои спектакли, очень любил «Опасные связи», где у меня были замечательные партнеры.
– Совесть не мучает, что не получилось прижиться в театре?
– Нет, так складывается моя жизнь. Значит, надо принимать ее такой какая она есть. Один раз я согласился поучаствовать в антрепризе. Мне предложили сыграть Каренина, но проект не состоялся по каким-то причинам. Я сыграл бы Каренина по-другому. Мне кажется, что он не отрицательный персонаж, его раньше так играли. Отрицательность надо искать в самой Анне – она истеричная взбалмошная дама. Каренин – страдающий, теряющий семью человек, у которого есть свои правила игры в жизни и свете. Я оправдал бы его.
– Вы часто так рассуждаете над своими ролями?
– Да. В сериале «Клетка» я играл психиатра, отъявленного негодяя, но я не играл плохого человека. Я играл нормально разговаривающего человека, а негодяй получался потом…
– На съемочнойплощадке многое зависит от режиссера, но не меньше и от взаимоотношений между актерами. У вас случались дискомфортные ситуации во время съемок?
– Конечно, мы ведь все люди. Бывает что есть контакт, а бывает что его нет. Но надо настраивать себя и быть немного дипломатом, хотя бы полчаса, на время съемок. Дипломатия помогает. Кстати, случается, что контакт может отсутствовать и с режиссером.
– После окончания щепкинского училища вы пошли работать моделью к Вячеславу Зайцеву. Как решились на такой серьезный поступок?
– Да, это был серьезный поступок, но тогда я не знал об этом. Тогда меня не взял ни один московский театр, а ехать по распределению в провинцию мне не хотелось. Я начал снимать квартиру, она стоила сто рублей. Эти сто рублей мне где-то нужно было зарабатывать. И я пошел работать фотомоделью. Меня осуждали, в те времена эта работа считалось чем-то грязным. Но я зарабатывал деньги, чтобы жить и платить за квартиру. Через полгода я попал на пробы Самгина.
– Вы у Зайцева костюмчики показывали?
– Да. Это была хорошая школа. Там было много фотосессий и именно на них я понял что такое объектив и как с ним можно общаться. Именно на этих фотосессиях я понял какие ракурсы мои, понял важность пластики лица, руки в кадре. Играть состояние – без слов – очень сложно, гораздо сложнее, поверьте.
– Сейчас согласились бы что-то рекламировать?
– Согласился бы. Все зависит от товара и суммы гонорара. Любая звезда на западе снимается в рекламе, это наша работа. Это нормальный товарообмен. Мы, актеры – товар и нас покупают.
– Зачем вы так цинично?
– Да, это цинично, но мы в самом деле товар и нам платят за это деньги в кино или в театре. А завтра мне заплатят за мою внешность в рекламе. А послезавтра я буду работать на озвучании документального фильма, и мой голос тоже будет товаром.
– Каждый актер мечтает о популярности. Вы мечтали сыграть князя Мышкина, а была уверенность что его поймут наши современники?
– Мне кажется что его смог бы понять православный человек.
– А у нас есть такие?
– Есть много играющих в православие с модными течениями, а есть истинно верующие.
В свое время я был просто болен этим персонажем, даже сделал инсценировку на английском языке и поехал в Америку в надежде поставить ее там. Там я провел две недели с моим знакомым американским драматургом. И все эти две недели я объяснял ему чуть ли не каждую фразу: почему Мышкин тут говорит вот это, а тут – другое. Их сознание оказалось похожим на не пробиваемую стенку. Он никак не мог понять что имел ввиду Мышкин сказав то-то и то-то…
– Устали объяснять?
– устал.
– Что-нибудь получилось?
– Ничего не получилось.
Дата интервью: 2007-01-24
