Советский и российский актёр театра и кино, народный артист России.Снялся более. чем в 160 фильмах и сериалах, значительная часть из которых приходится на роли второго плана, но с ярко выраженным характером.
– Юрий Владимирович, вы были первым актером в советском кино заговоривший с экрана матом. Я имею в виду вашу роль в фильме «Маленькая Вера».
– Было дело. Но в сценарии «Маленькой Веры» ничего такого не было. Это уже во время съемок стало известно, что можно. Но дело не в ради «можно или нельзя». Там была сцена, где жених приходит в коротких штанах. У меня была реплика «Ну, где жених-то этот?» А я режиссеру говорю, что по-русски папа назвал бы этого жениха по-другому. И вдруг режиссер говорит мне: «Говори» «Да ты что? Обалдел?» – спрашиваю я. «Говори, – отвечает он мне. – Это мои проблемы». Ну я уж потом крутил-вертел: гребаный, долбаный, еще что-то, хотелось, чтобы музыка осталась. Ведь русский мат, говорят, самый лучший, но бессмысленный.
– Почему же бессмысленный?
– Потому что один треск с присвистом. Тудыть твою раскудрить… Один треск.
Вот, говорят, английский мат – самый жуткий, он весь со смыслом, гнусно и омерзительно. В нашем мате никакого смысла нет.
– Зато душе легче становится.
– Да. Когда мы кричим что-то по чью-то мать, то это ничего не значит. А кавказцы вот все воспринимают со смыслом – «Как ты мою маму?»
Мой дед рассказывал мне одну историю. Во время войны в колхозе совсем не осталось мужиков, всех забрали на войну. И вот приезжает начальство в колхоз и спрашивает: «Ну, как бабоньки дела?» А они говорят: «Да поначалу трудно было, а потом как материться научились, так полегче стало».
Сейчас дети и женщины матерятся так, как интеллигенции и не снилось. Я слышал мат на кораблях в Тихом океане. Это музыка! Особенно, как матерятся женщины… Просто восторг!
А «Маленькая Вера» была первым фильмом, который затронул запретные темы. Режиссер копнул в этом фильме жизнь поглубже. Но вместе с тем, чтобы копать жизнь, я считаю, нужно ее и осмысливать. «Маленькая Вера» – очень хитрый фильм, потому что он снят в духе западной пропаганды, которая была хитрее и действеннее нашей. Мы ведь всё кричали «Ура! Ура! Коммунизм!» Но все это впустую. Никто этому не верил. А «Голос Америки» вроде бы правду говорит, но потом так ложь подпустит, что ее скушаешь и не заметишь.
Не помню, в 67-м или 69-м году на какой-то заграничный фестиваль должен был поехать фильм Тарковского «Андрей Рублев». Но в последнюю минуту власти чего-то испугались и вернули фильм уже с границы телеграммой. Вместо «Рублева» послали «Журавушку», которую даже к участию в конкурсе не допустили. Но «Рублева» кто-то выкрал, какими путями, холера его знает. Но фильм все-таки попал на запад. Хотя даже сам Тарковский не имел права выносить его со студии. Фильм показали, дали приз прессы ФИПРЕССИ. Но поскольку они получили его подпольно, то и поступили они с ним вольно – в конце фильма они вырезали сцену с лошадьми под дождем. Если вы помните, то концепция фильма совершенно материалистическая – жуткая, страшная, темная жизнь родила высокую духовность и великое искусство. А сама жизнь, какой была, такой и осталась – нищей и забитой. Иностранцы же взяли и отрезали лошадей. Получилось, что Рублев через все страдания пришел к Богу. Это же чушь полная, потому что Рублев был монахом и никуда он не уходил от Бога. Он же с детских лет был богомазом. И вот эту чушь рассказывали по «Голосу Америки» – «Какой дивный фильм показали нам его создатели! Рублев через все страдания приходит к Богу».
Я потом Андрея спрашивал: «Фильм заканчивается лошадьми?» И он говорил, что фильм всегда заканчивался сценой с лошадьми. В заключении фильма показываются фрески – Троица, Спас Звенигородский, потом дождь заливает Спас и под дождем мокнут лошади. А они все, что после кадров со Спасом, отрезали. Вот так они лихо врали и врут по сей день.
– При чем здесь «Маленькая Вера»?
– Хитрость в том, что не указывая ничего, показали жизнь простых людей, всю эту дурь, поножовщину. А потом, в заключении, показывают трубы завода. Зрителю навязывается мысль, что дескать вот эти трубы задавили маленького человека. А то, что эти трубы, эти заводы спасли Россию и Европу от фашистского уничтожения и помогли нам справиться с Гитлером за четыре с половиной года… Мне кажется, что именно эти трубы-то и спасли нас. Сталинская политика была мудрой и правильной в том, что надо было развивать тяжелую промышленность, а не строить ситцевый коммунизм, к чему призывал Троцкий.
– Юрий Владимирович, но если вы не согласны с концепцией фильма и режиссером, то могли же и отказаться от съемок.
– Откуда же я знал, что фильм получит такое звучание?! По сценарию получалась обыкновенная рядовая история, немножко чернухи. Но сниматься мне не хотелось. Единственное, почему я согласился, потому что папа там не просто дурак с ножом, он еще и любит. В том, что происходит в фильме, не вина папы, это беда всей страны. Я сразу сказал режиссеру Василию Пичулу, что в фильме тема русского пьянства преобладает, а я человек непьющий, хотя и знаком с этим, дескать есть актеры, которые знают эту тему глубже. Я предложил усилить тему боли и он согласился со мной.
Но все равно, то что показано в фильме, есть в жизни. Это правда. Только, мне кажется, наша жизнь растлилась еще глубже и дальше. «Маленькая Вера» – это лакировка действительности, потому что жизнь еще страшнее.
– В юности вы сразу мечтали стать киноактером или были другие какие-то планы?
– Да нет, тогда в Новосибирске меня душила зависть к разным интересным профессиям – геологам, морякам, конникам, летчикам, все это разрывало мою душеньку. И вдруг как-то подумалось: «А хорошо бы попробовать себя в кино?» Тогда в начале пятидесятых мы с моим другом Витей Лихоносовым – теперь он знаменитый писатель, лауреат Государственной премии – посмотрели фильм-спектакль Малого театра «Правда – хорошо, а счастье – лучше». Там снимались такие актеры, как Турчанинова, Никольский, Рыжов. Мы обалдели от увиденного и рвались поступить в Щепкинское училище.
– Какая у вас была семья?
– Обычная. Мои родители были инженерами. А у Виктора просто крестьяне, отец погиб на фронте.
– То есть вам никто не помогал?
– Никто. Своими силами. Я даже родителей обманул, сказал им, что еду поступать в геолого-разведочный институт. А мы приехали в Москву, подлинник аттестата отдали в Щепкинское, копии во ВГИК, ГИТИС, Щукинское и МХАТ. Прошел я в Щукинское училище.
– С кем вы учились?
– На нашем курсе учились Вася Ливанов, Слава Шалевич, Миша Державин. Но я с этого курса сбежал, поехал узнавать жизнь, как завещали Горький и Толстой. Ну что вы хотите, семнадцать лет было мне тогда – сопляк, дурак дураком был.
Тогда партия призвала молодежь на целину. И я рванул на целину. Но мама слышала про нее не только красивые слова, которые печатали в газетах, но и то, что там и поножовщина, и пьянство. Но поскольку она поняла, что дорогу мне не загородить, то единственное, что она упросила меня – поехать не на целину, а в тот же Казахстан, но на строительство железнодорожных мостов, там работал какой-то дальний родственник. Так ей было спокойнее, было на кого понадеяться. Я не стал маму шибко сводить с ума, все равно ведь работать.
Бросив театральное училище, четыре месяца работал на строительстве мостов. Потом вернулся в Новосибирск и вместе с Витькой поступали в сельхозинститут. Поступили, но учиться не стали. Через год пытался снова поступить в театральное, но что-то у меня не получилось и поехал на Дон к Шолохову, работал там молотобойцем, еще год где-то мотался.
– Да, богатая у вас биография.
– Но в конце концов снова поступил в Щукинское училище. Тогда я считал, что набрался жизненного опыта.
Правда, из училища меня хотели выгнать со второго курса. За шесть лет учебы у меня ни разу не было пятерки по мастерству. Я пел, фехтовал, двигался, прыгал, но все это на соплях с четверкой. Я знаю, что были планы избавиться от меня, но не дал им сбыться. Закончил еле-еле на четверку.
– Тогда вы уже понимали, что стали актером на всю жизнь?
– А я до сих пор этого не понимаю. После того, как снялся в «Рублеве», а это был мой десятый или девятый фильм, снова все бросил и уехал поступать в институт водного транспорта. Меня всегда тянуло море, до сих пор тянет. Вот такая придурковатая судьба. Но при этом я что-то сделал в кино.
– В каком фильме вы снялись впервые?
– Первая большая, крупная роль у меня была в фильме «Последние залпы», роль капитана Новикова. До этого снимался в эпизодах, в массовках. Например, у Пырьева в 54-м году в фильме «Испытание верности». Всем родственникам расписал про то, что снялся в этом фильме, танцевал с кем-то на балу. Раз пятнадцать смотрел, но так ни разу и не увидел себя.
– На вас был спрос или вы сами умели находить контакты с режиссерами?
– После «Рублева» у меня были семейные обстоятельства и на полтора года взял отпуск за свой счет. Как я уже сказал, в это время собирался поступать в институт водного транспорта, работал на земснаряде. Когда вернулся в Москву, то узнал, что моя ставка повышена с 20 до 25 рублей. Но я особенно не рвался сниматься, был готов работать хоть грузчиком. Но в ту пору почему-то снималось очень много фильмов на военную тему. Не знаю, типажный я что ли такой, но для всех этих войн я как раз подходил.
– Вас это устраивало?
– Меня абсолютно устраивало советское кино. Но я выбирал, считал, что в некоторых фильмах были вредные идеи.
– Да вы что?! Вы такой советский человек?
– Ага. Абсолютный совок с потрохами.
– А то, что сегодня за окном, вам нравится?
– Нет. Это все грабеж, издевательство. Мне кажется, я здорово перефразировал одну ленинскую фразу – «капитализм сегодня – это криминальная власть плюс дебилизация всей страны». Вот так я воспринимаю то, что происходит сегодня в стране. Для меня коммунизм не пустобрёхство какое-то с трибуны, это наука, это методология. Есть медицина как наука, а есть знахарки-бабушки, среди которых много шарлатанов. Среди них, правда, встречаются и порядочные, знающие толк в медицине. Но я все равно за науку. Это не значит, что я молюсь на Зюганова, он не Ленин. Я и на Ленина-то никогда не молился.
Сколько сейчас лжи! Сплошная ложь. Какие реформы? Изменения без изменения строя. Какие же это реформы? Вот петровские реформы, да, это реформы. Кровавые, жестокие, но реформы.
– Вы стали хуже жить сегодня?
– Несравненно хуже. Я наконец-то познал то, чему нас учили в школе, имею в виду эксплуатацию человека. Сколько раз меня обманывали, не платили за мою работу.
– Но, Юрий Владимирович, когда мы смотрим всякие киношные фестивали и видим актеров, ваших коллег. Я бы не сказал, что у них измученные голодом лица.
– Там кормят хорошо. Лучше, чем дома. А у меня пенсия всего 400 рублей. При этом я как придурок, как совок выступаю. Зовут ветераны выступить, а денег у них нет, и я выступаю просто так, бесплатно.
– У вас есть друзья среди актеров?
– Поумирало много. Из тех, кто есть, с кем-то я поближе, с кем-то подальше. Вот сейчас появилось патриотическое направление…
– Типа Губенко?
– Нет, там не только Губенко. Там Люба Зайцева, Вася Лановой, Аристарх Ливанов. Недавно движение «Коммунисты за трудящихся и за Советскую Родину» выдвинуло меня в Думу.
– Это что-то анпиловское?
– Нет. Там Крючков, Пригарин. Ну а даже если анпиловское, то что?
– По-моему это слишком. Это же какой-то «цирк-шапито».
– Не знаю, боюсь как бы Анпилов прав не оказался. Сегодня, когда президент ведет нас к гражданской войне, мне ближе Виктор Иванович, чем Борис Николаевич. Потом с Анпиловым мы всегда разберемся. Но я на задних лапках не пляшу ни перед Анпиловым, ни перед Зюгановым, ни перед кем. Я держу свою линию.
– А чем, кроме политики, вы еще занимаетесь?
– Да не занимаюсь я политикой. Это политика взяла меня за горло. Не нужна она мне тысячу лет. Наше советское киноискусство было в русле великой русской культуры. Оно сеяло разумное, доброе, вечное – то, что пробуждало мысли. Это меня абсолютно устраивало.
Сейчас же пошел полный развал, все делается по программе Даллеса, по мечтам Гитлера. Не знаю читали ли вы книжку «Застольные речи Гитлера», в ней всякие его мысли, которые он высказывал в застольях. Он говорил, что русским и украинцам не нужно образование выше четвертого класса, что обучение для них нужно сделать платным, что конфессий должно быть много – пусть, дескать, каждый под своим забором молится своему березовому пню, а если у них много энергии, то пусть пляшут. В общем, то, что делается сейчас.
Даллес говорил, что «будет разыгрываться трагедия самого непокорного народа на земле, а мы будем развращать, растлевать, разлагать». Вот сейчас, еще раз повторю, все делается по этой замечательной идее.
– Юрий Владимирович, давайте не будем о страшном. Чем же вы еще занимаетесь сегодня?
– Снимаюсь в фильмах. Иногда мне предлагают большие деньги за роли. Но если мне кажется, что фильм неправильный, то я отказываюсь от съемок. Снимаюсь за сопли в тех фильмах, которые мне кажутся правильными.
– Вы такой идейный?
– Да, такой я идейный. Ничего с этим не поделать.
– С ума сойти.
– Да, с ума сойти. Сам мучаюсь. И семья со мной мучается. Но никуда от этого недеться.
– Вы признались, что считаете себя типажным актером…
– Ну что значит типажный? Это ведь вроде как бы оскорбление, значит я кроме рожи ничего не имею.
– Я в хорошем смысле.
– Меня привлекали к работе не только из-за типажности, было что-то и другое.
– У вас много было поклонниц?
– Это их надо спросить. Были, наверное. Но я на этом не зацикливался. Не это же главное.
– Хотелось бы спросить о тех, с кем вы встречались на съемочных площадках. Олег Даль, Андрей Тарковский… Скажите, у вас отношения были чисто рабочими или они продолжались в жизни?
– По-разному. Помню, как в одном застолье Андрей Тарковский поднял тост за меня и сказал, что он не имеет чести быть моим другом, но для него было бы честью называть меня другом. Низкий поклон ему за эти слова. Но полной идентификации взглядов у нас с ним не было.
Олег Даль был замечательным артистом, прелестным человеком. Но, наверное, слаб был в чем-то…
– Может времена такие были?
– Во все времена так было – кто-то спивается, а кто-то нет. Спиваться, по-моему, не самый благородный путь. Хотя Бог его знает!
Вон Высоцкий, говорят, что он кололся. А с другой стороны, напахал бы он столько не живя таким образом? Трудно сказать.
– У вас есть кумиры?
– В юности их было полным полно. Но поклонение хорошо только в юности.
– А сейчас?
– Поумирали все. Вот взять Евстигнеева. Это же сказка, феномен. На западе «Оскаров» получают, а ведь большинство из них даже близко не валялись с Евгением Александровичем.
Тот же Ролан Быков. Метр с кепкой, а сколько энергии! Это же праздник был, когда видели его. В свое время таким праздником была Раневская.
.
Дата интервью: 1999-09-12
