В интервью Collider Энтони Хопкинс, исполнивший главную роль в мистическом триллере "Обряд" в основу которого легли реальные события, говорил о своей роли, о вере и об участии в проекте "Тор".
– Расскажите, пожалуйста, о том, как попали в проект "Обряд"; сразу же согласились или колебались?
– Мой агент прислал мне сценарий, но я не был уверен, хочу ли я играть этого жуткого человека. В тот момент съемки "Тора" были в самом разгаре. Но потом я прочел сценарий, встретился с режиссером Микаэлем Хафстремом, и он произвел на меня большое впечатление. В общем, я согласился и начал работать над ролью: учить итальянский, немного Латынь… Но сам я не знаю, каковы мои личные убеждения о чем-либо в этом мире. Вы видели фильм?
– Да.
– Есть сцена, которая происходит в церковном дворике после первого обряда экзорцизма, и я разговариваю с молодым священником Майклом Коваком (Колин О’Донохью), который серьезно сомневается в самой идее обряда. Он считает, что все это трюк, бессмысленное бормотание и никакого изгнания нечистого духа вообще не существует, и нет смысла дискутировать на тему: возможно ли пребывание дьявола в теле человека или это проблема умственного расстройства? Это главный вопрос, который обсуждается в фильме, и, скорее всего, на свете. Я отвечаю Коваку, что проблема скептиков и атеистов заключается в том, что мы не знаем, что на самом деле истинно. Мы всегда стремимся найти правду. А что мы будем с ней делать, когда найдем? И я спросил у Микаэля, могу ли я включить эти мои личные рассуждения в мою сценарную речь, чтобы показать, какой я скептик и атеист на самом деле, и чтобы эти мои слова заставили Ковака обернуться и удивиться: "Вы атеист?", на что бы я ответил: "О, да, я не прекращаю вести борьбу. Все время. Иногда я не могу сказать, в кого же я верю: в Бога, в Санта Клауса или фею Динь-Динь из "Питера Пена". Это мои слова, потому что, я думаю, нет человека, который бы не сомневался. Те, кто как молодой священник Майкл убеждены в собственной вере, и говорят: "Я верю в истину", забывают, сколько эта истина принесла горя. Гитлер знал истину, и Сталин, и Мао Цзедун, и Великая Инквизиция. Все они были уверены в своей правоте, и сколько принесли несчастья. Конечно, есть враг. Это тот, кто говорит: "Спор закончен"; "Спор закончен. Мы знаем, что делаем". Мы? Кто – мы? Люди? Мы ничего не знаем. Есть ли дьявол, нет ли его, я думаю, что когда мы забываем о нашей тленности, о нашей человечности, и утверждаем, что правы на 100%, – мы в беде.
– Наверное, эта роль дала Вам возможность поразмять мышцы – ведь Ваш герой проходит через многие уровни и крайности?
– Ну, мне надо было сыграть человека, который на вид – хороший священник, человек Бога. Следующий кадр – и он превращается в Ганнибала Лектера. Да, такое изменение можно назвать крайностью. Знаете, я приспособился к этому. Мне так часто приходилось играть подобные преображения, что я всегда готов к ним. Мне не нужно для этого становится священником или превращаться в одержимого.
– Вы присутствовали на ритуале изгнания нечистого духа, как это делал Колин?
– Нет. Колин был в Риме дольше меня – около недели, а у меня был один только день. Я думаю, он присутствовал на обряде 2-3 раза вместе с отцом Гари. Я знаю, что и сценаристы видели все своими глазами. Опять-таки здесь вопрос веры. Я задал вопрос отцу Гари: "Вы верите?", и он ответил: "Да". Я спросил: "А откуда Вы знаете?". Он сказал: "Загляните в глаза одержимому и узнаете сами". Я смог только сказать: "О…"
– Вы очень хорошо научились пугать людей. Откуда Вы знаете, как правильно это сделать?
– Если честно, не знаю. Сам себя не раз спрашивал. Не знаю. Наверное, просто у меня есть сноровка, но это не значит, что я страшный человек (смеется). Моя жена меня не боится, я ее боюсь. Когда мне было пять лет, мой отец брал меня в кино смотреть "Дракулу" с Бела Лугоши. Мы словно флиртовали с хаосом. Мы ходили в мрачный кинотеатр на фильмы ужасов, чтобы хорошенько испугаться. Мы были похожи на алкоголиков или наркоманов, заигрывающих со смертью. Все так поступают, доводят себя до полного уничтожения, а потом, если повезет, возвращаются к нормальной жизни. В нас всех это заложено. Мы несем в себе разрушение, не важно, какое: переедаем, перерабатываем, выпиваем, колемся, пускаемся во все тяжкие… Это, типа, весело. Вот и все, что мне известно. Я не знаю как, но у меня получается пугать людей – взглядом, жестом, наверное. Микаэль Хафстрем был прекрасным зрителем, потому что, когда мы репетировали сцену изгнания, и я посмотрел на вошедшего Колина моим "фирменным" взглядом, Микаэль назвал меня "безумным". Один только взгляд, смерть в глазах – это трюк, прием. Но я знаю, что это пугает, потому что я чувствую этот страх внутри. По-видимому, я сталкиваюсь с чем-то, что является моей темной стороной.
– Вам нравится пугать зрителя?
-Видите ли, очень долгое время я ворчал, что никогда не избавлюсь от образа Ганнибала Лектера. А потом я успокоился – ведь у меня очень много других ролей. Только два моих героя были отрицательными. Священник в "Обряде" – не плохой парень. Просто в этом фильме мне выпал шанс сыграть две роли.
– Снимаясь в "Торе", Вы не почувствовали, что вокруг кипят поистине шекспировские страсти?
– В "Торе"? Да, наверное, это крупный проект. Кеннет Брана – экстраординарный режиссер, но как все будет выглядеть после монтажа, я не знаю. Эмоции бьют через край, вы же в курсе, фильм о богах, поэтому шекспировские страсти здесь просто необходимы.
– А Вы хоть один комикс прочли?
– Нет.
– Как тогда Вы готовились к роли Одина? Ведь это очень важный герой во вселенной Marvel.
– Ну, не знаю, я видел макеты, декорации, свой костюм. Когда я понял, сколько всего они хотят на меня надеть, я подумал: "Вау!" Надев костюм, я сказал про себя: "Ну, все, теперь я бог…" (смеется). Было трудно, конечно, носить на себе целый день эту тяжесть – 10-13 кг. Так и подбадривал себя мыслью, что я бог.
– Вы большой актер. Как Вы воспринимаете тот факт, что многие продюсеры могут относиться к Вам, как к товару, который можно выгодно продать. Эта мысль омрачает Ваше отношение к искусству?
– Мысль о том, что я товар? Я не против быть товаром. Это дает мне возможность хорошо жить (смеется). Искусство? Ну, что сказать про искусство? Не хочу казаться циником, но когда ты делаешь фильм, перед тобой, как перед актером, ставят ряд задач: пойди туда, принеси то, и так далее. Потом все это нарезают и склеивают. При этом, на полу в монтажной у всех под ногами ты можешь увидеть кадры, в которые ты вложил часть своей драгоценной души. Я это к тому, что, на самом деле, у актеров нет возможности что-то контролировать. Все зависит от редактора, режиссера, продюсеров. И поэтому, будучи реалистом, я обладаю свободой – у меня нет иллюзий касательно моего места в этом мире, как актера. Вообще никаких иллюзий".
– Как Вы поступаете, когда после какой-нибудь телевизионной программы начинается фильм с Вашим участием?
– О, переключаю канал. Я никогда их не смотрю.
Дата интервью: 2011-01-29
