Известный музыкант уверен, что сможет прожить благодаря своим песням, известным еще по временам популярнгого в советское время квартета "Секрет". В интервью Максим Леонидов признался, что его не интересуют дискуссии о защите авторских прав, и рассказал, почему он согласился сняться в фильме о Высоцком.
– Максим, по вашим интервью заметно, что вы очень откровенны в оценках коллег. Не боитесь, что кто-то из них может обидеться?
– У меня нет таких опасений. А если обидятся, то что ж… Я оцениваю работу коллег только по необходимости. Я же не кричу на каждом углу, что мне нравится, а что не нравится.
Если же такой вопрос встает принципиально, то я не могу сказать, что умираю от счастья, когда слышу певца, такого то. Если так скажу, то совру. А зачем мне врать?
– Артисты вашего поколения с ужасом вспоминают о советских временах с худсоветами. Неужели так все было страшно, и ничего в них не было хорошего?
– Я против цензуры, но дело не в ней, а в воспитании. Публику надо воспитывать, и тогда она не станет есть брюкву, а предпочтет что-то послаще.
Сейчас в России наступило время капитализма без человеческого лица. Везде идет циничная купля-продажа. Поэтому художественный вкус сегодня никого не интересует – ни наше прекрасное государство, которое насквозь коррумпировано, ни наше прекрасное телевидение, которое стоит на службе у государства. Ни в чьих интересах прививать народу хороший вкус .
– Вы сказали, что сейчас все продается и покупается. И вы тоже?
– Конечно. Я зарабатываю себе на жизнь тем, что продаю свои услуги. Также , как и вы.
– Мадонна и Стинг тоже продаются?
– Они записывают диски, продают их, также как и билеты на концерты. Все продается и покупается, но я не об этом говорю. Я имею ввиду, что коммерция, как способ существования, стало главным.
– Михаил Муромов рассказывал, что ему приходилось платить редакторам музыкальных программ. А вам?
– Никогда. Принципиально никому не платили. Мы просто со всеми дружили.
– В одном интервью вы неожиданно признались, что «Секрет» был панк-группой, но не расшифровали – в чем это вырадалось?
– (смеется). Я имел не внешние проявления панк-рока, а саму суть поведения, философии, и , конечно, сказал это в шутку. Иногда «Секрет» вел себя по-хулигански на гастролях. Поэтому я и сказал, что мы вели себя, как панки.
– Тогда вам приходилось давать по несколько концертов в день….
– Еще как приходилось!
– Неужели все они были без фонограммы?
– Мы не умели петь под нее, и до сих пор не научился. Я получаю удовольствие о того, что делаю, и спеть под фонограмму для меня невозможно.
– Вас совершенно не видно на телевидении. Неужели не зовут? Например, в те же «Две звезды»…
– Звали. Отказался.
– Почему?
– Не вижу себя в таких проектах. Звали меня всюду, вплоть до «Звезды на ринге» Я же считаю, что надо заниматься своим делом. Я настолько ценю свою независимость, что не могу рисковать, и появляться в таких телепроектах, где у меня не будет рычагов влияния.
Вот приду в программу, а мне скажут: Ты будешь петь с тем-то». Я же не буду капризничать, как барышня: «Не-е, с тем не хочу, давайте другого…», и получается, что не смогу повлиять на ситуацию так, как хочу. А потом мне будет стыдно за то, что спел идиотскую песню? И все будут говорить: «Зачем Леонидову это было нужно?». Популярности мне это не прибавит? Нет. Убавит? Нет.
– Но не отказались от роли в фильме про Высоцкого.
– Мне это было интересно. Когда показали кусочек снятого материала, сначала даже подумал, что это старая запись с самим Высоцким, только потом понял, что съемки современные. А как это сделано не понимал. И тогда понял, что это будет хулиганская интрига, и захотелось принять в этом участие.
– И каково было быть на площадке рядом с Безруковым в роли Высоцкого?
– Сам процесс гримирования я не видел, это было, как святая святых. Но когда он выходил на площадку, когда мы играли, то ощущения у меня были потрясающие. Сергей очень хороший артист. У него была такая пластика, настолько точно он передал манеру Высоцкого разговаривать, что иногда хотелось назвать его Владимиром Семеновичем.
– Как получилось, что после ЛГИТМИКа вы попали сразу в один из престижнейших театров того времени – в БДТ?
– Товстоногов посмотрел наш дипломный спектакль «Братья Карамазовы», в нем я играл Ивана. После него он и пригласил к себе в труппу меня и еще двух ребят.
– Но ролей вам не давал.
– Нет. У нас был как-то с ним разговор на эту тему, и он сказал: «У меня нет планов на ближайшие два года не только на вас, но и на других».
– Не спросили: зачем же тогда взяли в труппу?
– Наверное, по инерции.. Шел 1984 год, и он был уже плох.
– На репетициях у него были?
– Нет. Он уже ничего не репетировал тогда.
– Довелось общаться с мэтрами?
– Конечно. И с Лавровым, и Стржельчиком, и Басилашвили. Я ведь служил в этом театре, приходил на сбор труппы.
Помню, как меня вводили в «Ревизор». Поселили в гримерку к Стоянову и Томашевскому, они играли первого и второго дворника. Мне было доверено сыграть не помню какого по счету, но тоже дворника. Я стал ждать, когда начнутся вводные репетиции. «Какие репетиции, – говорят мне, – Приходи на спектакль, сразу и введем».
Я пришел. На меня надели передник, дали метлу, объяснили: «Делать ничего не надо. Вставай чуть левее, и как проедет карета с Басилашвили, помаши вслед рукой, и крикни «Егей-гей!». Я так и сделал: встал левее, помахал, крикнул, и ушел.
Все мои иллюзии, полученные на курсе Кацмана и Додина после этого развалились в пух и прах.
– Значит, не почувствовали, что это легендарный театр?
– Почувствовал, что это умирающий гигант. Да, шли «Холстомер» и «Ревизор», другие хорошие спектакли, но поскольку Георгий Александрович был на излете, то можно сказать, что ничего не было уже в театре. Он был похож на умирающего мамонта.
– И вы ушли с легким сердцем?
– Абсолютно. У меня блины испеклись в другом месте. «Секрет» был уже самостоятельным, нам предложили работу за хорошие, как нам тогда казалось, деньги. Тут я был хозяин, и отвечал за то, что я делал. Для мужчины важно брать ответственность, и я всю жизнь пытаюсь строить так, чтобы по минимуму зависеть от каких-то вещей.
– А какие иллюзии внушали вам Кацман и Додин?
– Они воспитывали нас. У нас был студийный театр, театр единомышленников, который должен быть главным в твоей жизни.
– Пригодилось потом?
– Очень! Особенно принцип работы – честность. Для артиста очень важно умение слышать и видеть на сцене. Не надо ничего представлять, корчить и кривляться.
– Музыканты более откровенны во время выступления в эмоциях, чем артисты. Ведь артисты больше изображают..
– Я против слова «изображают». Есть разные школы – изображения и переживания. Додин и Кацман учили нас не казаться, не изображать, а – быть.
– Бываете в театре у учителя?
– Редко. Не тянет. Посмотрел «Три сестры», мне не понравилось. Говорят, недавно была интересная премьера.
– Но «иллюзии» пригодились, наверное, когда стали играть в «Продюссерах»?
– Конечно, пригодились. Я слышу и вижу то, что от меня просит режиссер. Калягин в этом смысле не мог на меня нарадоваться. У него не было со мной проблем. Я не нахваливаю себя: «Вот какой я артист!», вовсе нет. Я наученный своими учителями, и довольно часто сталкиваюсь с артистами, которые не научены. Вот повезет таким, и они попадают в роль, а не повезет, то не знают, что делать. Потому что не умеют.
– Вы как-то причастны к созданию «Продюссеров» в калягинском театре?
– Идея поставить мюзикл пришла Калягину и Смелянскому. Они довольно долго искали артиста на роль Макса Бялыстока. Насколько знаю, еще в то время, когда они начинали переговоры о покупке прав, а это было давно, лет десять назад, то Калягин сам хотел сыграть его. Тогда физически он еще мог вытянуть роль, но спеть, не спел бы. Роль Макса физически требует много затрат.
– А кто про вас вспомнил?
– Давид Смелянский. Он и позвонил с предложением. Я пересмотрел американский фильм. Когда мы встретились, спросил: «Вы хотите, чтобы я сыграл как Натан Лейн? Если да, то вряд ли что получится. Я совсем другой, и с удовольствием возьмусь за роль, если играть буду по-своему». У меня совсем другая психофизика, и я не смог бы сыграть, как Натан Лейн. Вместе с Калягиным мы придумали другого, брутального Макса Бялыстока.
– В одном интервью вы сказали:«Я свободен, и за эту свободу плачу». Чем?
– Быть в системе всегда легче, чем не в системе. Есть система взаимоотношений, скажем, эстрадных звезд. Как правило, все эти люди находятся в одной системе координат: ходят друг к другу на презентации, вечеринки, так как светская жизнь требует все время быть на виду, чтобы тебя не забывали. Тут телевидение, там – журналы…. Я всем этим не занимаюсь.
Вы сами сказали, что меня мало на телевидении. Вот поэтому и мало. Для того, чтобы было много, нужно быть в системе. Если ты аутсайдер, то платишь за это.
– Значит, для вас важно с кем общаетесь?
– А для кого это не важно? Вам не важно?.. Для всех важно. Другое дело, что один наступает на горло собственной песне, а другому душевное равновесие, возможность не врать самому себе важнее, чем материальные блага, которые может принести вранье.
– Игорь Скляр в интервью нашему журналу говорил, что ему будет чем заняться, если перестанут приглашать., и он сможет зарабатывать деньги в других профессиях. У вас тоже будет чем заняться в таком случае?
– Нет, но я не думаю, что меня перестанут приглашать. Мои двадцать пять песен, любимые народом, будут кормить меня. Есть люди, которые выросли на них, они будут покупать мои новые диски, приглашать на корпоративы, свадьбы, вечеринки. К тому же, я профессионал. Сегодня очень мало певцов, которые поют на сцене живьем. В основном, артисты выходят, и просто открывают рот под фонограмму. Кому это интересно?
– Алла Пугачева в программе у Познера объясняла использование фонограммы так: дескать, много концертов приходится давать артистам, вот они и устают петь живьем…
– Так не давай много концертов.
– Вас интересует дискуссия по поводу пиратских дисков, защиты авторских прав в России?
– Мне кажется, у нас в стране это не принципиально. Как автор могу сказать, что для меня важнее, чтобы люди услышали, что я делаю.
– И проценты от продаж не интересуют?
– Нет.
– И не злитесь на существование бесплатных музыкальных сайтов, где любой бесплатно может скачать ваши песни?
– Я не парюсь по этому поводу. Знаю, что это не та статья доходов, которая меня разорит.
У нас нет рынка по продажам дисков. Их никто не покупает. Можно думать: «Вот выпущу я новый диск миллионным тиражом, его купят, и я заработаю деньги». Да не купят! Это данность, и не надо скулить по этому поводу.
– Большой сторонник соблюдения авторских прав Никита Михалков приводит в пример законопослушный запад…
– У нас не запад. Мы живем по законам Орды, у нас есть хан, мы платим ему дань. У нас первобытное общество. О каком западе можно тут говорить?
– Ваши родители служили в театре Комедии, были активными участниками легендарных капустников. У вас от них чувство юмора?
– Конечно. Из этих капустников во многом вырос и «Секрет». Не было бы их, то я не впитал бы в себя их иронию, юмор. Эти чувства до сих пор помогают мне в трудные минуты. Впрочем, хорошее оно всегда помогает.
– То есть достоевщина – копание в себе – не ваше?
-Нет. В этом смысле я абсолютный западник, и не подвержен этой русской хандре.
– Ваша супруга – актриса. Как уживаются два творческих человека?
– Нормально. Это очень здорово, когда есть общий язык, и можно посмотреть на работу со стороны. Есть что подсказать, да и самому послушать подсказку.
Я не представляю, о чем бы разговаривал с женой, если бы она была стоматологом. О корнях? О кисте? «Знаешь, дорогой, сегодня у меня был такой интересный зуб… А какая была киста!».
– В театры ходите?
– Редко. Если честно, в Питере смотреть нечего. В Москве, наверное, есть. Я не театральный артист, хотя время от времени что-то и делаю для театра.
Вот недавно вместе с московским товарищем Александром Шавриным написали мюзикл «Растратчики» по пьесе Валентина Катаева. Будем его ставить в московском Театре Мюзикла под руководством Михаила Швыдкого. Буду играть в нем главную роль. Премьера назначена на ноябрь.
– Некоторые ваши коллеги, даже Макаревич, высказали свое отношение к протестным акциям. Вас не было видно среди тех, кто выступал в поддержку. Умышленно промолчали?
– Во первых, я не Макаревич, меня не спрашивают журналисты обо всем, что происходит в стране. Во вторых –главные события разворачивались в Москве.
– Но у вас есть мнение о том, что случилось со страной?
– Цирк. Цирк был в том, как эти двое менялись должностями. Да и народ, если честно, хорош. Это же он выбрал их. Даже если где-то были фальсификации, то не намного. Можно «нарисовать» десять процентов, но не сорок. Каков народ – таков и правитель.
– То есть вы, как Билан или Стас Михайлов, не пошли бы в доверенные лица к Путину?
– Нет.
– А если бы очень позвали?
– Вот если бы сказали: «Если не согласитесь, тогда мы вас расстреляем», пошел бы. Но надеюсь, до этого не дойдет.
У Чулпан Хаматовой не было, видимо, другого выбора. Видимо, правительство как то помогало с ее фондом.
Никогда ничего не проси у них, и тогда не надо будет делать им ничего в ответ. С мафией нельзя иметь общие дела. Надо помнить, что в один прекрасный день может придти дон Карлеоне, и сказать «Помнишь, ты обещал исполнить мою просьбу. Так вот, тот самый час пришел».
– Кто входит в ваш круг общения?
– Мои друзья, в основном, артисты и музыканты. У меня есть друзья и не музыканты, но я понял, что их нельзя собирать вместе. Компания не получается. Можно только по отдельности, потому что темы для общения разные.
– Не из музыкантов – кто?
– Люди разных профессий. Бизнесмены, ученые, но не физики, а лингвисты. Мне очень нравится узнавать о происхождениях языков, и искать корни слов.
– И что-то интересное нашли?
– Недавно, кажется, отгадал, откуда пошло выражение «мокрый, как цуцик». Догадался по логике.
Многие слова пришли в русский язык из других языков. Также из идиша, а тот в свою очередь многое взял из иврита. Так вот, на иврите «сус» – лошадь, и очень может быть, что «цуцик» это исковерканный «сусик», маленькая лошадка, жеребенок. А мокрый он от того, что только что родился.
Да и к тому же, лингвисты не только на темы языков говорят, мы еще обсуждаем книги…
– У вас есть время и читать?
– Не всегда удается, но читаю.
– Странно слышать от современного музыканта такое признание…
– (смеется). Так я же песни пишу… Откуда я буду брать вдохновение?
– И что вас вдохновляет?
– Самое разное. Я и детективы могу читать, и для меня важно насколько талантливо они написаны.
– Вы исполняете песни только на свои стихи? Не доверяете другим авторам?
– Будет странно, если я буду петь песни на стихи, допустим, Вознесенского. Они хорошие, но не мои. Для меня очень важно авторство.
Дата интервью: 2012-07-14
