В конце декабря 2012 года коллекционеры Сергей и Татьяна Подстаницкие передали в дар музею-заповеднику «Царское Село» похищенную из Екатерининского дворца в годы войны картину Карла Фридриха Шульца «Чины Крымско-татарского эскадрона лейб-гвардии Казачьего полка». Это уже третья картина, возвращенная Подстаницкими музею. Зачем коллекционеры отдают картины музеям и что такое коллекционер в современной России Сергей Подстаницкий рассказал в интервью.
– Сергей, вам нет и сорока лет, и поэтому не совсем похожи на коллекционера в традиционном представлении. Наверное, не ошибусь, если скажу, что в России редкость, когда молодой человек занимается коллекционированием произведений искусства?
– Времена меняются. Сейчас старое поколение коллекционеров практически полностью ушло. В Петербурге и Москве их остались единицы. Сегодня среди коллекционеров преобладает средний возраст. Приходит поколение молодых коллекционеров, у них совсем другой подход к формированию коллекций, да и информацию они получают иными путями, не так, как прежнее поколение.
– Кто они?
– Это могут быть топ-менеджеры до сорока лет, владельцы компаний, просто представители среднего класса.
– Для них картины и произведение искусства вкладывание денег?
– Как раз нет. Приходят люди, которые коллекционируют для удовольствия, и не думают, как бы потом это перепродать.
– Мне довелось общаться с одним петербургским коллекционером. Он говорил, что коллекционирование – это страсть. Он прав?
– Любое коллекционирование связано со страстью вне зависимости от того, что вы коллекционируете – от спичечных этикеток до картин стоимостью в миллионы долларов. Поиск вещи в чем-то сравним с охотничьим инстинктом. Торги на аукционе вызывают настоящий мужской инстинкт: ты должен победить!
– Где вы учились торговаться на аукционах?
– Это приходит с опытом. В первый раз торговался на аукционе в Амстердаме в 1999 году. Тогда была распродажа содержимого замка герцогов Саксен-Кобург-Готского, его купил кто-то другой. Продавали все – начиная от зубочисток с герцогскими коронами до живописи 16 века.
На аукцион собрались коллекционеры и антиквары со всей Европы – пожилые дамы с собачками, господа на автомобилях начала двадцатого века. Поскольку продавались вещи из личного гардероба герцога, то многие примеряли на себя его пиджаки.
– Вы коллекционируете картины. Это не спичечные этикетки. Простите за вопрос, но откуда у вас нашлись немалые суммы на их покупку? Или у вас есть свой бизнес?
– Я профессионально занимаюсь искусством, по образованию – историк. Работал экспертом. Эта работа хорошо оплачивается.
На самом деле, моя коллекция начиналась с покупок дешевых вещей в Измайлово. Там можно было купить гравюрки за двадцать-тридцать долларов.
– Чтобы потом перепродать за сто?
– Спекуляция мне неинтересна. Мне интересно первым найти и атрибутировать. Единственный шанс купить шедевр – это первым его узнать. Как-то я купил картину художника французской школы, а оказалось, что это была работа Боровиковского.
– У музейщиков, знаю, есть ревность друг к другу, а у коллекционеров?
– Конечно, есть какая-то зависть, например: у кого коллекция лучше. Я стараюсь относиться к этому легко. Вещей на свете много, и если не сумел купить какую-то, то куплю другую.
Иногда вещь может сделать круг, и, даже если по каким-то причинам не смогла достаться сразу, то по прошествии какого-то времени, может придти в руки. У меня были такие случаи, не раз и не два. Мне нравилась картина, но тогда я был молодым человеком, и финансы не позволяли ее купить. Ее покупали олигархи того времени, потом проходило время, они разорялись или теряли интерес к живописи, и продавали ее.
– Когда у вас появилась страсть к коллекционированию?
– Я всегда что-то собирал. Интерес к истории у меня был всегда, участвовал в исторических олимпиадах, еще школьником ездил в археологические экспедиции – при МГУ был исторический кружок.
– Если не секрет, сколько стоит самая дорогая картина в вашей коллекции?
– Мне не хотелось бы говорить про коммерческую сторону. Самые ценные вещи в коллекции выражаются в культурном плане. Это картины лучших портретистов начала девятнадцатого века.
– И за миллион долларов есть?
– Больше.
– И вы каждый день ходите мимо таких сокровищ?
– Я даже не думаю об этом. Когда занимаешься коллекционированием, начинаешь понимать, что деньги, как таковые, не имеют никакой ценности.
– Кому-то может показаться, что коллекционер, как собака на сене…
– Нет. Мы с женой, как коллекционеры, как раз активно участвуем в выставках – в год несколько раз. К тому же, каждая выставка имеет каталог. Таким образом мы вводим вещи в культурный оборот.
– В вашем возрасте заниматься просветительством, да еще в России… Может показаться несовременно.
– Но кто-то же должен это делать.
– Недавно вы подарили Царскому Селу картину Фридриха Шульца, которая была украдена немцами в войну. Не грустно было расставаться с ней?
– Это их вещь. Когда покупал эту картину, то знал ее происхождение. Оно недостаточно легитимное – она была украдена во время войны.
Есть еще и честолюбивый момент, его не надо сбрасывать. Это прикосновение к истории вещи. Двести лет назад она хранилась в Екатерининском дворце, и на протяжении ее жизни я не только вошел в ее историю, но и вернул в Россию.
– С музеями дружите?
– В основном историческими. Моя жена работает в музее-усадьбе «Остафьево» под Москвой.
– Директор Пушкинского музея Ирина Антонова говорила, что музейным работник не имеет права заниматься коллекционированием.
– Она человек старой формации. Ведь смотря как к этому относиться. Если говорить старушкам: «Я сотрудник музея, продайте мне вещь подешевле», а потом ее оставить себе, то это аморально.
С другой стороны, такие деятели, как Врангель и Бенуа, те, которые стояли у истоков Эрмитажа в начале прошлого века, были крупнейшими коллекционерами. Ничего зазорного в этом не было.
К тому же мы с женой часто дарим музеям вещи из нашей коллекции.
– Правда, что коллекционный бизнес привлекает интерес криминальных структур?
– Сейчас на самом деле ничего этого нет. Может, в девяностые было, но сейчас все легально. Главное – выбирать круг общения, и стараться не общаться с такими людьми. Да и красть картины сегодня бессмысленно, ведь отследить где может появиться краденное, легко.
– Наверное, вас дома очень хорошая сигнализация?
– Тьфу-тьфу-тьфу… Пока еще не имели возможности в этом убедиться. Потом мы собираем вещи по такой узкой теме – русское искусство восемнадцатого- начала девятнадцатого веков. Покупателей на них в Москве или Петербурге десятки человек, и большинство этих коллекционеров мы знаем.
– Почему у вас такой узкий интерес?
– На самом деле, он широкий, но так получилось, что в области коллекционирования, мы сконцентрировались именно на этой теме. Татьяна активно занимается русскими художниками-эмигрантами в Югославии.
Для того, чтобы собрать коллекцию из работ «передвижников» или «мирискуссников», нужны серьезные финансовые возможности. Для собирания коллекции работ конца восемнадцатого века, достаточно обладать знаниями в этой области.
– Современное искусство вас не интересует?
– Мне оно кажется неинтересным. Может, недостаточно в нем понимаю. Хотя интересные работы встречаются.
Как-то разговаривал с женой одного современного художника, и очень удивился, когда она назвала мне цены на его картины. Понимаю, что она очень любит своего мужа, но за такие деньги можно купить работы Коровина или Серова.
– Где вы находите вещи для своей коллекции?
– Процентов девяносто можно найти на сайтах аукционов. Очень много интересного можно найти на блошином рынке в Париже.
– А в Петербурге?
– Сейчас стало беднее, чем лет десять назад. Все в Москву перевезли (улыбается).
Надо сказать, что в России вещи восемнадцатого-девятнадцатого веков очень редкие. Если такие попадаются малоопытному антиквару, то он пытается продавать ее подороже. Хотя в Европе к вещам, которым двести лет, особого пиетета не испытывают.
На блошином рынке в Париже я купил портрет Толстого работы Джорджа Доу. И такие удачи не редкость. Там же мне повезло купить портрет Потемкина.
– Много среди ваших коллег прохиндеев?
– Есть люди, которые обманывают сознательно. Но есть и такие, которые обманывают сами себя. Например, человек покупает среднестатистическую вещь, и начинает себя убеждать, что это работа Боровиковского, и, убедив, пытается убедить в этом других.
– Вам доводилось сталкиваться с олигархами-любителями живописи?
– Раньше доводилось. Среди них есть такие, кто просто интересуется, а для кого-то это просто вложение денег.
Кстати, бывают и обратные ситуации. Например, олигарх может купить за пять-десять миллионов рублей не на аукционе, а на российском рынке грязную картину…
– В каком смысле грязную?
– Закопченную, затемненную, почти черное полотно. Просто кто-то ему внушит, что это настоящий Рубенс. Потом он будет показывать ее своим друзьям, и говорить, что у него есть Рубенс за пять-десять миллионов.
– Отличаются ли петербургские коллекционеры от московских?
– Петербуржцы вообще отличаются от москвичей, и коллекционеры тоже. В Петербурге больше людей, которые придерживаются старой системы коллекционирования. Среди петербуржских коллекционеров больше тех, кто интересуется акварелью начала девятнадцатого века и «мирискуссниками». В Москве это не пользуется популярностью, там больше внимания уделяется живописи и масляным картинам.
У петербургских коллекционеров сохранилась старая советская привычка – учить других коллекционеров. Они могут продать фуфло, и это не считается зазорным. Считается, что так ты учишь человека. Дескать, сам виноват, что купил фальшивку. В Москве это пресекли еще в девяностые годы.
Дата интервью: 2012-12-27
