Создатель единственного в России театра мужского балета считает, что его труппа существует только благодаря энтузиазму. В интервью он рассказал о сложностях мужского балета, комплименте Майи Плисецкой, и как он танцевал брейк-данс на съезде комсомола во Дворце Съездов
– Валерий, в этом году вашему балету исполняется двадцать лет. Как вам удалось столько просуществовать?
– Сохранились мы благодаря государственной поддержке. С 1992 по 2010 год мы были государственной труппой, а в 2010-м в связи с преобразованиями в сфере культуры, наше финансирование прекратили. Мы зарегистрировались как автономная некоммерческая организация. Это поставило труппу на грань исчезновения.
-Какая была причина отказа в финансировании?
– Это коснулось всех театров. У нас не было и нет ни своего здания, ни своего репетиционного зала, нас легко сократить. Тенденция сегодня такая: все театры нужно перевести на субсидии. Чем меньше будет государственных театров, тем меньше государство будет тратить на культуру.
Балетный коллектив очень затратен. Необходимы ежедневные занятия, репетиции, а в маленьком зале это делать невозможно. Сейчас арендуем несколько залов, но стоит это очень дорого. Драматический артист, как и музыкант,, может репетировать дома, хоть на кухне, сиди, учи роль. Балетному артисту , помимо обязательного репетиционного зала, нужна специальная обувь – пуанты,- которая быстро изнашивается, ее хватает иногда на один спектакль, не больше. Пуанты очень дорогие, потому что делают их вручную.
Мы стараемся зарабатывать сами, хотя это очень трудно, ведь балет – это не эстрада и не попса. Нисколько не хочу преуменьшить таланты эстрадных певцов, среди них есть такие трудяги, как, например, Валерий Леонтьев или Лариса Долина. Но если сравнить даже посещаемость выступлений, то у них она куда больше. Балет – это элитарное искусство.
– Вы тоже выступаете в больших залах. В БКЗ «Октябрьский», например.
– Это бывает раз в году. В «Октябрьском» очень дорогая аренда, а собрать четыре с половиной тысячи зрителей, чтобы ее оправдать, не так просто. Плюс еще реклама, которая часто стоит дороже, чем аренда.
– А как же ваши поклонники?
– У нас есть постоянный зритель, наши верные поклонники, но собрать из них полный зал БКЗ в один концертные вечер вряд ли получится.
– Как же вы существуете?
– На энтузиазме. Не знаю, насколько хватит терпения у ребят. Помимо всего прочего, у нас есть специфика – мы танцуем на пальцах. Научить профессионального танцовщика танцевать на пуантах безумно трудно, этому не учат ни в одном хореографическом училище. Ребятам приходится практически «с ходу» овладевать совершенно новой и непривычной для них техникой. Поэтому когда у кого-то из наших артистов появляются предложения, и они уходят в другую труппу со стабильной и хорошей зарплатой, я их понимаю и отпускаю.
– Когда вы начинали, было проще?
– Тогда я написал письмо Анатолию Собчаку по поводу создания своей труппы. Он спросил: «Это тот самый Михайловский, который танцевал князя Мышкина?» , и тут же жал согласие, поняв, что идея Мужского балета действительно может быть очень интересной. Ни у нас в стране, ни в мире больше нет такой труппы. Мы до сих пор – единственные. Ведь кроме классики мы танцуем еще шестнадцать стилей и направлений танца. А научить человека танцевать и классику, и танго, и модерн, и степ – , очень сложно, поверьте.
– За время существования труппы что вы больше слышали о своей работе – восхищения или неодобрения?
– Мы объездили с выступлениями почти всю Россию, и более 25 стран мира, в некоторых городах бывали несколько раз. Там, куда мы приезжали впервые, бывало, что зрители сначала воспринимали отрицательно: «Мужики на пуантах? Да еще в женском? Они, наверное, геи». Но после спектаклей меняли свое мнение кардинально, признавая, что ничего подобного никогда не видели.
– Это зрители, а коллеги что говорят?
– В основном, относятся доброжелательно. Однажды в БКЗ «Октябрьский» был концерт – в первом отделении танцевали солисты Мариинского театра , а во втором наш Мужской балет, причем те же самые номера. Мариинку представляли великие балерины – Светлана Ефремова и Елена Евтеева. Они потом спрашивали у меня, как я делаю какие-то па. Евтеева сказала, что ей безумно понравился мой «Лебедь».
С Любовью Кунаковой мы танцевали вариацию «Раймонды» – она «фразу», я «фразу»… Другие бы сказали, что великая балерина сошла с ума, танцует с Михайловским! А для нее это было нормально.
На одном из конкурсов «Майя» одна дама –балетный критик, посмотрев выступления участников, сказала при подведении итогов: «Скоро мы будем учиться классическому балету у Михайловского». Мне было приятно это слышать.
– Как ваши артисты решаются танцевать в женских костюмах? Это не только необычно, но и может показаться более, чем странным, как тем товарищам, о которых вы говорили….
– Если человек внутри по-настоящему артист, то это для него не более, чем роль. Наши ребята именно так это и воспринимают.
– Может, это как «прикол»?
– В какой-то мере, да. Но прикол все-таки сложный, тяжелый. Этому еще надо научиться. Особенно тому, как встать на пальцы.
– К тому же в классическом балете партнер поднимает партнершу на руки…
– У нас все по-другому. Я не просто так сказал про умение танцевать на пальцах,. У наших артистов ноги постоянно стерты. У мужчин же вообще другое строение тела – другие ноги, другой вес, другой центр тяжести, поэтому и на пальцах он стоит всем весом. У женщины природа совсем иная, другие пластика и конституция. Я никогда не думал, что между мужчиной и женщиной такая пропасть, даже в балете.
Когда мы начинали репетировать, стало понятно, что у мужчины совсем другая походка, руки, поворот головы. Но ничего, научились. Для меня самое главное в работе – чтобы не было пошло и грубо. Когда мужчина начинает изображать женщину, чаще всего это больше похоже на кривляние, грубую пародию. Мне не хочется пародии такого уровня. Мне важно, чтобы было не пошло, а профессионально.
– Майя Плисецкая когда-то сделала вам комплимент. Дескать, вы танцуете «Умирающего лебедя» лучше, чем она. Приятно было?
– Это была шутка гения. На мой взгляд, лучше Плисецкой «Лебедя» никто не танцевал. Я до сих пор смотрю записи ее выступлений, как завороженный.
– У вас не было желания открыть свой театр?
– Нет. У меня было только желание иметь свой репетиционный зал. Театр должен быть репертуарным, должна быть постоянная большая труппа, множество спектаклей. Такой театр очень трудно содержать в нынешних условиях, нам бы себя хотя бы сейчас прокормить…
– Но Эйфман же строит свой театр…
– Это другое. Я не настолько влиятельный человек, чтобы моей труппе выделили такое финансирование.
– Вы считаете себя его учеником?
– Конечно, я многому научился у Эйфмана. Когда стал руководить труппой, по- другому начал понимать его. Не только творчески. Одно дело быть просто актером, исполнителем, и совсем другое – руководителем. В каком-то плане считаю себя его учеником, хотя в классическом танце и других направлениях, я умел кое-что и до знакомства с ним.
Знаете, когда заканчивается балетная карьера? Когда артист перестает учиться. Поэтому наши ежедневные занятия называются уроком или классом. Мы учимся каждый день. Я до сегодняшнего дня овладеваю какими-то новыми стилями, мне это интересно, несмотря на возраст (улыбается). Сегодня много новых течений в танце, и я репетирую их с ребятами. Я должен все знать сам, чтобы показать, научить.
– Современные танцы нравятся?
– Нравятся. Это совсем другая культура, совершенно другое мировосприятие, другие пластика и ритм. И это все непросто.
Не всех классические танцовщики способны овладеть современными направлениями танца. У нас были такие ребята, которые не смогли это освоить.
Когда –то на заре появления брейк-данса я танцевал его на концерте для делегатов последнего съезда комсомола в Кремлевском дворце съездов, под песню Пахмутовой «Мы – молодые».Пока учился этому танцу, ходил весь в синяках – с зелеными плечами и синим позвоночником.
– На дискотеках танцуете?
– Нет, и очень давно.
– Почему?
– Инстинкт самосохранения. Дискотека – это свободные танцы. Не дай бог, если тебя толкнут. Лет двадцать назад меня случайно толкнули так, что я подвернул ногу. С тех пор, бывая на дискотеках, просто смотрю, как люди веселятся.
– По вашим наблюдениям, умеют наши люди танцевать?
– Мне нравится. Главное – естественность самовыражения. Когда начинается кривляние от желания показать себя – неприятно.
Ощущения танца есть у многих, просто его надо развивать. Стремление танцевать заложено у всех. Танец – это движение. Мы ходим, двигаемся, реагируем корпусом, все это – естественное самовыражение. Другое дело, что профессиональному танцу надо учиться серьезно.
– Как вы думаете, почему в России стали так популярны ирландские танцевальные ансамбли?
– А кто танцует в этих ансамблях?.. Половина артистов из ансамбля Игоря Моисеева, половина из «Березки». Основной костяк – выходцы из России.
На мой взгляд, ничего особенного в этих танцах нет – довольно примитивные рисунки опущенные руки, танцоры работают в основном ногами., очень мелкие движения. Они привлекают массовостью и синхронном. Посмотрите, как работает ансамбль «Березка», как они двигаются, как они перестраиваются. У них есть свой конек – кажется, что девочки не двигаются, а плывут. На одном их выступлении видел, как зрители привставали с мест, чтобы посмотреть на сцену, и убедиться, что она не крутится.
– Почему в России мало, кто знает народные танцы? Ту же «Барыню» вряд ли знают…
– О чем вы говорите! Сегодня в хореографических училищах перестали преподавать русский танец. Есть просто характерный танец, где обучают испанскому танцу, мазурке, краковяку… Русскому танцу учат только в студиях ансамбля Игоря Моисеева.
– Вы можете сравнить отношение к национальным танцам у нас и на западе?
– У них более или менее то же самое. На западе до сих пор с интересом относятся к нашим ансамблям – , той же «Березке» или моисеевскому. Потому что они отличаются потрясающим мастерством.
– Вам довелось попробовать себя в качестве драматического артиста. Понравилось?
– Я участвую в спектакле «Дневник гения» про Сальвадора Дали. Играю актера Джефф Фенхольта, последнего любовника Галы, исполнителя главной роли в фильме-мюзикле «Иисус Христос суперзвезда». Текста у меня, правда, немного.
– Не привычно было ходить по сцене, а не танцевать на ней?
– В этом спектакле я еще и танцую. «Дневник гения», кстати, не первый мой драматический опыт. Была еще одна очень серьезная работа – «Послесловие к «Идиоту». Но, к сожалению, этот спектакль мы сыграли всего по одному разу в Петербурге и Киеве, восемь раз в Париже, десять в Америке, столько же во Франкфурте и Дрездене.
В этом спектакле участвовали два актера – Олег Валерьянович Басилашвили и я. Пьесу написал Влад Фурман, а автором идеи была Ольга Обуховская, бывшая жена Фаруха Рузиматова. Действие развивается уже после окончания романа Достоевского: князь Мышкин попадает к доктору Шнайдеру в Швейцарию, где тот с помощью психологических сеансов провоцирует Мышкина, заставляет его снова пережить события, которые были в романе, пытаясь таким образом вернуть его к реальности. Однако, в ходе сеансов он понимает, что у князя настолько прекрасный внутренний мир, при этом абсолютно неприспособленный к окружающему, что будет лучше оставить его в том мире, в котором он живет.
В этом спектакле я тоже танцевал. Публика принимала потрясающе.
– Ваш балет выступает под фонограмму. Считаете это нормальным?
– Вполне. Откуда у нас деньги на живой оркестр?
– Но фонограмма все-таки – это не живой звук…
– Мы работаем под хорошие фонограммы, с прекрасным исполнением. Для нас это удобно – одни и те же записи, один и тот же темп, что в балете очень важно. Дирижер может замедлить музыку или увеличить темп. Ничего страшного в фонограммах нет.
– Вы поставили один номер для Плющенко, как хореограф. Интересно было с ним работать?
– Мне очень понравилось. Он настоящий спортсмен, работяга, очень мыслящий человек. Почему одни становятся чемпионами, а другие нет? Наверное, потому, что вторые просто не работают.
– Судя по тому, как он ходил на работу в ЗАКС не скажешь…
– Это другое. Почему-то на это обращают больше внимания, нежели на его творчество.
– Если у вас такие связи, то почему вашему коллективу не помогают спонсоры?
– Мечтаю о них. Мои друзья давали мне деньги на костюмы. Мог позвонить человеку: «Слушай, нужны деньги». Встречались, он открывал свой «лопатник» – с одной стороны доллары, с другой – рубли. «Бери сколько надо». Я брал ровно столько, сколько было нужно. Ни на копейку больше.
Наверное, было бы хорошо, если бы нам помогала какая-то крупная компания, но такого нет. Тут есть психологический момент, как мне кажется. «Помогать мужскому балету? – думает человек. – Что обо мне подумают?». Такое, к сожалению, в мозгах наших людей есть, и никуда от этого не денешься.
Например, в Южной Корее и ЮАР на наши спектакли приходили президенты этих стран.. В Ботсване пришел весь дипломатический корпус. После спектакля посольство устроило прием, где все дипломаты с восторгом благодарили нас за праздник. А в своей стране мало того, что мы остались без поддержки государства, так еще и работаем за копейки.
– Как смотрите на будущее?
– Пока не знаю, пока держусь. Нервов и изобретательности хватает. Будет обидно, если все, что тащил двадцать лет, рухнет в один момент. Если бы я знал, когда начинал, что все будет так трудно, то, может, и не взялся бы. Людям нравится то, что мы делаем, нас великолепно принимают. Иногда приезжаем в города, где вооьще нет балетных коллективов, и люди впервые знакомятся с балетным искусством именно на наших спектаклях
Один балетный критик сказал мне: «Ты, как Анна Павлова, пропагандируешь русский балет на западе».
– А чего все это стоит, никто не знает…
– Раневская, не будучи балериной, хорошо поняла суть нашей профессии: «Балет – это каторга в цветах». Только я бы еще добавил – не всегда в цветах.
Дата интервью: 2011-09-23
