Известный в прошлом солист "АукцЫона" и "Форума" уверен, что Россия не готова к гей-парадам. В интервью он также рассказал, почему не стал бы петь с Pussy Riot , своих фотографиях в архивах полиции, и причине несостоятельности Украины, как государства.
– Сергей Львович, судя по вашим интервью и страничке в фейсбуке, у вас , как говорят, все в шоколаде и мармеладе. Значит, жизнь удалась?
– Не знаю, что вы называете шоколадом и мармеладом. Если у человека все хорошо, то это состояние души. Если говорить о материальной жизни, то знаю очень много людей, у которых есть золотые унитазы, но они не дружат ни с собой, ни с миром.
Я разделяю материальное и духовное. У каждого жизнь удается по-своему. Мне кажется, это важно понимать. Я видел нищих в Индии – совсем маленькие дети бегают за автобусами с туристами, и просят деньги. При этом они улыбаются и такие счастливые, просят милостыню не потому, что они несчастные, а потому, что им нужно просто поесть в этот момент. Они в согласии с миром, который их окружает, с самими собой. Они принимают ситуацию такой, какая она есть, никого не проклиная. Человек бывает несчастен, когда начинает проклинать всех, и, в первую очередь себя за то, что ему что-то не удалось.
– Вы очень активный пользователь фейсбука. Для вас это связь с миром, общение с людьми или способ напомнить о себе?
– Все вместе. Я бизнес-тренер, у меня есть свой бизнес, он связан с коммуникациями, искусством продаж. Мне очень важно уметь обрабатывать возражения, уметь разговаривать с людьми. Социальные сети в этом плане – бесконечная практика. Мне нравится, как сказал Станислав Лем: «Я узнал, какое количество идиотов в мире лишь тогда, когда подключился к интернету». Я бы смягчил Лема, и сказал, что в мире действительно очень много разных людей.
Какая основная проблема сегодня в общении? Люди что-то говорят, а потом интерпретируют свои слова: «Я совсем другое имел ввиду». В интернете всегда можно ткнуть пальчиком в предыдущий текст: «Вот что ты написал. Почитай». В этом смысле письменная речь обязывает нести ответственность за свои слова. У нас ведь люди привыкли, говоря на воровском жаргоне, не отвечать за базар. В интернете всегда можно показать то, что человек говорил прежде.
– Как реагируете на хамство, которое распространено в соцсетях?
– Оно встречается. Неадекватных людей «баню».
Хамство тоже бывает разное. Бывает, что человек нормальный, но в какой-то момент не смог проконтролировать свои эмоции. Или оно может случиться, когда человек неожиданно получает возможность общаться с медийным персонажем. Из-за своих внутренних комплексов он не знает, как себя вести, и начинает хамить: «Мне плевать на твою медийность, я сам по себе крутой парень». Встречаются барышни с комплексами: «Мне все равно, что у тебя куча поклонниц, а я вот такая». Так они самоутверждаются. Хамство один из видов самоутверждения.
Я считаю, что в любой полемике можно обойтись без хамства, потому что любой разговор имеет два вида – по сути и по форме. Всегда стараюсь вернуть собеседника к сути. Часто люди в ответ хотят уйти в форму: «Ты не такой на самом деле. В жизни ты выглядишь совсем не так, как на фотографиях». То есть общение переходит на уровень обсуждения личности.
В общении есть правило: «Я уважаю право другого на мнение, но не мнение». То есть у каждого человека есть право на мнение, но это не значит, что я с ним буду согласен. У меня есть право с ним не соглашаться.
– Матом можете послать оппонента?
– Я не мастер матерного языка.
– Вы начинали в «АукцЫоне». Настоящий андерграун. Но судя по вашим высказываниям сегодня, вы, похоже, стали человеком системы. Пишите, что «Америка – это говносток», про «нашкрым»… Почему такая перемена?
– Это не перемена. Я всегда воспитывался в любви к своей родине. Мой папа был следователем в прокуратуре, мама преподавателем. Я рос в очень правильной семье, родители были коммунистами, и воспитывали меня в своем духе.
Я не коммунист, но если почитать «Моральный кодекс строителя коммунизма», то в нем можно найти очень правильные вещи, практически все взято из библии. Другое дело, что это не выполнялось, и протестовать можно было против того, что он не выполнялся, а не против того, кто его написал. Получается, что тогда я не протестовал против системы. Меня не устраивала уравниловка, что на эстраде все были одинаковые. Я был против политики усреднения. Я, как человек яркий и индивидуальный, был за то, чтобы каждый мог проявлять свою индивидуальность.
Когда сегодня я говорю в фейсбуке, что «Америка – говносток» или про «наш Крым», а он наш…
– Это вопрос спорный.
– Он наш, и всегда был наш. Все когда-то было чьим-то, потом поменялось. Но не могу сказать, что я оголтелый фанат нашей политики. Когда слышу критику Путина, то хочу сказать оппоненту: «Сядь на его место. Я на тебя посмотрю». Понимаете, Путин, может быть, не самый идеальный вариант, как политика, и, наверное, идеален только бог, идеальных людей нет. Но другого для нашей страны руководителя сейчас нет. Я не вижу другой кандидатуры. Если бы не появился Путин, нашу страну постигла бы участь Украины.
Я очень долго чурался политики. В моей жизни была история, когда я спел песню про Горбачева, но не про политика, он тогда уже не был президентом. Мне показалось, что с ним обошлись несправедливо, он не сам ушел, а его «ушли», отодвинули. Мне казалось, что этот человек сделал очень много для страны. Когда он пришел к власти, то один из первых его законов был об окончании преследования за внешний вид. До этого тех, кто приходил в «Сайгон» с ирокезом или серьгами, арестовывали. В рок-клубе это называлось «вязалово». Я тогда был молод, у меня был, мягко говоря, сложный имидж, и за свой внешний вид не раз бывал в милиции. Там до сих пор, наверное, хранятся мои фотографии и отпечатки пальцев. Нас считали неблагонадежными.
– А что вам говорили? Какие были претензии?
– Претензии были к внешнему виду. Спрашивали: почему я тусуюсь в «Сайгоне» и рок-клубе? Еще спрашивали: почему я не патриот родины? Но самое ужасное было то, что они никак не могли понять, как я, падла такая, учусь в институте культуры? Меня даже не допускали к экзаменам… из-за серег в ушах!
Недавно умер известный режиссер Олег Леонидович Орлов, он шестнадцать лет был постановщиком «Весны романса». Он был моим педагогом в институте, читал лекции по режиссуре. Замечательный был человек! Именно он не пускал меня на экзамен. «Вы комсомолец?» – спрашивал он меня. «Да». «Тогда почему вы, комсомолец, носите серьги в ушах?». И я ему ответил: «Олег Леонидович, в нашем институте половина комсомольцев носит серьги». Он был умным человеком, и понял о чем я: «Да, это так, но они женщины. Вы не девушка». В общем, на время экзамена он заставил меня снять серьги.
Многие в институте знали, что я со второго курса был в «АукцЫоне», и относились к этому не очень хорошо. Особенно к тому, что ездил с группой на гастроли. Периодически в институте меня за это «прорабатывали». Меня считали достаточно талантливым студентом, я участвовал во всех институтских постановках, а из-за гастролей мое участие срывалось.
В общем, я попал в разряд панков. Когда спел песню про Горбачева, который отменил преследования за внешний вид, то отчасти это была моя благодарность ему за то, что от нас все отстали.
Прошло несколько лет после моего окончания института, и Олег Леонидович, с которым мы остались приятелями, пригласил меня, как солиста «Форума», как известного артиста, на день посвящения в студенты 1 сентября.
И что же я увидел, когда пришел на Марсово поле, где обычно проходит церемония. Каждый второй студент был в серьгах. Парни и девушки пили из банок джин-тоник. Студенты не стеснялись толкать локтями преподавателей, потому что было тесно, и преподаватели молчали. «Боже мой, – подумал я. – Может, все-таки нужны ежовые рукавицы? Может, нужна какая-то одна объединяющая идея, чтобы все было в строгих рамках?». Я хорошо помню советское время, и тогда люди не целовались в метро, а сейчас просто чуть не падают с эскалаторов в пароксизме страсти. Мне неприятно на это смотреть, не знаю, куда глаза девать.
– Вы ездите в метро?
– Бывает. Особенно, когда большие пробки. Я ведь нормальный человек. Это нормально. Кто-то узнает, здороваются.
Я вам больше скажу. Как-то участвовал в Хануке, несколько лет назад, а тогда, если помните, в Питере было бедствие – все занесло снегом, сугробы, в общем, кошмар. Артисты опаздывали на концерт, особенно те, кто из Москвы. Кобзона еле довезли с мигалками до какого-то метро, и он спустился в него, доехал до Ледового дворца. Когда он вышел на сцену, и сказал, что ехал в метро, никто не поверил.
– После известных событий на Украине и в Крыму раскол произошел не только в обществе, но и творческой интеллигенции. Нашлись те, кто подписал письмо Путину в поддержку его действий, но есть и те, кто не поддерживает его. Судя по вашим высказываниями в фейсбуке, вы с теми, кто поддерживает?
– Я в такой дивной компании. Олег Павлович Табаков, много еще замечательных коллег, которые подписали письмо в поддержку Путина…
– Как? Вы тоже подписали?
– Подписал.
– Не стыдно?
– Нисколько. Вы что, нисколько не стыдно. Это письмо подписало огромное количество людей, я видел список, и разделяю их взгляды. Но я подписал его не потому, чтобы быть рядом с властью. Это моя позиция.
– Нет обиды, что вы оказались по разные стороны баррикад с коллегами по цеху?
– Ну и что? Я уважаю право каждого человека на его мнение, но это не значит, что я должен быть с ним согласен. Поймите, мне скоро будет пятьдесят один год, у меня такая устоявшаяся жизненная позиция, что расшатать ее – дохлый номер.
Я считаю, что до прихода Путина страну разворовывали…
– А сейчас что, обогащают?
– Минуточку. Помните, что ответил Сперанский, когда его спросили заграницей: «Что нового в россии?».
– «Воруют».
– Вот. Это будет всегда. Другого в этой стране не будет. Для того, чтобы не воровали, нужно очень много поменять.
И Горбачев, и Ельцин все время советовались с иностранными консультантами: «Как нам быть? Что нам делать?», а те им рекомендовали. В результате нарекомендовали так, что к приходу Путина мы, нефтедобывающая страна, остались без контрольного пакета акций над нашей нефтью. Всем управляли иностранцы.
Да, я уважаю мнение каждого, но считаю, что не всегда человек должен его высказывать. «Почему?» – спросит кто-то. Отвечу: «Получите сначала мои два высших образования, одно из них – за рубежом. Прочтите то, что я прочел, и тогда мы встанем с вами на один уровень».
Когда Путин пришел к власти, то он вернул контроль над пакетом акций.
– Говорят, что и своим друзьям в том числе?
– Причем здесь это? Он вернул нашей стране, до этого нефтяной пакет контролировали иностранцы. Горбачев и Ельцин консультировались с ними, а те, в момент консультации, получили в нашей стране все, что угодно, и мы превратились в сырьевой придаток.
Почему Украина не состоялась, как государство? Из-за тотального воровства. Там украли все. Сегодня они остались с голой задницей и пустой казной, где мышь повесится. В мире нет таких денег, чтобы вытащить их из задницы. Обратите внимание, Запад пока занимается там консультированием и проводит боевые действия. Но он ни копейки не дал, а мы уже дали три миллиарда.
– И отобрали Крым.
– Мы его не отбирали. Это первое. Второе. Мы очень долго терпели, когда они отдадут кредит за газ. Это не может долго продолжаться. Сейчас даже Международный валютный фонд не хочет иметь дело с Украиной, считает ее за страну с опасной внутренней ситуацией.
– Простите, вы так говорите про долги «Газпрому», как будто это вам должны. Вы получаете какие-то дивиденды от деятельности «Газпрома»?
– Нет. Вы считаете, что мы должны получать эти дивиденды?
– Было бы неплохо, если бы было, как в Норвегии, где доходы нефтяной промышленности делятся между гражданами страны.
– У нас такого нет. Мы не Норвегия. Сколько граждан там, и сколько в России? Вы хотите делить доходы от продажи нефти между всеми гражданами? Наверное, я тоже был бы не против.
– Режиссер Говорухин сказал, что когда работал на Одесской киностудии, то «ощущал украинский национализм». Вы долгое время жили на Украине. Тоже чувствовали его?
– В Запорожье, где жил, нет, потому что это пророссийский город.
Но я хочу еще раз сказать, что Украина не состоялась, как государство. Это я понял еще в школе. Ну, какая Украина, если все говорят на русском языке? Те, кто пытаются говорить по-украински, то получается такая смесь русского с украинизмами, эдакое гэканье! Это все что угодно, но не украинский. Я говорю на нем лучше, чем они.
В прошлом году я был во Львове, прозападнее города трудно придумать. В одном магазине меня спросили: «Откуда вы?». Когда сказал, что из Петербурга, они стали удивляться: «Откуда вы так хорошо знаете украинский?». «Я учился в Запорожье в украинской школе, и учил украинский с огромным удовольствием». «Та там же москали» – такая была реакция на мой ответ. Вот вам отношение к Запорожью во Львове. Вы ошибаетесь, если думаете, что Украина единая. Львовяне всех, кто жил на юго-востоке считали «запроданцями», то есть теми, кто продались России..
– В прошлом году вы еще выступали в Киеве. Там уже тогда по улицам ходили бандеровцы?
– Тогда еще Майдана не было. Бандеровцы не ходили…
– Значит, они были в подполье?
– Я не проверял этого, да и в Киеве был всего полтора дня. Глупо, что вы задаете мне такие вопросы. Вы же понимаете, что в то время их там быть не могло.
– Откуда же они появились?
– Напрасно вы это говорите..
– Это не я, а наше телевидение.
– Сейчас есть огромное море информации, кроме Первого канала и «России». На украинских телеканалах тоже есть искаженная информация. Поэтому не смотрю ни то, ни другое.
Я действительно всей душой болею за эту страну, у меня много с ней связано, жил там долгое время. Когда были события на Майдане, смотрел постоянно сайт, где был камера он-лайн. Я видел своими глазами, как стоят беркутовцы, не стреляют, а оголтелая толпа тычет в них палками, стараясь попасть под шлем, чтобы выколоть глаз, и сжигает их "коктейлями Молотова". Я видел это своими глазами. Более того, все это время не было приказа стрелять, и беркутовцы стояли со щитами и дубинками.
Я боюсь, что ближайшие пять лет не поеду на гастроли на Украину. Сколько бы не приглашали, сколько бы денег не давали – не поеду. Я увидел такой звериный оскал. Как толпа скачет и скандирует: «Москаляку на гиляку», «Москалей на ножи». Да не поеду я туда! Не смогу поехать. У меня украинцы больше не соединяются с понятием братский народ.
В прошлом году во Львове у меня было два потрясения. Во-первых, увидел русофобские граффити. Мне было неприятно. Тогда еще даже Майданом не пахло. Представляете, в центе города, где музеи, театры, надпись «Адольф, проснись!».
– У нас в прошлом году на футбольном матче в Ярославле фанаты вывесили нацистский флаг…
– Это плохо, я осуждаю, но футбольные фанаты – это особая статья. Это немножко другая история.
– Вы думаете, в России нет фашистов?
– Я не знаю. Я их не вижу. Может, вы знаете улицы в Питере, по которым они ходят, я не видел, а на Украине видел.
В том же Львове зашел в магазин на площади Рынка. Ни в какую-то придорожную лавочку, а в бутик. И увидел две футболки – на одной портрет Степана Бандеры, на второй надпись – «Дякую тоби Боже, шо я не москаль». Спрашиваю девушку: «Для кого это продается?». Она отвечает: «Покупают с удовольствием, особенно туристы». «Девушка, – говоря я ей, – представьте теперь, что вы приезжаете в Питер или Москву, заходите в центральный бутик, и видите там футболку с надписью «Спасибо тебе, Боже, что я не хохол». Она стала оправдываться: «Это не я ее сделала. Это на фабрике».
– Недавно депутат госдумы Федоров заявил, что Цой пел песни, которые для него написали в американском госдепе…
– Сейчас можно говорить все, что угодно.
– И вас не смущает, что депутат из «Единой России»?
– Ну мало ли что?
– «Киношники» уже написали заявление в прокуратуру.
– Я не видел эту информацию. У меня много дел. Я не знал про это ничего. Мало ли у нас товарищей, которые делают популистские заявления и самопиарятся?
– Какое же это популистское заявление? Это обвинение.
– У него есть доказательства?
– Он ссылается на какие-то данные знакомых из КГБ.
– Мне трудно в это поверить.
– Давайте о приятном. Вместо попсы вы стали петь романсы. Почему?
– Я вообще человек ищущий, и очень творческий, и ищу свои способы общения с публикой и самовыражения. До «Аукциона» занимался академическим вокалом. Это пригодилось, когда пел «Вернись в Соренто» и арию индийского гостя из «Садко».
У меня было много экспериментов и попыток найти себя.
Романс, на мой взгляд, самая доверительная форма общения со зрителем. В ней нет никакой фальши. Я никогда не пел под фонограмму. Концерты у меня часто бывают в сопровождении рояля, скрипки, гитары. Тут не спрячешься ни за какие лазеры и балеты. Стоишь, как голый, на сцене. Вот такая обнаженка. Поэтому у нас не все берутся за этот жанр.
– Вам не кажется, что романс – это уходящий жанр? Молодежь ведь мало им интересуется.
– Мне все равно. Вы хотели, чтобы я произвел впечатление на молодежь? У меня нет такой задачи. У меня есть задача самовыражения.
У меня есть какие-то диджейские работы, но это не потому, что я хочу привлечь молодежную аудиторию. Мне просто самому было интересно работать в этом жанре.
Вместе с Виктором Салтыковым выступали в БКЗ и Дворце спорта, делали программы в стиле «евроданс» , когда отмечали двадцатипятилетие «Форума». С этой программой нас до сих пор приглашают выступать.
Кстати, романсы молодежь слушает, и очень рад этому. Я не считаю романс архаичным жанром. Галина Ковзель уже шестнадцать лет организовывает концерты романсов в Октябрьском зале, и всегда аншлаг.
– Может, потому что ходят люди старшего поколения?
– Причем тут поколения? Как-то ко мне в гости приехали навороченные москвичи, им лет по тридцать. У нас были запланированы переговоры, но в тот день у меня был концерт, где должен был петь романсы. Предложил им придти на него, послушать, а потом и поговорить. «Да ну! Ни за что в жизни!» – отказывались они, но пришли. Так за уши их потом было не вытащить с концерта. Вот что значит, люди увидели концерт с симфоническим оркестром, с красивым звуком, поющими в вечерних платьях и смокингах людьми. А вы говорите: уходящий жанр!
– Вас, наверное, приглашают на корпоративы? Насколько важно для кого будете петь?
– Безусловно, важно. Всегда выбираю, выясняю, какой характер мероприятия. Если не хочется, то называю такую цену, то если заплатят, то хотя бы буду знать, за что унижаюсь. А если не заплатят, то перекрещусь: «Слава богу».
– А если Милонов позовет?
– Он, в принципе, не фашист. Единственное, куда я бы точно не пошел, то туда где есть фашистские молодчики, которые, как вы говорите, есть. Наверное, есть, но в России они под запретом.
Милонов относится к тем политикам, которые ищут волну, чтобы засветиться, сделать яркую политическую карьеру. Но я согласен с ним в том, что он говорит про семейные ценности. Другое дело, что считаю, что не надо ущемлять права отдельных меньшинств. Но, как уже сказал, мне неприятно видеть, как целуются в метро, считаю неправильным демонстрацию сексуальной ориентации публично. Если будут целоваться два мальчика, мне это будет так же неприятно, как если будут целоваться мальчик с девочкой.
Секс – это зрелище для двоих. Не надо делать его достоянием всех. Интимная жизнь потому и интимная, что нет смысла ее демонстрировать. Я согласен с Милоновым, что гей-парады не нужны, не надо, чтобы геи декларировали себя
– Но это ведь нарушение конституции. В ней сказано, что все граждане имеют право на демонстрации, шествия, митинги. Про геев отдельно ничего не сказано.
– Я согласен с этим. Я не говорю, что граждане не имеют право. Они имеют право, но… Какие-то сборища могут быть разрешены, а какие-то запрещены. Это на усмотрение тех, кто разрешает.
– Но конституция выше всех остальных законов.
– Не путайте конституцию с хаосом и вседозволенностью. Гей-парад может оскорбить чувства других граждан.
– Вы думаете, демонстрации «Единой России» не оскорбляют чьих-то чувств?
– Вы имеете право протестовать против этого. «Единороссы» высказывают свою политическую позицию, а геи – свою сексуальную ориентацию.
– Почему мэры европейских городов принимают участие в гей-парадах?
– Я считаю, что наша страна не очень готова к этому. В Европе геям можно заключать браки и усыновлять детей. Представьте, что это появится у нас. представляете, в какой психологический некомфорт мы поставим ребенка, если он будет усыновлен геями. Есть соседи, есть школа. Он что, придет в нее и скажет, что у него два папы?
Я много раз бывал и в Европе, и в Америке. Вы думаете, там геям уступают место в трамваях и лезут целоваться? Да ничего подобного. То же самое. Те же гомофобные высказывания, и побить могут.
– Что вы думаете о современном шоу-бизнесе в России?
– Я не имею к нему никакого отношения. Разве я мелькаю во всех «Песнях года», на Муз-ТВ? Вы когда видели меня в последний раз по телевизору?
– Вы знаете, почему не зовут?
– Это моя позиция.
– То есть вы сами не хотите?
– Конечно. Шоу-бизнес сегодня имеет искаженную суть: популярность можно купить за деньги. Я начинал в советский период, когда за деньги ни в какие «Огоньки» и «Песню года» попасть было невозможно.
– Да ну.
– Я вам правду говорю.
– Михаил Муромов рассказывал немного другое – как давали деньги музыкальным редакторам и на телевидении, и на радио.
– Мы никому ничего не платили. Группа «Форум» была безумно популярной, нам присылали мешки писем. У нашего продюсера Кауфмана была такая политика: не появляться на телевидении в ущерб гастролям. Их было очень много, мы давали по пятьдесят, шестьдесят концертов в месяц. Иногда концерты были по три, четыре раза в день. Мы сами себя содержали, тем более аппаратура была очень дорогая. За концерт, кстати, я получал семь рублей пятьдесят копеек.
– Официально?
– На самом деле. Больше ничего не получали поначалу. Причем получал зарплату не в тех городах, где выступал, а в «Ленконцерте». А что такое четыре концерта в день по семь пятьдесят? Тридцать рублей. Мои родители получали в месяц 120 рублей.
В те времена я зарабатывал столько, что можно было каждый месяц покупать новую машину. Но я не покупал, потому что их не было в свободной продаже, были разные очереди. Нонсенс – деньги были, а купить было нечего. Кооперативы только начинались, а очереди на них были большие.
Сейчас совсем другая история. У меня не так много концертов, шесть-десять в месяц, и иногда бывают просто выступления в Питере. Но у меня есть еще и бизнес. Его и творчество я разделяю. Бизнес меня кормит, а творчеством я занимаюсь исключительно для себя, потому что не могу не самовыражаться. К счастью, за творчество мне продолжают хорошо платить.
Послушали бы вы что говорили обо мне коллеги на юбилее. Игорь Корнелюк сказал: «Рогожин – состоявшийся человек, и я ему даже завидую, что он не зависит от телевидения и радио». И это правда – мне наплевать на них. Как-то приехал в гости к известной певице, а она мечется по комнате. «Что случилось?» – спрашиваю ее. «Я записала новый альбом». «Я его слышал, замечательный альбом. А что ты мечешься?». «Не знаю, – говорит она, – возьмут его на «Русское радио» или нет?». «Да какая тебе разница?». «Тебе хорошо, ты еще бизнесом занимаешься, а я, кроме того, как петь, больше ничего не умею. Это меня кормит. Если меня не будут крутить по «Русскому радио», то будет меньше концертов, корпоративов».
– Это как раз то, о чем я спросил в начале: у вас все в шоколаде, а коллеги мечутся – будут их крутить» или не будут.
– Нет, это из серии того, что я живу в согласии с собой. Да, у меня хорошая ситуация. У меня так поставлен бизнес, что мне не нужно каждый день сидеть в офисе. Есть структура, она работает, все отлажено.
– Кстати, о бизнесе. Принято считать, что творческие люди – недалекие в нем. У вас вдруг такая хватка капиталистичекая проявилась. Откуда?
– Причем тут капиталистическая хватка? Я индивидуальный предприниматель. Как называется строй, при котором мы живем? Капиталистический. Можно я вас спрошу: как можно жить при капитализме без капитала?
– Но ведь не у всех получается.
– А я не хочу быть всеми. У нас вообще четыре процента людей, которые живут осознанной жизнью. Основная масса людей живет только потому, что их родили. Но я в этом не виноват. Я живу осознанно, потому что занимаюсь саморазвитием.
– Но все-таки: как у творческого человека получилось заниматься бизнесом?
– Я пришел в него в 1999 году, за год до этого, во время дефолта остался без копейки. Все, что я заработал – деньги, акции – в один момент исчезло, а у меня была семья, маленький ребенок. Единственное, что успел, незадолго до дефолта перевез маму с Украины и купил ей двухкомнатную квартиру рядом с метро. Потом – дефолт, и даже на ремонт не было денег.
– Вам кто-то подсказал, как начать бизнес?
– Да, но – как? Если у меня чего-то нет, а мне надо, то я формирую это сильное желание в себе, и – желание летит сразу туда (показывает рукой вверх. – А.М.). Мы же посылаем сигналы во Вселенную, понимаете? Мы посылаем, ищем, у нас формируется настолько сильное желание, что его невозможно не заметить. И мы всегда получаем то, о чем думаем, так или иначе. То есть Вселенная посылает конкретного человека, и дается информация, что нужно сделать так или иначе.
После этого я поехал на семинар за границу, и решаю, что мне подходит эта история. Постепенно делал карьеру в швейцарской компании. Начинал с простого менеджера по продажам, а сейчас уже директор фирмы. В этом вопросе я состоялся. К тому же, то, что папа юрист, а мама педагог, просто так не проходит.
– Вы сказали, что далеки от шоу-бизнеса, а с музыкальной тусовкой связь поддерживаете?
– Шоу-бизнес и тусовка – разные истории. Я дружу со многими артистами, в том числе и московскими. Бываю там, куда приглашают. Сам никогда не напрашиваюсь. Я и в Кремле выступал, и на Первом канале, много где еще. Другое дело, что из трусов не выпрыгиваю, чтобы засветиться специально где-то.
Я помню, как в Москве был творческий вечер композитора Александра Морозова. На нем выступало много артистов, пригласили меня и Виктора Салтыкова, как двух солистов «Форума». Так как концерт был «проектом Первого канала», в него включили участников «Фабрики звезд».
Рядом со мной в гримерке сидели всякие мальчики и девочки, которых знать не знаю. Юное поколение полгода жили в доме на «Фабрике звезд», их показывали по телевизору. Не все из них хорошо поют, но многим срывает крышу. Они смотрели на меня свысока: «Ху из к нам пришел?». Вскоре стали появляться остальные участники концерта – Киркоров, Лолита, Аллегрова, Басков, и все бросались мне на шею: «Серега, как дела? Боже мой, сколько лет!». И вдруг я заметил, как все эти мальчики-девочки стали относиться ко мне иначе. Они увидели, как люди, на которых они молятся, уделяют столько внимания мне, проявляют уважение.
В питерской тусовке со всеми дружу, со всеми в прекрасных отношениях. Питерская музыкальная тусовка очень маленькая. У нас медийных артистов на пальцах одной руки можно сосчитать.
– Сейчас модно стало петь дуэтами. Вам хотелось бы спеть с кем-нибудь?
– Со Стингом спел бы с удовольствием.
– С Пуси Райт не хотели бы? Все-таки «АукцЫон», где вы начинали, тоже был несистемной группой.
– Нет. Я не люблю прошмандовок.
– А они такие?
– Они, во-первых, прошмандовки. Во-вторых, они мне неинтересны с точки зрения музыки. это не музыка. То, чем они занимаются – это провокация, хепенинг, все, что угодно, только не музыка.
Вы в курсе, что они в «Ашане», кроме того, как запихивали себе в интимное место курицу, еще устроили показательную казнь еврея, гея и еще кого-то?
– Это была, кажется, пародия.
– Какая пародия? Там конкретно вешали людей, специально одетых, чтобы было узнаваемо – кто гей, кто еврей. Зачем мне такая пародия? Так шутить нельзя. Как можно с юмором убивать людей?
– Вообще-то, они панк-группа.
– Какая панк-группа? Они ни играть, ни петь не умеют. Я был в постпанковской группе «Аукцион», но это не значит, что я человек из панковской культуры, или что я необразованный вокально и музыкально. Как человек с образованием и музыкальной культурой, не воспринимаю такое как Пуси Райт. Это не музыка и не творчество. Это какая-то фигня. Как я могу петь и играть с людьми, которые не умеют ни петь, ни играть? У них нет голосов, нет музыкальной культуры. Призма моей музыкальной культуры не пропустит то творчество, которое они выдают. Я слышал несколько их песен. Разве это песни?
– Разве то, что они спели в храме Христа Спасителя неинтересно?
– Дрянь какая-то. В данном случае я говорю не о смысле. Песня – это, прежде всего, музыка. Там нет музыки.
– Можно назвать это протестом.
– Хорошо, но тогда это политика, а не музыка. Как вокалист я с ними петь не буду. Если бы я был политиком, то, извините, даже на одном унитазе с ними какать не стал бы.
На мой взгляд, они просто предательницы.
– Что они предали?
– Родину. Я вам объясню почему. Когда они сидели в тюрьме, то плакали, как хотят увидеть своих детей, как соскучились по мужьям. Что они делают первым делом после того, как их выпустили из тюрьмы? Едут к Мадонне! Участвуют в ее туре, а дети, по которым они скучали, остаются в Москве. При этом они срывают политические дивиденды, которые никогда не получат, как музыканты.
Их акция в храме была запланированной. Конкретные люди пришли и сказали: «Сделайте так и так. Вас не тронут. Вы молодые мамы. Ни в какую тюрьму вас не посадят. Мы сделаем классную пиар-акцию, и вы споете вместе с Мадонной». Дурочки поверили и сделали. Что в результате? Просчитались – и они, и те, кто их нанял. Их все-таки посадили.
– Вы считаете, что их посадили в тюрьму правильно?
– Абсолютно. Правильно. Я вам скажу больше: я бы их посадил только из гуманитарных соображений, чтобы их где-нибудь не прибили.
Выйдя из тюрьмы, они, вместо того, чтобы заниматься своими детьми, как все молодые мамы, они едут на Олимпиаду, чтобы снять свой говноклип «Путин научит любить родину». Зачем? Потому что там полно журналистов. И вот они на фоне олимпийских символов начинают снимать свою хренотень. Появляются казаки… Потом их три раза забрали в полицию, объяснили, что существует определенный порядок в Сочи. А что они создавали? Нездоровый ажиотаж. Зачем?
В результате их побили. Все видели как это было – стукнули пару раз. Я бы то же самое сделал. После этого они появляются в каком-то городе, где местная гопота в кафе, узнав кто перед ними, облила их зеленкой.
– Так вы же сами говорите, что гопота.
– Я хочу сказать, что их надо посадить, чтобы какая-то гопота их не прибила до смерти. Контролировать это невозможно. Пуси Райт надо было посадить, чтобы защитить от самих себя. У них дурные головы, они не знают, какую политическую или общественную акцию придумать, чтобы напомнить о себе. Они же двух слов не могут связать в интервью. В тюрьме они почитали бы хорошие книги, чтобы правильно излагать свои мысли. Полуграмотные дурочки вместо того, чтобы заниматься детьми и образованием, пытаются заработать политические дивиденды, чтобы обратить внимание на себя.
– И это говорит человек, которого задерживала милиция за прическу?
– Ну и что? Их ведь не за прическу посадили.
– У вас была песня про Горбачева. Вы уже немного рассказали как она появилась. Но у вас не было песен ни про ушедших Ельцина и Медведева. Может, про уходящего Путина будет?
– Не смешите меня. Если вы думаете, что я политизированный певец, и готов лизать задницу всем правителям, то ошибаетесь. Я никому задницу не лижу. Песня про Горбачева появилась через год после его отставки. Если она появилась бы за год, когда он был у власти, то это можно было бы посчитать политической конъюнктурой. Но это не было.
У меня и в мыслях не было делать песню про действующего президента. В истории с Горбачевым был что-то щемящее. Мне показалось, что ситуация была несправедливая.
Эту песню мы записывали ночью в студии группы «Форум», и когда закончили, то все – я, автор текста Леша Римицан, композитор Валера Севостьянов, аранжиовщик Володя Сайко и звукооператор Саша Циплухин – заплакали. Потом кто-то спросил: «Водка есть?». Нашли бутылку в сейфе, и выпили на четверых. Такой эмоциональный подъем был, такой стресс… Помните, там были такие строчки: «Так прощайте первый и навеки последний». Это так по-человечески.
И что, вы думаете, этот клип показывали? Нет. Его не взяли ни на одном канале. Хотя мы потратили деньги на съемку, нам очень хотелось, чтобы песню узнали. Кусочек показали во «Взгляде», и только Кира Прошутинская на АТВ показала его полностью.
У меня нет песен, посвященных конкретному событию. Мои песни – это лирика. Я не пою героико-патриотических песен. Я пою то, что хочу. Сочетанием творчества и бизнеса добился своего независимого положения, и соцзаказов не делаю. Песня про Горбачева не была соцзаказом. Она вообще была ни к месту, и ни ко времени. Это был порыв души. Выброшенные деньги. Клип мы сняли за свои деньги, и нам никто не заплатил за его показы.
Вот вы спрашиваете про песню о Путине, а я вам отвечу: творческий процесс непредсказуем, его нельзя спрогнозировать. Никогда не говори никогда. Я не могу ответить: будет или не будет. Может, случится что-то такое, что поразит меня до глубины души. Но я знаю, что никогда не буду петь такие песни как «Алина Кабаева». Мне это неинтересно. Должно случиться что-то, но не политическое, а человеческое.
Чтобы спеть такую песню надо иметь ответственность. Вы не знаете, что в свое время Пугачева отказалась спеть песню про Горбачева? Севастьянов сначала принес ее ей. У нас были соседние гримерки с ней, и он зашел после нее ко мне, тоже показал. Я тут же стал просить его отдать песню мне. «Нет, ее уже взяла Пугачева», – сказал он. Алла долгое время не говорила «да» или «нет», она все-таки товарищ конъюнктурный. В результате случилось так, что Валера позвонил мне: «Песня твоя. Сделаешь, как хочешь». И я спел.
Дата интервью: 2014-04-26
