Ее звездной ролью была Ханума. Ведущая актриса товстоноговского БДТ в интервью рассказала почему до сих пор зрители смотрят одноименный телеспектакль, как помогала репетировать своему мужу актеру Ефиму Копеляну, и что актеры должны держаться подальше от власти.
– В Советском Союзе на телевидении была традиция: 31 декабря показывали «Иронию судьбы», а 1 января – «Хануму»…
– И вы знаете, мне до сих пор все звонят: «Как странно, мы же знаем этот спектакль наизусть, поем песни, и все равно смотрим». Что в нем такого особенного? Наверное, то, что сейчас называют аурой. Было такое сплочение пьесы, музыки, танцев. Как же весело мы репетировали танцы, песни. С утра до ночи, вся жизнь была посвящена этому. Получился сгусток энергии, и я верю, что он передается до сих пор по телевизору. Иначе люди не смотрели бы.
– Когда снимали телеверсию все было иначе, чем на сцене?
– Конечно, но актеры были те же самые.
Съемки были на «Ленфильме», там выстроили наши декорации. В отличие от сцены было немного тесновато, актеры должны были быть поближе друг к другу, но это всегда так в кино.
А сейчас наш спектакль играют москвичи. Я не видела и не пойду.
– Почему?
– У них все наше: костюмы, музыка, декорации. Актеры все точно повторяют…
– То есть просто воссоздали рисунок вашей игры?
– Абсолютно точно. Но я помню, с каким удовольствием мы репетировали с Георгием Александровичем, и как у него блестели глаза. Было очень весело и необыкновенно.
– Можно сказать, что Ханума – ваша любимая роль?
– Нет, нисколько. У меня много любимых ролей. Я обожала играть Наталью в «Трех сестрах». Когда заканчивались мои сцены, я не уходила в гримуборную, смотрела из-за кулис. Был такой режиссер Аксер. Когда он посмотрел наш спектакль, то сказал: «Я не скажу, кто играет лучше или хуже, меня поразила атмосфера». Эта атмосфера держала, невозможно было уйти, хотелось слушать все, что говорят на сцене. Это был замечательный спектакль.
– В одном из интервью вы сказали: «Я живу сегодня только воспоминаниями»…
– Это правда.
– И что вы больше вспоминаете: театр, личную жизнь, войну?
– Я должна вам сказать, что помню всю мою военную жизнь в театре Балтийского флота в блокаду. А вся моя жизнь – и личная, и другая – связана только с театром.
Я – театральная крыса (смеется). Вся моя жизнь связана с театром: и личная, потому что Ефим Захарович работал в театре вместе со мной – там мы познакомились, там женились, там жили до самой его смерти. Все у меня связано с театром, с Георгием Александровичем Товстоноговым. Все хорошее, что могу вспомнить – это время, когда был Георгий Александрович. Тогда была безумно интересная творческая жизнь. Этого я никогда не забуду. Теперь мне очень трудно жить.
Вся моя жизнь – только театр. Сейчас я в ужасе. Кончился мой последний спектакль, кончилась и я. Я живу, но меня нет. Я должна что-то репетировать, о чем-то думать. Да, читаю книги, смотрю телевизор, но это другое. Главное то, что сегодня у меня нет театра. Для меня это плохо. Думаю, что без него я не так долго не проживу.
Книги, телевизор – вот весь мой день. Ничего больше не делаю.
– А что вы смотрите по телевизору?
– Обожаю смотреть программу «Время».
– ?!
– Обожаю эту передачу. Мне смешно на них. Я люблю смотреть, что они говорят, что обещают.
Нравится смотреть «Культуру», когда показывают спектакли или встречи с актерами, или какой сериал зацепит. Но сказать, что вся жизнь у меня в телевизоре нельзя.
Читаю старые книги. Сейчас полюбила перечитывать книги, но читать могу не все. Классика интересна, но не вся. Вот сейчас будете смеяться. На дачу брала Голсуорси. Содержание я уже знаю, но наслаждаюсь тем, как она написана, хорошим переводом.
Какие-то книги хватаю, начинаю читать, бросаю. Что-то опять перечитываю. Всегда нравился Булгаков.
– А Чехов?
– Чехова я не читаю. Я люблю его играть, а взять его книгу специально, читать не смогу.
Раньше брала из Чехова какие-то сцены, играла на эстраде. Я обожаю играть на эстраде. Ефим Захарович ненавидел ее, не признавал, а я с моим партнером Николаем Николаевичем Трофимовым обожала играть Чехова.
– На эстраде легче?
– Нет, не легче. Интереснее.
– Эдуард Кочергин рассказывал, что в отличие от других режиссеров, Товстоногов не унижал актеров…
– Унижать? Никогда! Он мог жестко сделать замечание, но я не помню, чтобы он мог орать на актера или публично устраивать ему скандал.
Правда, была одна история со мной. Георгий Александрович обожал анекдоты – и рассказывать, и слушать. Иногда он рассказывал нам анекдот, который мы уже знали, и первый хохотал от него. Мы из уважения молча слушали и улыбались. Однажды, после того, как он рассказал анекдот, я по-бабьи сказала ему: «Георгий Александрович, что же вы теперь только Доронину ставите». Он, молча посмотрел на меня, и – ничего не сказал.
По четвергам у нас в театре были обсуждения спектаклей. Вдруг Товстоногов поднимается и говорит: «Представляете, Макарова сказала мне, что я могу только Доронину ставить. Разве это правда? Это неправда. Она играет то, что ей надо играть». В общем, вот такая была выволочка мне.
– Вы служили с мужем Ефимом Копеляном в одном театре. Случалось, что дома обсуждали жизнь театра?
– Иногда да, но вообще театральными делами дома мы не занимались. Каждый шел своей дорогой. Я играла, он играл, но чтобы обсуждать это дома – никогда.
Например, я помогала ему всегда учить роли в кино. Когда он играл Свидригайлова, то у его героя очень сложное построение фраз. Я ему помогала выучить их, и каждое слово, каждое движение мы репетировали вместе.
А вообще мы жили замечательной жизнью. Знаете, иногда бывает в семье кто-то первый. У нас этого не было никогда, хотя всегда считала, что он первый, потому что умный и мудрый. Он был замечательный, веселый человек. Нам очень помогало еще большое чувство юмора – и у меня, и у него, оно очень роднило нас. Я вообще считаю, что одна из причин хорошей семейной жизни – чувство юмора.
– Мне кажется, что вам свойственна самоирония?
– Очень даже. Может, чересчур.
Этого никто не знает, но Ефим Захарович был очень стеснительным человеком. Когда он шел по театру, многие прятались, чтобы не попасться ему на глаза.
– Говорят, что театр живет, пока жив режиссер, создавший его и два-три поколения актеров. Как вы думаете, получится у БДТ остаться прежним БДТ?
– Нет, не получится. Это другой театр сегодня. Некоторые талантливые люди будут держать как-то планку. Ведь что такое наше актерское дело? Наше дело – публика. Что бы ни говорили, как бы ни вздыхали, но публика или принимает, или не принимает, и рецензии театроведов ничего не решают.
Сегодня театр уже другой. Знаете, пока еще живы наши «старые пни», молодые кое-что берут от них.
– К вам они прислушиваются?
– Они ничего не спрашивают. Ни одна из молодых актрис не подошла ко мне, не спросила: «Людмила Иосифовна, вы так много знаете. Что вы думаете по этому поводу?». Вообще ничего не спрашивают.
– Почему вы так редко снимались в кино?
– Я не подхожу для него. У меня очень живое лицо. Меня приглашали сниматься, были неплохие роли. Но тут, знаете, есть опасность…
Снялась наша Алисочка в великолепном фильме «Служебный роман», и – все. Это на всю жизнь. Куда бы ни пришел, тебя везде будут воспринимать с твоей лучшей ролью. Так и я. Куда не приду, везде воспринимали, как Хануму. Вот что кино делает.
– Общественная жизнь в советское время, наверное, не прошла мимо вас?
– Сначала я была пионеркой, потом комсомолкой. Позже меня перевели в коммунистки, дали хорошую рекомендацию.
– Что значит перевели?
– Сказали: «Ты будешь коммунисткой». Я ответила: «Хорошо. Буду коммунисткой». Меня избирали делегатом на съезд партии.
Я не имела правда вести себя плохо. Но это все ерунда.
Слушайте, у нас в театре был мужик, заведующий билетерами. Он явно был какой-то из КГБ. Стукач, одним словом. Но самое главное – он был партийный. Он постоянно всех нас, актеров, шпынял, чтобы мы ходили на собрания. Как только партию отменили, он первый прибежал: «Рвите билеты, рвите!». А он у меня до сих пор лежит. Пусть. Мешает что ли?
Я сейчас мудрая стала, и, по-моему, все эти партии – вранье.
– Все?
– Нет. Я слежу за Путиным и Медведевым. Они что-то делают. Им очень трудно, потому что внутри нас что-то застряло, и все это русское мошенничество, и воровство, к сожалению, неискоренимы.
– Разве при Сталине воровали?
– Почему нет? Конечно, воровали. По мелочи, конечно, но воровали.
Когда безумный Миша боролся с другими за власть, народ выпустили из поля зрения. По моему мнению, вот тут все и началось. Тут же проявилось умение мальчишек из власти захватить фабрику или завод. Началось жутчайшее обогащение, а потом уже ничего сделать с ними было нельзя.
Партиями тут много чего было упущено. Зюганов хорошо говорит: «Мы сделаем то-то и то-то», но они же не сделают этого никогда. Они говорили это уже много-много раз.
– Путин все обещания выполняет?
– Он тоже обещает, но кое-что и делает. Все-таки, я за него. Я за кулак. В стране, как и в театре, должна быть власть.
– Вам не кажется, что в России от кулака до ГУЛАГа один шаг?
– Да, один. Это точно. Как это совместить я не знаю.
Нехорошо так говорить, но Сталину помогла война. Он очень вырос во время ее. Люди шли в бой «За Родину! За Сталина!». Это безумие охватило весь народ, но, слава богу, что оно было, потому что было к чему стремиться.
Впрочем, я вам не политолог (смеется), и ничего не понимаю в этом деле. Я только жила в то время, все прошло на моих глазах.
– Людмила Иосифовна, вы сказали, что стали мудрой. Скажите, пожалуйста, что вы поняли об актерской природе? Откуда что берется в актере?
– Я поняла, что талант у человека или есть, или нет. Научить хорошо играть в театре нельзя. Если талант есть, его надо использовать. Человек, который умнее тебя и интереснее, может использовать твои возможности. Но если у тебя нет этой искорки, которая держит и заставляет тебя это делать, то ничего не получится.
Сейчас я вообще ничего не понимаю, и в ужасе от того, что делается. Девочкам на телевидении не завидую. Мне наоборот жалко, ведь выбросят их как тряпочки в одну секунду. А они еще себя звездами называют! У нас в театре при Товстоногове никто себя звездой не называл.
– Сегодня более или менее успешные театры так или иначе сотрудничают с властью. Вы видели, как рушился культ личности Сталина, пережили глупый застой, увидели смерть коммунистической идеологии. С высоты возраста и опыта, можете сказать, нужно ли творческой интеллигенции, особенно актерам и режиссерам, работать с властью?
– Я считаю, что актерам нужно быть подальше. Достаточно понимания того, что происходит. Когда я была на съезде партии, меня интересовали люди, а не политика. Думаю, что большинству из делегатов тоже было интересно общение.
Там была интересная история. Я жила в гостинице. Ефим Захарович снимался в то же время в Москве, и жить ему оказалось негде, потому что все гостиницы были заняты гостями съезда. Я попросила администратора: «Поселите ко мне моего мужа». «Мужа?… Ладно. Возьмите раскладушку и доплатите десять рублей». Я всегда стараюсь все перевести в юмор, чтобы легче жить, так и здесь было: «Как же дешево вы цените моего мужа».
Власти почему-то любят актеров, сейчас тоже их тянут в политику. Вот и мою подружку, чудную девочку Настю Мельникову заманили. Я спросила у ее матери: «Зачем это нужно Насте?». «Но ведь ты же была на съезде, помнишь? – ответила она мне. – И Лавров всегда там был». Аргументы вроде нормальные. Ей тоже надо жить, воспитывать дочку.
Ах, как все сложно… В жизни все рядом: и горе, и неправда, и счастье.
Дата интервью: 2012-12-24
