Дворянство было элитой общества

Маньков Сергей Александрович

Процесс восстановления  монархии в России медленно, но идет, считает историк Сергей Маньков. В интервью он также рассказал об отличии монархии от других форм правления, роли аристократии в жизни общества,  и какой дворянский род в России последним получил герб.

– Сергей Александрович, есть общая фраза, что после революции из страны уехал весь цвет нации. Скажите, известно, сколько на самом деле покинуло страну?

 – По разным данным, примерно три с половиной миллиона. Некоторые оказались на территории стран, которые отошли от России – балтийские страны, Польша, Финляндия. Можно ли их считать эмигрантами? Или, к примеру, бессарабское дворянство, это был очень интересный феномен внутри российского дворянства. Было много русских, которые жили на территории КВЖД, отошедшей Китаю. Так или иначе, но все эти люди были отторгнуты от родины, и это был очень большой удар по национальной культуре, традициям.

– Какой процент из эмигрантов составляли дворяне?

– В дореволюционной России дворян было около миллиона человек. С учетом того, что многие заслужили дворянство в годы Первой мировой войны, можно сказать, что дворян было около миллиона двухсот тысяч. Какой процент эмиграции составляли именно дворяне сказать сложно.

– Остальные эмигранты – это промышленники, купцы, интеллигенция, военные?

–  Не только.  Это были и крестьяне, солдаты Белой армии, простые люди. Все они растворились в Болгарии, Греции, Югославии, Франции, уехали на поселения в Южную Америку, где работали на рудниках. Большая часть эмигрантов была в Китае.

– Правильно ли считать, что эти три миллиона – цвет нации?

– Безусловно, это была самая образованная часть населения империи.

Дворянство было элитой общества. Возьмите классику золотого века русской литературы или выдающихся композиторов девятнадцатого века  Пушкин, Лермонтов, Толстой, Гоголь, Тургенев, Глинка, Чайковский, Мусоргский – все были дворянами.

– И Ленин тоже…

– Его отец был действительным статским советником, кавалером несколько императорских орденов.

– Отмена крепостного права  какую-то часть дворянства поставила на грань нищеты.Получается, что они были не готовы жить самостоятельно, привыкнув вести праздный образ жизни?

– Рента давала возможность реализоваться многим талантам. Например, Пушкину. Если бы он ходил, к примеру, каждое утро к восьми часам утра к станку, то мы вряд ли увидели бы и четверть его произведений. У него просто не было времени на творчество. Он был крепостник, владел имениями, с которым получал доход. Тем не менее, ему даже этого не хватало для жизни. Мы знаем, что он был человеком широкой души, не очень аккуратен в обращении с финансами, его долги после смерти были оплачены императором из личных средств, не из государственных.

Этот элемент определенного элитаризма в обществе достаточно интересен сам по себе, как феномен. С одной стороны, какая-то часть населения не могла реализоваться, была привязана к земле. С другой стороны, благодаря этому другая часть могла родить из себя таких великих людей, как Пушкин.

Если говорить о том, что случилось после отмены крепостного права, то можно привести примеры Павлова, Столыпина, Блока, Менделеева. Они все также были дворянами.

– Но можно вспомнить и пример князя Мышкина. Он был князем, но бедным…

– Да, и в то же время были крестьяне, у которых было по сто тысяч капитала и десятки тысяч десятин земли. Такие крестьяне были.

После 1861 года социальные процессы стали меняться. Некоторые говорят, что в России крепостное право отменили поздно, при этом забывают, что в Америке рабство было отменено позже, и для этого потребовалась гражданская война. В Бразилии его отменили еще позднее, а через год императора, сделавшего это, свергли военные.

У нас процесс прошел более или менее безболезненно. Отмена крепостного права способствовала развитию промышленности, многие крестьяне стали переезжать из деревень в города, постепенно стал возникать  рабочий класс.

Для части дворянства эти процессы стали определенным ударом. Вспомним  Некрасова: «Порвалась цепь великая, Порвалась – расскочилася: Одним концом по барину, Другим – по мужику!…» Но также известны примеры больших землевладений среди дворян, и достаточно успешных, вплоть до 1917 года.

– Насколько важна была для российского дворянства национальность?

– Это очень сложный вопрос. Многие придумывали легенды о польском, татарском, шведском, датском и прочем происхождении своего рода. Для того, чтобы украсить свою историю, несколько её героизировать. Например,  Суворов искренне полагал, что он потомок шведского благородного рода, хотя согласно исследованиям его родословной ясно, что он потомок думных дьяков Московского государства.

Это беда не только русского дворянства. Если мы возьмем легенды о происхождении аристократии других стран, то увидим ту же картину. Грузинские князья возводили начало своих родов к персидским или арабским знатным родам.

Приукрашивание  происхождения своего рода было определенной культурой.Делалось это специально, чтобы возвыситься над соседями. Это определенный китч. Правда, с ростом национализма, это становилось опасно. Например, Гази-Магомед и Шамиль вырезали династию аварских ханов, основываясь на мнении, что они пришлые люди, «сидевшее на шее» аварского народа. Похожие случаи можно встретить и у части польской аристократии, и в немецких княжествах.

– То есть  в России стеснялись русского происхождения?

– Нельзя сказать, что это было стеснение. Это была определенная мода, некий шарм. В то время национальная идентичность не играла определяющую роль. Национализм,  как явление, появился в эпоху буржуазных революций. Если посмотреть на монаршие династии в Европе, то половина государств управлялось выходцами из других стран. В Болгарии правили немцы Саксен-Кобурги, такая же ситуация в Англии. Представители последней армянской династии были французы Лузиньяны. Во Франции была национальная династия, но те же Бурбоны посадили своих принцев на ряд итальянских престолов. Кстати, в Испании  и Люксембурге до сих пор правят их потомки. Кроме французов, только сербы и черногорцы имели национальные династии.

– Чернышевский называл русскую нацию «нацией рабов – сверху донизу все рабы». Можно ли это отнести и к дворянству? Насколько они было более свободными в сравнении с европейскими?

– Есть известная фраза: «У московского царя даже ближайшие родственники ходят в холопах».  Это подавление свободы личности было оправдано на определенном этапе истории, особенно развывшиеся при Иване Грозном. При нем Московское царство ликвидировало все вольности удельных князей, и установило «вертикаль власти». Местное самоуправление было прижато. Отчасти это было связано и  с экономическими, и культурными особенностями того времени, потому что управлять такими территориями централизовано было проще. Также было легче собирать налоги, содержать регулярную армию для отражения внешней угрозы.

До петровских реформ дворянство не поднимало голову, оно существовало в определенном повиновении. При Петре Первом стала зарождаться определенная аристократическая спесь. После того, как Петр Третий даровал вольности дворянству, а Екатерина Вторая подтвердила их и развила, отменив телесные наказания для дворян, оно осознало себя вольным сословием, появилась определенная кастовость, своя культура, понятия чести и достоинства. До этого времени эти понятия не были так гипертрофировано выражены. Но все-таки следование дворянскому кодексу чести  больше свойственно аристократии.

Дворянство в России никогда не было замкнутым. Это был организм, в который вливалась свежая кровь за счет присоединения новых территорий – местная знать становилась частью российского дворянства. Для примера можно привести и огромное количество грузинских князей, и большой процент знатных польских родов, и малороссийское дворянство.  

– Финские тоже?

– Финляндия была очень замкнута. Финны даже дальше Петербурга не ездили. В ней был очень маленький процент дворянства. При присоединении Финляндии к России местному шведскому дворянству были подтверждены их права, и было даровано местное самоуправление. Но все равно это была очень обособленная, не свойственная для России, часть аристократии.

В России, например, сын скромного сельского священника мог служить на разных должностях, получать звания и ордена, и дослужится до первого лица чиновной аристократии, каким был граф Михаил Михайлович Сперанский. Сын крестьянина мог стать генералом и даже получить графский титул, как герой кавказской войны граф Евдокимов или Деникин, чей дед был крестьянином. Таких примеров было много –люди из низов могли пополнить русскую знать. Можно вспомнить и историю отца Ульянова-Ленина.

– Декабристы оказали влияние на положение дворянства?

– Нет, это чуждое древней московской традиции явление. Первое поколение «непоротых дворян», как их называли. «Первенцы измены» – это уже европеизированная часть дворянства, отринувшая патриархальные устои, и большую часть из них составляли военные, которые осознали себя определенной кастой и захотели участвовать в управлении государством. На это наложились их либеральные, революционные взгляды, тогда очень популярные. На самом деле, никакой свободы они не принесли бы. Чтобы это понять, достаточно прочитать «Русскую правду» полковника  Пестеля. Скорее всего, получилось бы тоталитарное государство.

Первыми, кто стал бить декабристов во время восстания в Черниговском полку, были местные крестьяне, они стали создавать отряды самообороны. Потому что некоторое время в полк перестало поставляться продовольствие, и они стали грабить крестьян. Крестьяне стали самоорганизовываться, что отбиваться от солдатских и офицерских шаек.

 К счастью, русская монархия пережила это, и как показывает опыт революций девятнадцатого и двадцатого веков, ничего хорошего не получилось бы и от восстания декабристов. Да и какого-то заметного следа в психологии дворянства это не оставило. Разве что в культуре или литературе. Также нельзя сказать, что их поддерживало все дворянство, и стало бы их союзниками, если бы мятеж удался.

– Если на детях гениев природа отдыхает, то этого не скажешь о дворянах. Манеры поведения, аристократизм, ровное отношение ко всем – это у них генетическое что-то или воспитание?

– Я думаю, что это синтез того и другого, потому что настоящий аристократ – это не тот, кто держит голову выше всех, кто никому никогда не кланяется и смотрит на всех свысока.  Настоящий аристократ тот, кто относится ровно ко всем – от министра до дворника.

Есть замечательный пример в мемуарах одного из князей Голицыных. В городском управлении Москвы собрались купцы, и один из них обронил платок. Он подзывает лакея: «Подними». Лакей поднимает платок. Старый князь Голицын, видевший это, сказал своему сыну: «Аристократ никогда так не поступит».

В советское время сложился стереотип интеллигента: он должен ровно держаться со всеми, более или менее уважительно относиться к другим. Однако, аристократия, которая тоже обладала такими чертами в поведении, отнюдь не интеллигенция. Она вышла из дворянской культуры. При этом не каждый дворянин интеллигент и не каждый интеллигент – дворянин. Разговоры об «аристократах духа» имеют право на существование, но в моем понимания «аристократ духа» и интеллигент не идентичные понятия. Достаточно почитать, как вели себя гвардейские офицеры, среди которых были выходцы из ценных военных династий, чтобы убедиться, что это было далеко не интеллигентное общество, но это был цвет высшей российской аристократии.

Если вспомнить пример князей Голицыных, то больше всего русских генералов с одной фамилией – это князья Голицыны. Они служили с пятнадцатого века. Например, изобретателем в советское время такой науки, как сейсмология, был князь Борис Борисович Голицын. Даже оказавшись в других исторических условиях, не служа, эти люди что-то представляли из себя в моральном плане, и не переставали быть людьми. Они могли состояться и в других областях, если им давали такую возможность, хотя зачастую им мешали. Известны примеры, когда в советское время многие представители бывшей аристократии занимали определенные посты. Может быть, некоторые думали: «Все равно кому служить, лишь бы служить России». Некоторые рассчитывали, что с их помощью может что-то измениться.

– Об этом как-то сказал и Никита Михалков. По его словам, дворянин служит, и не важно какой строй в стране.

– Я считаю, что это очень сложный ментальный момент, и для многих было важно кому служить. Многие деятели современных общественных организаций, объединяющих дворян, исповедуют, не скрывая, монархические взгляды, поддерживают Дом Романовых, главу Российского императорского дома великую княгиню Марию Владимировну. Правда, есть и такие, кто относится к ней оппозиционно.

Самая большая общественная организация, объединяющая в России представителей дворянского сословия и их потомков – это Российское Дворянское собрание. Оно стоит на монархических позициях и поддерживает власть дома Романовых.

Некоторые дворяне восприняли потерю монарха очень болезненно, и действительно желание служить стране приводило их к тому, что они служили коммунистам. Те, кто оказался в эмиграции, стояли перед еще более сложным выбором. В тридцатые годы, к примеру, Адольф Гитлер был рядовым политиком, на чьем имени не было того груза исторической ответственности, который возник позднее. Естественно, многие русские эмигранты, не обязательно дворяне, участвовали в военных действиях на стороне немецкой армии. Они хотели вернуться в Россию на немецких штыках. С одной стороны, их нельзя назвать предателями, потому что они не были гражданами Советского Союза. Некоторые были ведомы патриотическими идеями, и не были нацистами. Иллюзиям данной категории русских изгнанников не суждено было сбыться. Их боялся Гитлер, и вплоть до конца войны запрещал русским офицерам переводиться на Восточный фронт. Потому что он вместе с нацистской верхушкой опасался, что начнется пропаганда патриотизма, разумеется, не советского.

– Но Русская освободительная армия все-таки появилась…

– Это уже конец войны, в 1944 году. С 1942 года генерала Власова использовали в агитационных целях. Самостоятельность ему дали в 1944 году, когда уже был фактически решен исход войны. Заметим, что возглавил это движение русских колларбоционистов человек, который всем был обязан советской власти. Но та атмосфера ужаса, страха и террора, которая царила в советском обществе в тридцатые годы, заставляла человека постоянно менять маски. Если человек служил по партийной или военной линиям, то он был разным с другими людьми: жене говорил одно, соседям другое, на службе третье, в кругу друзей – четвертое.

Необычным явлением можно назвать и огромное количество советских граждан, перешедших на сторону немцев. Никогда еще в истории России такое количество русских людей не служило внешнему врагу. В этом самое явственное преступление большевизма – люди были готовы на все, лишь бы любыми путями смести власть коммунистов.

– Удивляет и сотрудничество некоторых белых эмигрантов с НКВД в тридцатые годы. Как вы думаете, что двигало ими – нужна или убеждения?

– Скорее всего, это вопрос психологии конкретного человека. Кто-то был подавлен психологически, разуверился во всем, не видел перспективность борьбы, страдал от безденежья. Кто-то имел надежду, что советская власть изменилась. Даже репрессии против партийной элиты воспринимались частью русской эмиграции с одобрением. Они считали, что таким образом советская власть очищается от тех, кто лил кровь русского народа, был зачинателем гражданской войны и красного террора, и, очистившись, партия будет эволюционировать. Поэтому после войны несколько сотен человек из Франции добровольно вернулось в Россию. Возможно, ими двигала иллюзия, что страна-победительница изменилась или поменяется с их помощью, эмигранты хотели повлиять на процессы, чтобы СССР стал Россией. Кто-то был ведом ностальгией, и хотел помереть на родине. Как правило, их ждала печальная участь.

– Насколько реально восстановление монархии в России или это иллюзия?

– То, что нереально сейчас, может стать реальностью через пять-десять лет. В 1980 году никто не думал, что такая махина, как коммунистическое движение по всему миру, во главе которого стоял Советский Союз, в одночасье падет как «карточный домик». Теперь в Чехии или Польше вряд ли кто-то всерьез боится коммунистического реванша. Также, в принципе, и с монархией. Если люди хранят традицию, то вполне может быть, что она когда-то станет реальностью

Например, евреи две тысячи лет жили в рассеянии, но хранили воспоминания о своем когда-то потерянном государстве. И восстановили его. Аналогичным примером является восстановление спустя столетия государственности греками, армянами и славянскими народами.

В русском обществе есть один, постоянно усиливающийся, хорошо сконструированный общественный институт, который преимущественно исповедует монархические воззрения и пестует их – это Русская православная церковь.

– Но даже, если гипотетически представить, что монархия будет восстановлена, то как быть с Чечней, Татарией, которые вряд ли захотят расставаться со своим положением?

– Существование этих субгосударств стало возможно благодаря советской власти. При этом они имеют опыт в несколько сот лет общения с монархической властью. Понятно, что люди, живущие сейчас не те по менталитету и самоощущению чем, те что жили до 1918 года. С другой стороны, мы видели как развивались и затухали в обществе центробежные тенденции – от откровенного сепаратизма до укрепления федерализма. Ничего невозможного нет, и, может быть, наша страна, искусственно став федерацией, когда-нибудь опять станет унитарным государством. Российское будущее непредсказуемо так же, как и прошлое.

– Французская революция отменила сословия и уравняла всех в правах..

– Уравняла на гильотине.

– Октябрьская революция тоже уравняла всех..

– Но уже у стенки.

– Тем не менее,  западное общество пришло  к пониманию, что все люди равны, а сословия – это условности. Насколько, по-вашему, сегодня нужно дворянство?

– На самом деле, отчасти это можно назвать клубом по интересам, но также мы видим и другое. Во многих странах, даже с республиканской формой правления, аристократии оставлена собственность, титулы можно писать в паспортах, как в Германии или Италии. Это существовало и в такой суперреспублике, как Франции до того, как президентом стал Валери Жескар д´Эстен, и подобная практика была упразднена.

Также можно увидеть, что представители княжеских, монарших и просто аристократических родов играют большую роль в современной политике и бизнесе. В ряде случаев те связи, которые они приобретают благодаря своему происхождению, составляют лучшую поддержку, чем для человека, пришедшего с улицы.

Можно привести пример министра иностранных дел Чехии князя Карела Шварценберга, он много лет подряд занимал этот пост и чуть было не стал президентом страны. Его статус принца давал возможности влиять на внешний курс своей страны именно благодаря своему аристократическому происхождению. Этот статус значит гораздо больше, чем если бы он был сыном булочника. Глава Австрийского императорского дома эрцгерцог Отто Габсбург очень много сделал для идеи единой Европы, развития европейских институтов. Фигуры многих монархов являются весьма весомыми, несмотря на то, что их государства микроскопические. Ватикан влиятелен, потому что в нем сосредоточена власть одной из крупнейших конфессий мира.  Монако, Лихтенштейн, Люксембург являются  финансовыми центрами, оффшорами, где прячутся миллиарды,  и поэтому главы эти стран незримо способны на многое.

Аристократия может занимать свою нишу, например, в сохранении культурного наследия страны. Это заметно на примере Франции, где замки очень привлекательны для туристов. Их владельцы – представители древней французской аристократии, потомки тех, кто строил эти замки. Они ведут хозяйство, работают. Это не только обогащает, но и сохраняет национальное достояние. Если бы у нас не произошло то, что произошло, то дворянские усадьбы не были бы разрушены и представляли собой точно такие же культурные центры .

– Февральская революция не отменяла сословий?

– Нет. После большевистского переворота сенаторы ходили на службу до декабря 1917 года, выписывали гербы, утверждали в дворянстве. Они занимались своим привычным делом до тех пор, пока большевики перестали платить им жалование.

– Известно, чей герб был последним?

– Герб дворян Эйзенштейнов. Отец, брат и сам режиссер Сергей Эйзенштейн были дворянами. Его отец, кстати, был действительным статским советником, и был одним из последних дворян Российской империи.

– Февральская революция изменила положение дворян?

– Нет. Утрата монархии или ее наличие не сказывается на сословии. Аристократы есть сегодня и во Франции, и в Германии, и в Италии.  Я не думаю, что февралисты пошли бы на отмену сословий, на тотальную конфискацию имущества, как это сделали большевики, хотя многие социалисты поддерживали февральский переворот. Мне кажется, аристократия сохранила бы свой определенный статус, даже если бы монархия не вернулась. К тому же, не надо забывать, что Александр  Керенский объявил о создании республики только 1 сентября. До созыва Учредительного собрания жаловались ордена, с них только короны спиливали. Правительство, департаменты, сенат работали до декабря, и что самое интересное, даже после декрета большевиков об отмене сословий и чинов. Пока людям платили жалованье, они честно ходили на службу и занимались своим привычным делом.

– Можно ли сказать, что современное дворянство некая масонская ложа? Вроде бы она есть, но о ней мало кто знает.

– Нет. Это живой организм, это люди, занимающиеся благотворительностью, если им позволяют ресурсы. Они ведут определенную культурную деятельность – устраивают выставки художников-дворян, занимаются историей, генеалогией своих родов,  тем самым помогая отечественной исторической науке, ведут церковную деятельность. На приемах у патриарха можно увидеть представителей Российского Дворянского собрания, тоже и на общественных форумах, на собраниях соотечественников. Дворянство может играть позитивные общественную и культурную роли, но, как понимаете, возможности у них в России ограничены, так как в отличие от стран Восточной Европы у нас нет процесса реституции. Без нее, без даже символической компенсации, развивать эти институты сложно.

– Все-таки меркантильный вопрос присутствует?

– Зачастую многие дворцы и усадьбы находятся в ужасном состоянии, и для их восстановления нужны миллионы.

– Насколько законны их требования о возврате собственности? Несколько лет назад потомки Рюриковичей заявляли о собственности на московский кремль.

– Это были откровенные сумасшедшие  шаромыжники. Кем только они себя не объявляли. Говорили, что поддерживаются испанской короной. По этому поводу испанскому герольдмейстеру королевства Леона и Кастилии пришлось сделать заявление, что единственный кто имеет право претендовать на русский престол – великая княгиня Мария Владимировна Романова.

Символическая компенсация могла быть возможной, потому что вопрос не только в дворянстве, а об огромном количестве людей, чьи предки были ограблены. Если грабеж и торговля краденым станет доброй деловой экономической традицией, то Россия еще долго не будет жить хорошо. Когда в 1917 году был издан Декрет о земле, где было написано, что «помещичья собственность на землю отменяется», то крестьяне, обрадовавшись этому, побежали захватывать ее. Но они плохо читали декрет,  в нем было написано также: «и всякая другая собственность отменяется». На примере последующего опыта мы видим, что были ограблены дворянство, купечество, казачество, другие слои. Хозяйство страны довели до того, что пришлось вводить НЭП, чтобы дать определенное оживление экономическим отношениям. Как только нэпманы оживили экономику, ограбили и их. Потом стали грабить крестьян, которые захватили помещичьи земли, в виде коллективизации. На самом деле, это было ни что иное, как ограбление большей части русского народа и вообще населения России.

В советское время люди работали, держали деньги в Сбербанке, но и эти сбережения были ликвидированы. Появился класс олигархов – они что-то наживали, строили, получали прибыли от доставшихся им природных ресурсов. Их тоже стали прижимать. Теперь мы видим других людей, которые управляют…

Пока собственность, как это было в девятнадцатом и начале двадцатого веков в России, не станет священным и неотъемлемым правом, то у нас не будет правового государства, и правильного будущего.  Мы так и будем через каждые двадцать лет отбирать, перераспределять, грабить и торговать награбленным.

– Если представить, что завтра в России восстановится монархия, то как монарх будет договариваться с вороватыми чиновниками и олигархами?

– Я убежден, что, как и в других странах, которые вернулись к монархической формой правления, все сразу станут монархистами. Так было в революционной Франции, когда Бурбоны вернулись на трон на русских штыках в 1814 году. Даже палач Сансон, который казнил короля и королеву, и многих других аристократов, признался, что всегда был монархистом.

В нынешних условиях восстановление монархии опасно, потому что тогда слово «монархист» будет таким же ругательным, как сегодня «демократ» и «либерал».

Я думаю, что монархия возможна в нашей стране после определенных изменений. Этот процесс медленно, но верно идет. Происходит определенное эволюция общественного сознания, и если оно будет двигаться в сторону понимания необходимости утверждения традиционных ценностей, нравственного начала, например, того же православия, неотъемлемости частной собственности, необходимости сильной и уважаемой России, то тогда, считаю, восстановление монархии возможно.

За монархические институты держатся такие страны, как Канада, Австралия и Новая Зеландия. Понятно, что власть английской королевы в них минимальна, но они боятся потерять главное – стабильность. Если за верховную власть начнут бороться партии, то общественные институты и само общество станут нестабильными, потому что в результате выборов к власти может прийти кто угодно – от коммунистов до фашистов. Они смогут делать со страной любые социально-политические эксперименты. Именно этого опасаются элиты многих стран.

Если наша олигархически-чиновничья власть захочет законсервировать свой статус, то она может это сделать, но все равно постепенно может вырабатываться иная общественная культура. Нынешние представители власти не вечны, есть сменяемость, а монархия всегда остается прежней. В таком случае будет неплохо, если монарх будет консолидировать нацию. Его власть, как определенная константа, будет сдерживать общество от расползания.

Можно заметить, что все многонациональные государства существовали, пока была монархия. Как только она свергается, как в  Ираке или Югославии, то страна начинает разваливаться. Только такие тираны, как Саддам и Тито смогли  удержать их в кулаке. Но эта рука тоже рано или поздно ослабевает, и тогда страны распадаются.

Дата интервью: 2011-11-11