Это интервью с первым и последним президентом состоялось в мае 1996 года, накануне выборов президента России, в которых он принимал участие. Текст публикуется в том же виде, с тем же заголовком.
— Михаил Сергеевич, к начатой вами десять лет назад так называемой перестройке…
— Почему так называемой?
— Простите, перестройки.
— Вот так и говорите — перестройки.
— … к ней до сих пор относятся по-разному. Мне кажется, что её главным достижением была свобода, которую получили люди. Но как вы думаете, почему они так и не оценили это?
— Надо сказать, что перестройка началась тогда, когда люди были несвободны, не имели возможности мыслить творчески, они были загнаны в прокрустово ложе. Ситуация была такова, что они могли пойти на самые резкие шаги. Она сковывала социальную энергию общества, и такая огромная страна, с её большими возможностями, не могла реализовать потенциал, который у неё был.
Но главное — мы начали отставать по производительности труда, темпам роста экономики, не говоря про качество.
— Почему?
— Потому что такая была система. Она ещё могла решать частные задачи, но уже была не в состоянии обеспечить нормальное функционирование общества в условиях научно-технической революции и индустриального общества.
Это была система, которая изжила себя. Она изначально была как экспериментальная, внедрялась с помощью диктатуры, тоталитарными методами, и в итоге потерпела историческое поражение. Не случайно у отдельных товарищей в окружении Сталина — у Берии и Маленкова — были планы о реформировании системы.
Поэтому неправы те, кто говорят, что перестройку не надо было начинать. У нас были ресурсы, образованный народ, научный потенциал, но в то же время мы не могли обеспечить себя самым необходимым.
Сегодня забыли уже, как искали в магазинах зубную пасту или стиральный порошок, колготки… Позорная была ситуация. Она унижала человеческое достоинство и показывала, чего стоит система. Так мы подошли к еёкризису.
Что касается того, как распорядились свободой… Конечно, огромное достижение перестройки — выход из несвободы. Это и ликвидация тоталитарного режима, демократические процессы, гласность, свобода мнений, свобода вероисповеданий. Все это изменило жизнь, и люди, получив свободу, оказались в положении человека, который с глубины быстро поднялся на поверхность. Это называется кессонная болезнь. Получив всё это, они просто задохнулись и растерялись.
Для того, чтобы научиться пользоваться свободой, нужно время. Вот почему я был за то, чтобы мы шли эволюционным путём, учились реформировать власть, проводить выборы, строить рыночную экономику. Для всего этого нужно было время.
Ничего страшного в этом не было, все нации и народы, получившие свободу, проходят этот сложный путь обучения пользоваться свободой. Поэтому я не обвинял бы людей…
— Так они обвиняют вас…
— Меня? За что?
— Вы у них получаетесь самый последний виноватый…
— За то, что дал свободу?
— Получается, так.
— А кто против свободных выборов? Разве они не могут теперь говорить то, что думают? Это же величайшее достижение. Раньше тоже можно было сказать, но после этого можно было оказаться в местах не столь отдалённых. Вот какие были порядки!
А свободы передвижения! Ведь люди не могли просто так поехать ни в одну страну. А верующие? Они же в церковь не могли ходить. Теперь всё это есть. Без этого человек не может творить и обустраивать свою жизнь.
Обустраивать, оказалось, не так просто. Помните, кричали «Дайте свободу колхозам!», «Дайте свободу заводам!?» – дали. И началось — «дайте заказ», «дайте план». Погодите, но вы же просили свободу.
Недовольство началось, когда начал обесцениваться рубль. Доходы у людей увеличились, а купить на них было нечего. Началась инфляция. А когда есть деньги, но купить на них ничего невозможно, то настроение плохое. Я думаю, что на основе таких фактов люди стали высказывать недовольство, этим воспользовались те, кто вынашивал планы.
— Возможно, вам трудно будет ответить, но я всё-таки спрошу. Почему у партии не хватило смелости покаяться перед народом?
— Такая тема гуляет: каяться, каяться, каяться. Или ещё — надо судить партию. Я считаю, что с этим вопросом должны разобраться историки.
И — тем не менее, реформы начала партия. Да, были те, кто был против них, но в ней были и живые, демократические силы. А потом, как мы можем предъявлять счёт всей партии? Тем миллионам рядовых, простых тружеников, многие из них добросовестно делали своё дело.
Видимо, вопрос надо ставить не так. Мы должны объективно, основательно разобраться с нашей историей, во всем, что с нами произошло под руководством КПСС, по достоинству оценить то, что сделано, несмотря на все преступления сталинщины, и сказать, что было неприемлемо. Вот так подход, думаю, будет правильным. Мне кажется, эта работа ещё только началась и нам предстоит во всём разобраться.
— Значит, вы не согласны, что коммунизм — человеконенавистническая идеология и КПСС была её носителем?
— Я думаю, что это неконституционно. Конституция допускает существование самых разных партий, если они не ставят своей целью свержение государственного строя и предлагают свои проекты путём изменения законодательства.
— А как же пример Чехии, где запретили компартию и приняли закон о люстрации?
— Я же о другом… Там своя история, она связана с Пражской весной, тогда было уволено пятьсот тысяч человек. Теперь они, оказавшись у власти, применяют законы к тем, кто так же поступал с ними. Там — своя судьба.
Я не думаю, что это верный путь. Партии, которые признают конституцию, не проповедуют расизм, человеконенавистническую идеологию, геноцид — имеют право на существование. В этом смысле коммунистическая партия не самое худшее (смеётся), что есть.
Более того, я включился в нынешнюю президентскую кампанию не только потому, что не согласен с нынешней властью, и считаю, что её надо менять, но и потому, что не поддерживаю политику Зюганова.
— В новейшей истории большую роль сыграли две личности — вы и Ельцин, а также ваше отношение к нему, и его — к вам. Но непонятно, почему страна должны была испытывать потрясения из-за ваших отношений?
— Я думаю, что это преувеличение. Это было столкновение двух курсов, двух стратегий. Одна была рассчитана на реформирование Союза, постепенные, эволюционные реформы, а другая на то, чтобы освободить Россию от других республик, распорядиться её ресурсами, в короткие сроки, форсировано, провести реформы, и — сразу наступит царствие небесное на земле.
Тут может проявляться личность политика, его масштаб, уровень анализа, склонность к авантюре или демократии. Вот где нужно искать расхождение.
У меня с Ельциным были нормальные отношения…
— Были…
— Мы же говорим о том периоде. Тогда они были по-человечески нормальные.
Если говорить о нынешнем периоде, когда я уже перестал быть президентом, то наши расхождения возникли на принципиальной почве, а не потому что он меня куда-то не пригласил, или я его. Чепуха всё это.
Когда в марте 1992-го года я увидел, к чему приводят реформы, то выступил с критикой. Говорил, что это может иметь далеко идущие последствия, как в экономике, так и в социальной сфере. Так и произошло. Все обещания «потерпите до ноября» были дешёвыми. Вот с этого и начался конфликт.
— Когда вас обвиняют в развале Союза, говорят, что вы не боролись за его сохранение…
— Кто и боролся, то Горбачев, сначала и до конца. Помешали осуществить это, сорвали процесс сначала гэкачеписты. Уже были сформированы делегации во главе с руководителями республик для подписания нового Договора, Георгиевский зал в Кремле был оборудован…
И за день до подписания — государственный переворот! Самое главное, что удар был нанесён всему процессу реформирования. В течение двух недель все союзные республики объявляют о своей независимости. Это был первый удар и его нанесли коммунисты.
Второй удар был в Беловежской пуще. Тогда уже был готов новый договор союзного государства, но удар по нему нанесли те, кто больше пёкся о своей шкуре, и меньше всего о государстве.
Почему я так резок? Потому что подписание нового договора означало проведение новых выборов, где надо было соревноваться, а те, кто подписывал соглашения в Беловежской пуще, к этому были не готовы. Вот, собственно, и мотив, которым руководствовались эти люди.
Все, кто разваливал Союз, знают свою вину — на воре и шапка горит. Ведь это Зюганов по просьбе Хасбулатова в декабре 1991-го года уговаривал коммунистов голосовать за беловежские соглашения. Тогда среди депутатов Съезда было восемьдесят шесть процентов коммунистов, из них только шесть человек проголосовали против.
Так кто разваливал Советский Союз? Горбачёв, который тащил на себе весь процесс и вывел его на подписание Договора в августе 1991-го, а после путча, несмотря на невероятное сопротивление, опять вывел к новому Договору? Тогда, накануне подписания его, все, начиная с Ельцина, говорили, что подпишут его.
— Вина других понятна, а вы свои, личные ошибки признаете?
— Думаю, что мы опоздали с реформированием Союза. Если бы мы его начали раньше, то удалось бы справиться. Все мы считали, что у нас всё нормально, или как сейчас говорят — всё о кей. Поднимали тосты за дружбу, сколько водки выпили…
— А как же Тбилиси и Вильнюс?
— Ну, а что? Эти события носили региональный характер, они не угрожали всему Союзу, с этим можно было справиться.
— И у вас нет «мальчиков кровавых в глазах»?
— Этого нет. Против чего был Горбачёв, так это против крови. К сожалению, этого не удалось избежать. Но это не потому, что я делал ставку на это. Наоборот. После событий в Баку, куда я ввёл войска своим указом, чтобы в конкретной ситуации спасти людей от разгула, меня несколько раз просили прибегнуть к помощи армии, но я всегда отказывался.
— Говорят, что в политике не может быть друзей. Вам не горько, что многие из тех, кто были в вашем окружении, бросили вас в трудные минуты?
— А кто вам сказал, что в политике не может быть друзей? Похожих выражений много, а с другой стороны, куда без политики? В ней сходятся люди в результате демократических или иных процедур, они оказываются в одной команде, где на первом месте политика. Но это не говорит о том, что внутри команды не могут складываться добрые, и даже дружеские отношения.
— Но как же Лукьянов и члены ГКЧП?
— Это предатели. Но если вы оглянитесь на сто или пятьсот лет назад, то увидите примеры этой общечеловеческой «ценности».
Меня как-то спросили: почему вы не заметили вокруг себя предателей. Я видел, что они сопротивляются, но думал, что своей более инициативной и энергичной политикой нейтрализую их. С другой стороны, такие же претензии можно предъявить и Иисусу Христу, который не заметил среди своих апостолов Иуды.
— Вы много ездите по стране. Замечаете, как живут люди?
— Тяжело. Где-то просто на краю, как говорят. Надо срочно менять политику и эту команду. Ничего хорошего она не сделает, чтобы не говорила и не обещала. Все эти её обещания уже не в первый раз, всё равно обманет. Эту власть надо менять!
В восточноевропейских странах на базе бывших компартий появились новые партии, они выиграли выборы и теперь у власти. Наша коммунистическая партия так и не прошла процесс обновления, ей нельзя доверять власть. Поэтому я и включился в президентскую кампанию.
Дата интервью: 1996-05-05
