Популярный актер советского кино признался, что режиссером решил стать после роли в фильме "Юнга Северного флота". В интервью он рассказал о том, почему не стал учеником Эдьдара Рязанова, как его мать оказалась на похоронах Сталина, и что заставило его эмигрировать в Испанию.
– Альгис, ваша актерская биография началась очень интересно, вы довольно быстро стали популярным. Потом внезапно исчезли. Почему?
– Я исчез для массового зрителя, потому что ушел из театра и на время с большого экрана. Но вы правы, актерская биография у меня началась очень стремительно.
– Еще как! Вы играли главную роль в «Спортлото-82». Сняться у Гайдая мечтали многие, и вам повезло…
– Это не самый удачный фильм у него.
– У вас была замечательная компания – Пуговкин…
– …Филиппов, Гребешкова, Кокшенов. Замечательная компания. Я благодарен судьбе, что снимался у Гайдая. Мы с удовольствием играли, думали, что фильм будет самым лучшим у Гайдая. Но вот получилось то, что получилось. Это было начало его спада.
– Но эта роль повлияла на ваше успешное поступление во ВГИК…
– Во ВГИК поступил через год, и тут же снялся в фильме «Взятка». В нем играли замечательные актеры – Лидия Федосеева-Шукшина, Анатолий Ромашин, Марина Левтова. Замечательный фильм, его почему-то сейчас не показывают. Все старые фильмы показывают, а его нет. Наверное, актуальный.
Через год снялся в колоссальном первом советско-американском сериале «Петр Великий». У меня была большая роль отца Феодосия. В сериале снимались Наталья Андрейченко, Борис Плотников, Всеволод Ларионов, Максимилиан Шелл, Омар Шериф. К сожалению, советский зритель не увидел этого фильма. Поэтому и кажется, что я пропал, хотя сниматься продолжал.
– Почему его не показали в Союзе?
– Права были у американцев, он и снимался для Голливуда. В девяностые он появился на DVD, и даже показали на каком-то канале.
– Но тогда вас уже не было в стране…
– Да, я уехал, можно сказать, на пике своей популярности. Она, правда, была недолгой, всего два-три года, когда вышли сначала «Спортлото-82», потом «Любовью за любовь». Но актерская карьера меня, в принципе, никогда не интересовала.
– Почему?
– Потому что с раннего возраста мечтал о режиссуре. Во ВГИК поступал в шестнадцать лет, после съемок в «Юнге Северного флота».
Мне было пятнадцать, когда я снялся в этом фильме, и тогда решил, что буду заниматься кино, и обязательно режиссурой. Но во ВГИК меня не взяли, понятно, что по возрасту. Чтобы чем-то заняться, поступил в Щукинское училище, стал актером. Стал им поневоле.
Три раза поступал на Высшие режиссерские курсы. Первый раз пробовал попасть к Рязанову, но срезался на экзамене.
– Как?
– Думаю, что из-за нервов. Нужно было сделать режиссерские и актерские этюды, а я, наверное, слишком нервничал. В то время я работал актером в ТЮЗе, и мое поведение было актерское, да и характер тоже был таким же. Актеры, как дети, ищут внимания, хотят быть в центре внимания. Такой вот актерский эгоизм.
Второй раз на Высших режиссерских курсах показывался Юрию Чулюкину, который снял фильм «Девчата», но не поступил. Только с третьего раза мне удалось поступить во ВГИК на режиссуру документального кино. Мне очень понравилось, и поэтому актерская профессия ушла на второй план. Сниматься продолжал, но это уже не было приоритетом.
В начале девяностых уехал в Испанию, и режиссура стала для меня главным делом.
– Уехали, потому что в стране была трудная жизнь?
– Конечно. Моя мать была испанкой, у деда был дом в Испании.
ВГИК я закончил в 1987 году, а в 1991 году документальное кино перестало существовать – не было снято ни одного фильма. Да и на «Мосфильме» тогда вместо снимали три фильма в год, хотя раньше выпускали по сто двадцать фильмов в год. «Центральная студия документальных фильмов» просто закрылась. Ничего не было. В советское время документальное кино существовало на государственные дотации.
Надо было или идти в таксисты, или менять профессию. Мне повезло: в Испании предложили работу по профессии. Три года снимал там документальное кино.
Сначала я поехал с дочерью, моя жена актриса Мария Шиманская с сыном остались в Москве. За год мы устраивали гнездо, а потом и жена с сыном приехали. Когда перестал снимать кино, начал преподавать актерское мастерство. Марина тоже выучила язык и стала преподавать. Мы решили организовать свою театрально-кинематографическую школу, которая была построена на принципах русской театральной традиции – Михаил Чехов, Евгений Вахтангов, Константин Станиславский.
– Вам было тяжело перестраиваться в Испании после жизни в Союзе?
– Для меня это не было проблемой. Наполовину я испанец, и с 1974 года, ежегодно выезжал в Испанию, навещал родственников. Для жены Марины это был психологический слом. Мало того, что после социализма она оказалась в капитализме, она еще не знала языка. В Союзе Марина была известной актрисой, играла в кино, в студии Табакова. Вдруг она попадает в страну, где ее никто не знает, она не знает языка, нет работы. Это был такой переворот судьбы. На это Марина пошла ради семьи, детей. Хотя я понимаю, что если бы она осталась в России, то была бы одной из самых медийных актрис. Но постепенно выучила язык, и теперь преподает в нашей школе, и абсолютно счастлива.
– Вы снимались в легендарном фильме «Юнга Северного флота». Какие у вас остались впечатления?
– Сценарий написали Вадим Трунин и Эдуад Тополь. Режиссером был Владимир Роговой, он снял культовый фильм «Офицеры». На съемках меня поразила атмосфера. Это было ощущение братства, и что кино делается компанией. Фильм снимали в Севастополе и на Соловках, где были великолепные виды.
– Это был ваш первый фильм?
– Нет, до него я снимался на телевидении, когда мне было девять лет. «Юнга…» – мой первый полнометражный фильм. В нем снимались Игорь Скляр, Валерий Рыжаков, Михаил Кузнецов, Василий Лановой. Легендарные актеры. Сам фильм, места съемок, люди – все это меня очень захватило, и у меня было ощущение, что мир прекрасен.
– С Кузнецовым вне съемок общались?
– Нет. Довелось общаться с Лановым, потому что учился в Щукинском, а он был нашим педагогом. С Валерой Рыжаковым встречался, с Игорем Скляром довольно долго общались, он у меня в Москве жил, когда приехал поступать в театральный из Курска, но его не взяли. Тогда он поехал в Ленинград, поступил в ЛГИТМИК. Потом нас всех разбросало, но любовь к кино, его атмосфере, к состоянию творческого процесса и братства остались. Мне кажется, что именно из-за «Юнги…» я до сих пор занимаюсь кино.
– Правда, что ваши родители были крупными партийными работниками?
– Отец был одним из руководителей литовского комсомола. Потом его отравили учиться в ВПШ. По окончании ее стал заниматься издательской деятельностью, руководил газетой. Мама была помощницей Долорес Ибаррури. Есть уникальные кадры, где на похоронах Сталина у его гроба стоит Долорес, а за ней моя мать.
Долорес очень ценила ее, и можно сказать, что мать была ее правой рукой по работе в коммунистической партии Испании. Поэтому франкистская полиция внесла ее в черные списки, и она не могла вернуться в Испанию, хотя очень хотела. Нас она воспитала меня так, чтобы я вернулся. Поэтому мой отъезд из страны нельзя назвать эмиграцией, я репатриировался.
– Работая в испанской коммунистической партии, ваша мать занималась подрывной работой в Испании?
– Все было очень серьезно. Испанская коммунистическая партия была запрещена, и она засылала своих людей из СССР в Испанию, чтобы вести подпольную работу. Моя мать даже закончила школу подрывников-подпольщиков в Уфе в 1943 году. Была такая школа для молодых коммунистов европейских компартий. В ней учились поляки, румыны, немцы, французы, итальянцы, испанцы. Моя мать училась передаче секретной информации, бросанию гранат, прыжкам с парашютом. Но ее подвело здоровье, и она осталась в Союзе.
– Она искренне верила в коммунистические идеи?
– Абсолютно. Отец и мать были искренние коммунисты.
– Даже наблюдая то, что было в стране?
– Они считали, что это временные трудности. Мать умерла убежденной коммунисткой в 1984 году, ее похоронили в Москве, как и отца.
А мы в Испании не эмигранты. У нас двойное гражданство.
– Вы снимаете фильмы и в России. Значит, на два фронта живете?
– Получается так. В России снимаю фильмы. Три года назад снял для Первого канала документальный фильм «Женщина под грифом «секретно».
– Кажется, вы были недовольны как с ним поступили?
– Мне не понравилось, что поменяли название и поставили в эфир в последнее воскресенье августа в половине первого дня. Сколько человек его тогда посмотрело? Хотя все предыдущие мои фильмы показывали всегда в прайм-тайм. Почему так поступили с этим фильмом я не понял.
– Марина Разбежкина говорит, что документальное кино в России находится в упадке. В Европе дела у него обстоят лучше?
–Документальное кино снимается на гранты и помощь Европейского сообщества, в Испании помогает правительств. Система грантов в Европе появилась гораздо раньше, чем в России. Источники финансирования есть. Никто денег на блюдечке с голубой каемочкой не дает, но есть право доказать, что режиссер может снять фильм.
– То есть у них проще, чем в России?
– Проще. Тем более, что есть не только телевизионные программы, но и целые каналы документального кино, фестивали документального кино. Есть ВВС, во Франции – АРТЕ. В принципе, никаких стенаний по поводу того, что документальное кино никто не смотрит, нет. К нему нормально относятся. Возможно, оно сложное для массового зрителя, но определенные каналы к зрителю проложены.
– Один из ваших фильмов был посвящен баскам. Про них разное пишут – террористы, сепаратисты. Можно ли их сравнивать с чеченцами?
– Нет, это преувеличение. Баски – это одна из самых древних европейских наций. Они пережили нашествия готов, кельтов, римлян, арабов. Они не потеряли ни своей идентичности, ни свой язык. У меня, кстати, тоже часть крови баской есть.
Что касается терроризма, я не буду защищать, скажу лишь, что это была черная страница истории. Сейчас они перестали убивать, сложили оружие. У меня к ним очень трогательное отношение. Это малый народ, который сохранил свою культуру, фольклор. Это абсолютный феномен – этнографический, лингвистический и исторический. В Европе больше нет такого феномена. Разве что армяне, непонятно, как они выжили во время турецкого геноцида.
Когда я снимал фильм о них, мне звонили, спрашивали: как ты там живешь, ведь это террористы. Ничего подобного. То есть где-то точечно что и происходило, но в целом уровень жизни по степени комфорта и уважения человека у них очень высокий.
У них есть автономия, есть своя полиция, преподавание в школе ведется на баском языке, и при этом сознание, что они могут жить самостоятельно очень высоко в обществе. До 1870 года у них был особый статус. Басков не призывали в испанскую армию. Испанские короли приносили присягу парламента басков с пятнадцатого века, клялись, что не предадут их.
Когда они потеряли свой особый статус, то это стало поводом для двух гражданских войн. Они всегда были самостоятельны, и хотят попробовать жить так, как каталонцы, которые тихой сапой добились себе некоторых прав. В отличие от каталонцев баски более прямолинейны – могут сказать, что думают в лицо, или бомбу подложить. Каталонцы стараются решать свои проблемы политическим и экономическим путями. За эту хитрость их называют испанскими евреями. В политическом плане они продвинулись к независимости намного дальше, чем баски, и уже близки к референдуму о самоопределении.
– Директор Европейской киноакадемии в интервью говорила мне, что в Европе снижается интерес к кино, люди стали меньше ходить в кинотеатры. Вы замечаете это в Испании?
– Заметно, что закрываются кинотеатры, их стало меньше. Начинаются разговоры, что кино находится в ж… Но вдруг появляются два-три фильма, испанские, они делают кассу, приносят большую прибыль, и все говорят, что кино возрождается.
Я думаю, что это следствие общего экономического кризиса. Это не говорит о кризисе в кино. Оно пережило бум телевидения, переживет интернет и видеоигры. Кино, как искусство, способ общения, думаю, преобразится технологически – в 3D, 4Dили 5D, может, будет кино с запахами, или стереоскопическим, когда актеры будут ходить мимо зрителя. Может, это будет новая форма спектакля, зрелища, в котором человек нуждается. Ему нужно смотреть что-то в присутствии публики. При этом театр – совсем другое искусство.
– В Испании любят театр?
– В Валенсии, Барселоне, Мадриде есть свои театральные культуры. Мы живем на севере, в стране басков, и там с ней сложновато. В ней больше другой культуры – танцевальной, хоровой, скульптурной, музыкальной, спортивной. С театральной не сложилось. Возможно потому, что фашистская диктатура запрещала баский язык и вообще любые проявления баского национального сознания.
– Ваша мать дружила с семьей хоккеиста Харламова. Вы его знали?
– Мать Валерия, Бегония, была подругой моей матери. Я лично Валерия не знал, был знаком только с его отцом и сестрой. На испанском телевидении сделал документальный сериал «Испанцы в России». Было снято десять серий, каждая рассказывала про отдельного человека. Была серия и про Валерия Харламова.
– В России до сих пор очень жива ностальгия по советскому прошлому. Вы по нему скучаете?
– Это очень сложное чувство. Есть вещи, по которым скучаю, бывает, что не хватает того общения между людьми, которое было раньше. Если говорить о кино, то несмотря на цензуру, оно было – был Тарковский, Полока, Аскольдов.
Ностальгия по советскому времени есть, но я понимаю, что тогда все было эфемерно, все было построено на обмане, и так жить дальше было нельзя.
– Сейчас стало честнее?
– Сложно сказать, потому что я не могу сказать объективно, так как двадцать лет живу в другой стране.
– Но, бывая в России, чувствуете фальшь?
– Безусловно. Когда началась перестройка, мы не осознавали, к чему она может привести. Когда увидели результат, то стало понятно, что об этом не мечтали. Есть, конечно, положительные вещи. При этом понимаю, что в России дикое количество проблем – социальных, политических, со свободой слова, демократией.
– И с кино…
– И с кино. Шедевров, к сожалению, не появляется. Хотя бы на уровне Серебряного века советского кино – шестидесятых годов. Я обожаю кино этих лет – Аскольдов, Хейфиц, Хуциев, Кира Муратова, Тарковский, Климов. Золотой век кино – это двадцатые, а шестидесятые – Серебряный.
Думаю, что пройдут еще два поколения в России, и появится новое, которое открестится от прошлого, и начнет строить новую реальность на новых принципах.
Дата интервью: 2015-09-20
