"Главное нравиться себе и быть с собой в ладу. Я очень быстро поняла, что не стоит тратить времени на расстраивания по поводу того кто тебя не понимает", – утверждает лидер "Ночных снайперов".
О своем знакомстве с легендарным Вадимом Козиным. участии в программе "Две звезды" и питерском периоде жизни она рассказала в интервью.
– Почему вы решили из Магадана приехать в Питер? Многие стремятся в Москву.
– Зачем ехать в Москву? В Москве рок-н-ролла нет. На севере я жила с трех лет. Родители долго переезжали с место на место. Однажды я приехала в Питер на каникулы, и как только ступила на перрон Финляндского вокзала, сразу влюбилась в этот город. Потом мне пришлось вернуться в Магадан, где училась в институте, но поняла, что без Питера не смогу, бросила учебу и снова вернулась. И прожила в нем десять лет. Сейчас у меня есть квартира в Питере, но мне постоянно приходится быть в Москве, тут у меня дом, собака, кроме этого есть гастроли.
– Но ведь любовь к Питеру, наверное, была не только в любви к вокзальному перрону?
– Нет, конечно. Я встретилась с питерскими музыкантами, показала им свои песни, на тот момент, у меня их было две, одна из них «Рубеж». Те люди, с которыми я стала общаться, впечатлили меня, и они в меня тоже влюбились. То чего мне не хватало в Магадане, в полной мере было в Питере.
Но я честно вернулась в Магадан, пыталась как-то докалымить до третьего курса, но ничего не вышло. В том году случился какой-то банковский кризис. Ко мне прилетела Света Сурганова и мы с ней дали пятьдесят концертов местном казино. Оно тогда еще строилось, в нем даже рулетки не было. Когда мы вернулись в Ленинград, то привезли с собой огромный газетный сверток с деньгами, которые тогда мало чего стоили.
Потом начались мои скитания по Питеру. Сначала я снимала квартиру у одного моряка, потом жила в Рыбацком, там было очень прикольно – в однокомнатной квартире, в центре комнаты стоял большой биллиардный стол.
– А спали-то где?
– На полу, под ним. Но основное «снайперское» место было на Казанской, 4. Это была коммуналка, где мы сначала снимали одну комнату, а потом «оккупировали» с помощью подруги и другую. Там не было посторонних, и постоянно были песни, пьянки, гулянки…
– Пьянка – обязательный атрибут жизни музыкантов?
– Это же не замшелая питерская пьянка… Было очень молодо и задорно. Мы пили «Балтику-4»… Зря кривитесь, в 1993-м была отличная «Балтика». Мы никогда не пили водку, а пиво – литрами, ящиками.
– Неужели никаких наркотиков?
– Никогда. У моего поколения вообще не было никаких наркотиков, разве что кто-то покуривал травку. Я вообще не люблю наркотики, это меня не касается.
– Но какие-то допинги есть?
– Могу выпить коньяк или водки. Марихуану никогда не курила. Мне не нравится, когда уходит сознание. Мне кажется, что все это неправильно. Что касается пива, то я его уже давно не пью.
– Обычно дети идут по стопам родителей, если у них творческие профессии. Ваши были журналистами, но вы выбрали другой путь. Почему?
– Когда мама работала дома, нужно было сидеть тихо-тихо, я даже боялась лишний раз в кухню идти. Мама сидела, думала, рожала статью, гробовая тишина, а потом начинала печатать – тук-тук-тук-тук! Потом опять тишина, и снова – тук-тук-тук-тук! Посмотрела я на все это со стороны, и подумала: ну не-ет, мне это не надо.
У меня с родителями обоюдное непонимание. Мама руки мне не подала, когда я бросила институт. Она считала, что девочки в семье не должны быть такими бабочками, они должны получить высшее образование, и мой поступок меня не красит.
– А о чем писала ваша мама?
– О горняках, шахтерах, их трудовых успехах. Я даже чему-то научилась у нее в плане писательства. Например, она писала про ударника-горняка, но никогда не начинала свою статью со слов: «А этом году план выполнен на столько-то процентов». Она начинала так: «Один горняк сказал другому…».
Песни до сих пор я пишу рукой, а вот прозу рукой много не напишешь, у меня есть для этого печатная машинка.
– А как же компьютер?
– Есть, конечно, и я им пользуюсь. Но печатная машинка, она очень душевная… Хотя ленты для нее достать сейчас очень тяжело, но они так классно пахнут! И еще мне нравится, когда руки от нее черные.
– Вы знали, что в Магадане жил Вадим Козин?
– Мы с ним были знакомы.
– ?!
– Меня с ним познакомили, когда мне было семнадцать лет. У него был свой салон с красным роялем, помню, что он ходил в валенках, и за ним ухаживала какая-то женщина, она буквально спасала его, ведь он был очень больной. Он очень ревностно относился, когда пели в его присутствии.
– Вы пели для него?
– Да, спела «Ой, то не вечер, то не вечер». Он ничего не сказал, просто похлопал отечески по плечу.
– Вы слышали его песни?
– Конечно. У нас в Магадане его называли «северным Вертинским».
– В Магадане было очень много лагерей…
– Не больше, чем в Московской области или в Ленинградской. Север уникален тем, что туда съезжались нормальные интеллигентные люди изо всех уголков нашей необъятной родины, я имею в виду Советского Союза. Там было очень мало быдла и жлобов. Те, кто туда приезжал, хотели много заработать и получать потом «северную» пенсию. Мои родители поехали туда за романтикой, особо они там не заработали.
На севере не было мещан, которых очень много, к сожалению, в нашей русской глубинке. Неслучайно Высоцкий написал песню «Мой друг уехал в Магадан..»
Родители сначала приехали на Чукотку, потом на Колыму, и только потом в столицу этого края – Магадан. Там было очень много интеллигентных людей, не было телевизоров, но была хорошая художественная самодеятельность.
– Блатные песни знали?
– У нас пели Окуджаву, Высоцкого, Козина, Вертинского, а блатных, типа «Сижу я на нарах…» не было.
– Но край-то лагерный…
– Я не могу сказать, что была рафинированным ребенком. Всегда во дворе, у меня были хорошие друзья. Пели Окуджаву, был диск, точнее, пластинка «Аквариума» «Равноденствие».
То, что север лагерный край, по-моему, какое-то заблуждение. Конечно, были и лагерные песни, но у меня другие вкусы, и я не знала ни одной их них. Кроме «Гоп-стоп». Но это не Магадан, это Ленинград.
– Видимо, от того, что у вас в детстве было много Окуджавы, отсюда ваше участие в фестивалях памяти Окуджавы, Визбора, Высоцкого?
– Люди, которые проводят эти фестивали, верят мне, приглашают. Но я всегда боюсь, боюсь спеть хуже, чем я могу. Петь песни того же Высоцкого – большая ответственность. Я не для красного словца это говорю.
– Вам близки песни так называемых бардов?
– Нет. Я никогда не была на Грушинском фестивале. Я никак не могу понять чего мне не хватает в их песнях. Дело даже ни в пресловутых трех аккордах, можно и на двух аккордах играть. Нужно всего лишь выбрать свою ноту, и если она есть, то все у тебя будет в жизни нормально. Не надо изображать из себя виртуоза, это никому не интересно.
Бардовская песня мне неинтересна как жанр, мне кажется в нем много рефлексии, а во мне больше надлома. Я не тот человек, который сядет у огня, будет качаться и петь: «Изгиб гитары желтой…». Я не против этих песен, просто каждому свое. Для меня это пресно.
Главное же ни кто ты – бард или не бард. Главное, когда в любом жанре вышелушивается личность. Вы же не будете думать: в каком жанре пел Высоцкий? Высоцкий он и есть Высоцкий. Точка. Или тот же Окуджава.
– Вы можете назвать своих учителей в песне?
– Это ленинградский рок-клуб – «Кино», «Аквариум», что касается «чеснока» – Шевчук. Мне всегда нравился Майк Науменко и его группа «Зоопарк». И еще всегда любила Окуджаву.
– А из западных?
– У нас в школе все было каким-то наплывом. Сначала был хеви-метал, потом пришел Modern Talking. Представляете, как мотало! Потом пришел «Куин».
– Неужели из попсы ничто не нравилось?
– Помните, были такие советские кассеты для магнитофонов? На одной стороне у нас был «Крематорий», а на другой «Сталкер», где играл нынешний клавишник «Машины времени» Андрей Державин. Я очень удивилась, когда услышала его первые работы с «Машиной времени». Помню, подумала, как хорошо, что человек пошел дальше.
– Вам хотелось бы написать что-нибудь такое, чтобы понравилось всем-всем?
– Нет, меня люди любят за то, какая я есть. Мне не нужна массовость, мне хорошо с тем, что у меня есть. Упаси меня Бог захотеть понравиться массам. Как только это случается, теряешь душу и настоящую свободу. Мне свобода важнее, чем популярность и слава, потому что они мимолетны и вообще-то тщета.
– Некоторые отмечают ваше сходство с Земфирой. Вас не пугает эта параллель?
– Может быть, сходство есть по силе? Но я давно ее не слышала.
– Современную музыку слушаете?
– Слушаю релизы, который выходят. Недавно слушала релиз «Би-2», такая смешная молодежная, пацанская получилась работа.
Мне вообще интересно что делают люди, которые живут со мной в одно время. Мне интересно как на каждом из них отражается время.
– Правда, что у музыкантов есть какой-то специфической свой язык, на котором они общаются?
– Есть, но это отнюдь не означает, что они могут дружить. Мне кажется, что в человеческом плане на дружбу с «себе подобными» времени нет.
– Значит, вы дружите не с себе подобными?
– У меня, слава богу, друзья не относятся ни к музыкальной среде, ни к шоу-бизнесу. Они воспринимают меня мною.
У меня есть свой дом, мои друзья, моя собака. Я не хожу по тусовкам, банкетам, фуршетам.
– Вы так много рассказываете о своей собаке в своих интервью, что кажется, она и есть самый ваш близкий друг.
– Нет, нет. Это зверь, который спровоцировал меня на то, чтобы взять кредит в банке и купить дом. Согласитесь, это не слабый поступок для человека, который всегда позиционировал себя свободным и который просто играет во всех городах мира. Моего сербернара невозможно содержать в обычной квартире.
Сейчас за ним смотрят, а я уделяю ему не столько внимания сколько хотела бы. Когда он меня видит, то радуется, и, наверное, думает: «Какая прибабахнутая у меня хозяйка! У всех люди как люди, на рыбалку с собой берут, а моя только кости привозит».
– Гастроли для вас утомительны?
– Нет, мне они до сих пор нравятся. В прошлом году отыграли 130 концертов, и я даже не устала. У меня очень хорошая наследственность. Даже на Южный полюс в начале года поехала не от усталости, и написала там новый альбом.
– Что, в России не пишется?
– Песни пишутся везде. Мне было просто интересно посмотреть что из себя представляет Южный полюс.
– И что он из себя представляет?
– Ничего особенного. Стоит столбик, воткнутый в снег и все.
– Ваши песни – это творчество или все-таки бизнес?
– Я счастливый человек. Я получаю деньги за то без чего не мыслю своей жизни, и пишу то, что мне хочется.
– Если бы вас попросили написать песню про «Единую Россию», согласились бы?
– Пока не просили, и не думаю, что попросят. Я очень непонятная для нашей страны. Что касается политики, то конъюнктурой не занимаюсь. В моих песнях есть социальная тема, но политикой я никогда не хотела заниматься. Мне мои песни важнее.
– А вот некоторые ваши коллеги еще как любят лобызаться с властью.
– Это их дорога. У меня есть все, что мне нужно. Я люблю свою родину и для этого вовсе не надо сидеть в думе.
– Для чего вы участвовали в попсовой программе «Две звезды»?
– Она абсолютно не попсоваая. Попса – это халтура, попсы много в рок-н-роллле. Для меня попсовый человек тот, который халтурит и жлобит, пустоцвет одним словом.
Что касается проекта «Две звезды», мне было очень интересно в нем участвовать, петь песни, которые мне всегда нравились. У меня не было такой возможности, в караоке я не хожу. Конкурс был очень жесткий по своему эмоциональному накалу. В нем не было никаких суфлеров, подстав, мы выходили и показывали что из себя представляем. Нацепить на себя штаны и позиционировать себя рок-героем, конечно, здорово. А вот попробуй открыть в себе совершенно другую грань!
– Но ведь у этой программы большая часть аудитории домохозяйки, которые смотрят программу, варя пельмени.
– Я не согласна с вами. У этой программы аудитория весь наш бывший советский союз. Они смотрят ее как конкурс, а чем они заняты, когда ее смотрят, не важно.
После программы ко мне подходили люди, которые не только варят пельмени, но и рисуют, люди искусства.
– И Алла Демидова тоже поддержала ваше участие в «Двух звездах»?
– Мы не говорили с ней на эту тему, но, думаю, что поддержала бы. Алле Сергеевне очень нравится песня «Ты дарила мне розы». Кстати, эта песня нравится всем домохозяйкам бывшего советского союза. Хотя эта песня уже фактически никакого отношения ко мне сейчас не имеет, она ушла в народ.
Мне кажется, не надо человека впихивать в какие-то рамки. Если я пишу те песни, которые пишу, то это не означает, что я не могу пойти на Первый канал и спеть песни Пахмутовой. Я с большим удовольствием их пела.
– Вас очень поддержала Алла Демидова. Кто-нибудь еще из старших коллег говорил вам добрые слова?
– Классно, когда старший поддерживает младшего. У меня этого никогда не было, только вот Демидова поддержала. Все остальные меня просто… как бы это по-русски сказать?
– Скажите как есть.
– Остальные меня просто п…ли. Я не могу сказать, что слышала от кого-то одобрительные слова, все происходило наоборот, в том же Ленинграде. Но все равно нельзя человека постоянно бить ногами. Я, конечно, стойкий человек…
Если говорить о признании, то люди все равно ходили на мои концерты, и ходят. Значит, они верят мне. Когда мои песни одобрила Алла Сергеевна Демидова, мне в какой-то момент показалось, что меня мама погладила по голове.
– Обидно было от того, что вас все били, не понимали?
– Мне все равно. Главное нравиться себе и быть с собой в ладу. Я очень быстро поняла, что не стоит тратить времени на расстраивания по поводу того кто тебя не понимает. Нужно идти дальше. В конце концов, я живу для себя, а не для них.
– У вас не было желания что-то круто поменять в жизни?
– Я постоянно меняюсь, у меня всегда появляются новые идеи.
– Ваш новый альбом чем-то удивит поклонников?
– Он будет не в формате, чисто рок-н-ролльный альбом получился без всякой оглядки на радиостанции. Его рабочее название – «Армия».
– Вы чувствуете зависимость от правил шоу-бизнеса?
– Ничуть. Что хочу, то и делаю. У меня нет ни продюсера, ни диктата со стороны выпускающей компании. Она даже не стала слушать наш новый альбом, уверена, что все будет нормально.
Дата интервью: 2009-07-05
