Советский композитор. Автор первых песен в репертуаре Софии Ротару. Особой популярностью пользуется до сих пор его вальс из фильма "Мой ласковый и нежный зверь".
Обладатель многих отечественных и зарубежных титулов и наград: Народный артист СССР (1987 г.), Народный артист Молдовы (1984 г.), Заслуженный деятель искусств Молдовы (1974 г.), лауреат Государственной премии СССР за музыку балета "Лучафэрул" и музыку кино (1984 г.), обладатель Гран-при Международного фестиваля музыкальных фильмов "Брно-91" за особые заслуги в области киномузыки (1991 г.), кавалер Ордена Республики Молдовы (1997 г.), золотой медали "Человек-2000" (США).
– Евгений Дмитриевич, многие ваши коллеги используют своё имя и делают неплохой бизнес. Вам делали подобные предложения?
– Бизнес и искусство – это разные вещи. Я не могу этого понять.
– Ну а вот Макаревич. Он ведь тоже из вашего круга.
– Погодите. Что значит моего круга? Он что, консерваторию со мной кончал? Он сидел со мной за азами Чайковского или Баха? Он бизнесмен, занимающийся музыкой, талантливый парень, и я не исключаю его присутствия.
Я не принадлежу ни к «крутым», ни к другим. Наверное, потому, что не терплю экстремальных ситуаций. Вот некоторые вспоминают советское время и говорят, что там было хорошо, а сейчас всё иначе. Ничего подобного! Каким я был, таким и остался. Я никогда ни на кого не работал, никого не обслуживал, всегда занимался своим делом, худо-бедно, но своим. Я не осовремениваюсь, не опережаю время, но и не отстаю от него.
Другое дело, когда вместо ферзя ставят пешку. Вот это страшно. Посмотрите – сейчас кругом одни пешки! А если говорить карточным языком, то одни шестёрки. Вот это плохо! Пусть будут все – и короли, и козыри, и шестёрки. Но пусть всё будет на своём месте. Если я вместо ноты «ре» переставлю ноту «до», то что получится? Ведь мне нужна мелодия. И вот эта мелодия сейчас в обществе нарушена. Нарушен некий нравственный звукоряд.
– Проще говоря, поменялся порядок вещей.
– Да, он нарушен. Это ужасно.
– Значит, вам не было никаких предложений?
– Моя музыка не для бизнеса. Она не даёт дохода и ни-ког-да не давала дохода. Это ведь как обучение детей. Ну какой доход от ребенка, когда в него десять лет вкладывают и вкладывают. А ведь в него вкладывают для того, чтобы он стал человеком. Для того, чтобы он умел нормально писать, читать, знал историю своей страны.
Интересно другое: многие учителя знают свои предметы, помнят географию, математику, историю, но ни разу я не встретил учителя, который говорил бы о том, что школа – это период подготовки человека к жизни. Поэтому дети выходят из школы и не знают, куда приткнуться. Они не умеют ни того ни другого. А тут ничего не надо изобретать нового. Всё это было до революции – учили шить, готовить, играть на инструментах, убирать, рисовать.
– Но времена-то меняются…
– А что поменялось?
– Жизнь. Например, раньше не жили в многоэтажках.
– А какая разница? Отношение к дому всегда, по-моему, было одинаковым. В доме надо готовить, надо быть аккуратным. Сейчас газовые плиты, а раньше керосинки были, но их тоже нужно было чистить.
У меня в детстве не было слов «устал», «не могу», «отдохнуть». Не было такого у нас. Я не вижу в этом ничего плохого. Не было у нас и такого, что можно было усомниться в правоте старших. А вот сейчас наоборот. Я на днях ехал в метро и видел, как сидели две двенадцатилетние жлобихи, а рядом стояла пожилая женщина. Как это можно понять? Вот это и есть воспитание. Но тут, по-моему, надо не детей ругать, а родителей. Они сами такие же. А этот ребёнок лет через десять сам станет родителем и будет производить таких же, а то и хуже.
– Вы пессимист, как я посмотрю.
– Да не пессимист! Надо как-то управлять этим делом. Вот есть закон о борьбе с курением. А по телевизору до сих пор все курят. Ну и на фиг мне такой закон? На хрена нам такая Дума, чтобы её содержать? А ведь это только один из её законов, которые не выполняются.
Я многого сегодня не понимаю. Например, почему искусство, литература, вообще академическое искусство, которое является основой духовности общества, сегодня не в почёте? Не то чтобы мало выделяли денег и внимания мало уделяли, а просто не в почёте.
– Да бросьте, сколько в одной Москве театров только!
– И сколько при 12 миллионах населения в этих театрах вмещается? Даже если там каждый вечер будут переполнены залы – от силы 50 тысяч человек. И это при 12 миллионах населения! Что это даёт? Я говорю про общее. Должна быть линия. Вот если вместо шоссе сделать булыжную мостовую, то мы будем просто калечить себя при ходьбе. Вот так и тут: мы ходим не по асфальту, а по булыжнику и калечим себя.
Я же говорю не только про музыку, есть ведь еще живопись, масса других вещей, что является духовным. А что происходит с академической наукой? Сейчас в почёте только прикладная наука. А сколько у нас прекрасных учёных! Но они занимаются какой-то фигнёй, которую им заказывают. Или художники. Ведь они рисуют то, что им заказывают «крутые» для прихожей.
– А что, Никас Сафронов никому не нужен?
– Сафронов – это бизнесмен.
– А Шилов?
– Тоже бизнесмен. Он вообще не входит в ту категорию, про которую мы говорим. Ведь есть много художников, которых мы просто не знаем. Не секрет, что сегодня всё очень дорого стоит и чтобы попасть на выставку нужно выкупить площадку. То же самое и с концертными залами. Вот у меня в феврале был концерт, так он стоил несколько десятков тысяч «зелёных». Только не подумайте, что я хочу возвращаться к прошлому, к советскому. Я хочу напомнить, что формы бытия человека были разработаны и до революции, и в советское время.
Вот вы слушали выступления президента? Сколько у него там было сказано про культуру? Нет там ничего про культуру. Не потому, что он не хочет про неё говорить, ведь он сам доклады не пишет. Это у него такие помощники. А я ещё в Верховном совете говорил: «Бездуховный министр будет руководить бездуховно».
Речь не о том, что всех подряд нужно учить играть на скрипке или рисовать. Надо научить разбираться в том, что есть хорошая музыка и есть плохая музыка.
– Вы думаете, человека можно научить отличать хорошее от плохого?
– А как же! Это нужно воспитывать, с этим не рождаются.
– Но еще в Библии сказано, что есть зло, а что есть добро, а человечество-то не меняется.
– Для меня Библия непоказательна, потому что мне не нравится Библия. Написана она обыкновенными людьми, такими, как мы. В ней много постулатов, которые противоречат моим моральным нормам. Например, «не убий». А как же тогда Алексий II крестит солдат перед войной? Или: «Если тебя ударили по одной щеке, подставь другую». Да ни фига! Я не позволю, чтобы кто-то ударил мне по щеке!
В Библии очень много спорного. Если бы это писал Христос, то было бы понятно. Мне интересно почитать хорошую классику, её сколько ни читаешь, всё больше охота. А Библию меня не тянет читать.
– Я заметил, что если раньше деятели культуры цитировали различные постановления цк кпсс, то теперь они цитируют Священное Писание.
– И те же самые люди! Я хотел бы увидеть хоть бы одного из них, снятого скрытой камерой: как они молятся утром или перед сном, как это полагается христианину. Это же всё демонстрация. Только раньше они демонстрировали перед парторганизацией, а теперь они демонстрируют свою лояльность перед Богом. И никакой веры в этом нет. Всё сместилось, остался один критерий – благо. Причём благо материальное. Деньги. И всё, что можно обернуть в деньги.
– Евгений Дмитриевич, для большинства вы известны как молдавский композитор…
– Подождите. Вот недавно я был в одной передаче с Фельцманом, и там меня представили тоже «молдавский композитор». А зачем вы меня одного обижаете, ведь вы же не говорите «еврейский композитор Фельцман». Ну что за чушь собачья! Не говорим же мы «немецкий композитор Моцарт»? Просто Моцарт и всё. Что значит молдавский композитор? Это что имеется в виду – национальность или творчество?
– Вас это задевает?
– Естественно, задевает. Почему нет?
– Извините. Но я все же закончу вопрос. А почему вы живёте в Москве?
– А почему композитор Казенин живёт в Свердловске? Я живу тут, потому что Кишинёв ближе к Москве, чем Свердловск.
– Да я о том, что как-то принято, что творческие люди обычно живут на родине…
– Значит, если ты молдавский композитор, то сиди дома? А если еврейский – езжай в Израиль?
– Ну что вы, Евгений Дмитриевич! Я совершенно в другом смысле спросил.
– Не-не-не. Так было и в 1991 году, говорили: «Катись к себе в Молдавию!»
– Вам так говорили?!
– И сегодня говорят. И не только мне. Вы посмотрите, что написано в метро или на стенах домов – «Россия – для русских». Как это понять? Как я должен чувствовать себя в таких случаях? Ведь эти надписи годами никто не замазывает.
Я своей музыкой стараюсь собрать людей, а не разбрасывать их. Вы меня спрашиваете, почему я не в Молдавии живу?
Но я могу спросить: почему за последние пятьдесят лет Молдавия стала бедной страной? Молдаване что, самый ленивый народ? Или в Молдавии бедная земля? У нас самая плодородная земля и самый трудолюбивый народ. Так почему мы стали нищими? Значит, нас кто-то объегорил за эти пятьдесят лет. Значит, был не Союз, а площадка для чьих-то интересов.
Поймите, я вас не корю за ваш вопрос. Не только из ваших уст может прозвучать сегодня такое.
– Но я в самом деле спросил лишь потому, что мне кажется, что художнику живётся комфортнее среди своего народа. Трудно представить, если бы Раймонд Паулс жил бы в Воркуте и писал бы там свои хиты…
– Значит, в Латвии есть такие условия, что можно почувствовать, что это Латвия. Я в Кишинёве не почувствовал, что это Молдавия. Что из того, что я почувствовал себя комфортнее в Москве? Каждый выбирает себе место, где ему жить.
– Вот вы сказали, что пытаетесь своей музыкой объединить людей. Скажите, а любой талант должен объединять?
– Ну кого я буду объединять в Кишинёве? А тут я объединяю миллионы. Если бы мог Луну прихватить, то и Луну прихватил бы, но пока там нет концертной площадки.
Когда меня называют молдавским композитором, то меня это не унижает, а сужает. Я всегда стремился охватить весь мир, в моей музыке нет ничего молдавского, как нет русского, китайского. У меня есть всё! Моя музыка космополитическая, за это раньше сажали.
– Как по-вашему, современная музыка объединяет? Если вспомнить песни Пахмутовой или того же Паулса, то они находили отклик у миллионов людей от Калининграда до Камчатки.
– Почему находили? И сейчас находят. Но тут другая беда, чисто практическая – современные звуконосители. У кого из нормальных композиторов есть CD? Их же нужно записывать в студии. А что эти студии записывают, всем известно.
– Мне, непосвящённому, кажется, что написание музыки – дело очень интимное. Но удивительно, откуда у вас при вашей эмоциональности рождаются такие нежные мелодии?
– В природе существует баланс – то, чего не хватает, переходит в другое качество.
– Всё так просто?
– Что просто? Просто объяснить, а находиться в таком соотношении не просто, а сложно. Но это как бы уравновешение, ведь есть левое, а есть правое, так ведь?
– Так где же вы настоящий – в музыке или в жизни?
– И там, и там настоящий.
– А что вас больше волнует – музыка или внешняя жизнь?
– Меня всё волнует. Другое дело, что меня не интересует всё подряд, а волнует всё. Если бы не волновало, я вряд ли смог бы писать музыку. Мне нравится охватить весь диапазон человеческих эмоций – от очень интимных до самых экспансивных.
– А правда, что паралич левой руки не позволил вам продолжить обучение по классу виолончели и вы были вынуждены перейти в класс композиции?
– Это был только повод, а не причина. Я хотел писать музыку, но не знал, что это просто сочинение. Я же из послевоенного поколения, какая там музыка? Надо было учиться, получать профессию, которая давала бы хлеб, ведь тогда еще люди умирали с голоду.
Но музыка и сегодня не даёт дохода. Музыканты бедные и нищие, ходят побираются где-то, зарабатывают гроши.
– В любом творчестве основной импульс – это всё-таки вдохновение. И потом – труд.
– Вдохновение – это как солнце. Стоит появиться облакам, и солнца ни фига не видно. Бывает, что обстановка рабочая, а солнца нет.
Но вдохновение не появляется само собой. Во всяком случае, я в это не верю. Я считаю, что вдохновение – это такая же заказная вещь, как и всё красивое. Это как желание. Желание – это как бы программа: «я хочу вот этого». Но так любой может сказать. Но я-то хочу больше других.
– С трудом верится. Я не могу представить, что Пушкин мог написать «Я вас любил…» без вдохновения.
– Пушкин не пример в данном случае. Он выходит за рамки, потому что он гений, а с ними отдельный разговор. У них очень много подсознательного есть. Вы думаете, Бах сидел и ждал вдохновения? Да у него завтра должна быть месса Святого Иоанна Крестителя. Он каждый день вынужден был сочинять в своей церкви Святого Фомы что-то новое. Все 365 дней в году. Он не ждал вдохновения, а садился и писал.
Но главное: платформа для подхода к творчеству – это собственный мир. Тот, который ты должен построить.
Искусство есть только в одном экземпляре. Всё, что вторично, уже не искусство. Да, оно может быть высочайшей пробы, но это уже не искусство, а ремесло, хотя без ремесла искусство невозможно. В какой-то мере ремесло – это средство к постижению тайн искусства.
Иногда садишься писать, и как только нашел первую ноту, она даёт тебе запал. Бывает, что и не знаешь, куда тебя заведёт мелодия, но чувствуешь, что появляется ощущение, состояние… Многие думают: вот пришла к нему мелодия. Но что ты с ней сделаешь, если нет нужного состояния? Нужно, чтобы мурашки были, чтобы тебя заносило! С другой стороны, каждый отдельный случай претендует быть оригинальным. Каждое произведение писалось в разных условиях, по-разному, в разном состоянии и с разным результатом.
Вот как понять, как я написал вальс к фильму «Мой ласковый и нежный зверь»? Что, я сидел и думал? Нет, я очень этого хотел, потому что мне нельзя было приходить с пустыми руками, оркестр ждал только меня. Я не мог прийти с пустыми руками. Значит, было страшное желание и экстремальная ситуация. А в экстремальных ситуациях человек совершает непостижимые вещи. Один «крутой» здесь недалеко, во Внукове, трёхметровый забор перепрыгнул, когда за ним погнался крокодил. После этого он вряд ли сможет перепрыгнуть его ещё раз.
– Всё равно что-то не верится, Евгений Дмитриевич, что каждый день можно рождать мелодию, которая всё-таки самое главное в музыке.
– По-разному бывает. Работа складывается не только из сочинения мелодий. Вот если я пишу балет, то появляются две-три темы, и их надо разрабатывать.
– Я вижу, вы большой мыслитель. Интересно, как вы ощущаете себя в современном мире?
– Я не чувствую себя абсолютно лишним, потому что прекрасно понимаю, что есть моя музыка. Но сегодня я не могу позволить себе ни одного неосторожного движения. Не потому, что мне страшно, просто не хочу сбивать с толку окружающий мир. Зачем его баламутить? Лучше избегать болота духовного или физического.
Я не чувствую себя лишним, я чувствую себя невостребованным. А это куда страшнее.
По-моему, жить – это вырабатывать радость. А главная радость – это творчество. Это не только написание книжки или музыки. Никаких рецептов я не придумываю, но даже ту же кашу каждый день я готовлю по-разному. Вот это и есть творчество.
Дата интервью: 2003-06-22
