Питерский"Терем-квартет" называют визитной карточкой не только Петербурга, но и России. О том, как это случилось, реакции Джорджа Буша и идеологии квартета рассказал в интервью его художественный руководитель.
– Ваш квартет называют не только визитной карточкой Петербурга, но и России. Тяжело соответствовать такому званию?
– Эти слова появились лет пять назад, а ответственность мы взяли на себя с самого начала. Не успев создаться, мы выступали на всесоюзном конкурсе, а потом поехали в ФРГ вместе со звездами Кировского тогда театра – Владимиром Черновым, балериной Кунаковой и пианистом Егоровым. Через год у нас появилось агентство в Западной германии. Тогда был большой, можно даже сказать, дикий интерес к жизни в новой России, и нас на западе называли «новые русские». Помню, как какая-то немецкая газета написала про наш концерт в 1992 году: «Если Ельцин будет проводить свои реформы так же, как играет «Терем-квартет», то Россию будет не узнать через четыре года».
– К сожалению, западные журналисты ошиблись. Вы играли лучше, чем Ельцин проводил реформы…
– (смеется). К сожалению, получилось не так.
Потом нас часто стали приглашать с выступлениями на запад. Самый известный пример – приглашение выступить перед папой римским, нас выбрал совет епископов. У папы мы выступали как представители православной страны.
– Вы что-то из духовной музыки играли для него?
– Нет. Это был праздник семьи, на который приехали пилигримы из разных стран. Вместе с нами выступали также детские итальянские коллективы, певица из Израиля. В другой раз нас пригласили выступить перед папой в Лоретто, куда тоже приехали паломники. Нас пригласили именно как представителей русской культуры.
– Вы играли не только для папы, но и для Путина, Шредера, других мировых лидеров. Наверное, наблюдали кто и как из них реагирует на ваше выступление? Кто из них показался вам самым эмоциональным?
– Как ни странно, Джордж Буш-младший. Он очень живо реагировал. На выступлении перед участниками Большой Восьмерки, нам удалось «обмануть» японского премьера. У нас в игре бывают «ложные» концы. Он стал хлопать, хотя мы еще не кончили. Это очень оживило атмосферу.
Великолепно реагирует Шредер. Мы несколько раз играли перед ним. У него всегда почему-то розовели щеки, когда он слушал нас. Путин удивлялся: как нам удается играть вместе? У нас есть много сложных неритмичных вещей…
– Объяснили?
– Это очень сложно объяснить. Этим надо жить.
– Вас еще и Никита Михалков жалует…
– У нас с ним давние отношения. Он в 1997 году придумал проект «Русские стандарты». Почему-то общепринято, что русские – это матрешки, водка, икра, медведи. Но ведь есть еще и таланты. Мы выступаем по его приглашению и на кинофестивале, и в Каннах на яхте, где собиралась тусовка.
– Не боитесь стать таким же брендом, как те же матрешки и медведи?
– Нет, не боимся. Мы с самого начала находимся на грани. С одной стороны, мы академические музыканты, закончили академическую школу. С другой стороны, мы играем на народных инструментах, и должны быть интересны народу. Сегодня у всех игроков на народных инструментах одна беда – они неинтересны. Уже никто не слушает «Калинку-малинку», «Светит месяц». Как правило, все народные коллективы варятся в своем собственном соку. Народа там нет.
Мы пошли своим путем. Наш квартет нельзя назвать попсовым или академическим. Мы стремимся быть современными, оставаться востребованными, а с другой стороны сохранить мастерство и профессионализм. Самое главное для нас – нести позитивное, доброе слушателям. Кажется, нам это удается.
– Обратил внимание, что критики пишут о вас только хорошее.
– Вы правы, критики практически нет.
– Не обидно? Критика иногда помогает.
– (смеется). Мы такие ребята, иногда с удовольствием полезем на рожон если что. Но за нами стоит идеология.
– Какая?
– Название нашего квартета отражает то как мы живем, наше мировоззрение и уклад жизни. Терем – это существование под одной крышей людей с разными характерами, каждый из них занят своим делом, но строят они общее. Получается некий мир, в котором все в порядке. Мы окружены этим миром с самого начала, защищены от внешних влияний. Наша внутренняя идеология помогает нам избежать разных соблазнов.
– Какие же соблазны могут быть у музыкантов?
– Им делают интересные предложения. Например, полгода играть в ресторане на корабле. Но мы сразу отказываемся от предложений, где нет никакого творчества.
– И часто предлагают?
– Часто. Очень часто предлагают так называемые инвесторы – дадим денег, а вы будете играть, что мы захотим. Мы отказывались от этого. Нам интереснее творить вместе. Это ценнее, чем все остальное. Наша идеология спасла нас.
– 25 лет вместе… Не все семьи такие сроки выдерживают, не говоря уж про музыкальные коллективы.
– Это традиционный русский быт. Сейчас об этом мало кто знает, но раньше на Руси художники и музыканты жили артелями. На западе всегда были сольные исполнители, а на Руси даже музыкальные инструменты делились на семьи, об этом в летописях написано.
Вот и мы создали у себя в квартете объединяющую идеологию, которую все понимают. Она нравственно выше каждого из нас.
– Идеология равняется дисциплине?
– И дисциплина, и ценности у нас одни для всех. Мы сразу договорились, что прежде всего «Терем-квартет», а все остальное, в том числе и семьи – потом. Женам было тяжело воспринимать это сначала, но потом они поняли, что если у нас все в порядке в квартете, то все в порядке и в семье.
– Ваши жены понимают что работа есть работа, и вам постоянно нужно находиться вместе. Но отдыхаете-то вы отдельно?
– По разному. Бывает и вместе отдыхаем. Правда, отдыхать мало приходится. Сейчас мы стараемся планировать выступления так, чтобы у нас был месяц на отдых, и желательно летом. У кого-то есть маленькие дети, и случалось, что отдыхали отдельно. Но мы же все равно не устаем друг от друга.
Как-то раз мы были на фестивале на Канарских островах и после концерта к нам подошли ребята. Оказались, наши, питерские. Они учатся на психологическом факультета в университете, и проводили исследования для диссертации на совместимость характеров. Они долго пытали нас вопросами на тему: как нам удается сохранить отношения в квартете?
– На ваших выступлениях можно заметить, как во время игры вы как будто разговариваете между собой. Это помогает на сцене?
– Мы разговариваем не только на инструментах, но и глазами. Это часть нашей игры. Музыка не абстрактна, она конкретна. Музыка это тоже часть идеологии для музыканта. Как говорят сейчас, это энергия и ее нужно генерировать.
Иногда мы взбадриваем друг друга. Задача музыкантов на сцене – захватить все внимание слушателей и построить с ними единое поле. Но прежде чем это сделать, надо наладить его между собой. Как-то на наш концерт пришла Светлана Крючкова, и после него сказала: «У вас удивительное качество игры. Как у нас, в старом БДТ, когда мы полунамеками помогали друг другу на сцене».
– Проще говоря, так играет ансамбль.
– Да, как в ансамбле. Если ты видишь, что один устает, то нужно прикрыть его. Многого не предугадаешь, каждый раз как на американских горках.
– Один критик писал, что вы создали свой стиль в музыке?
– Наверное, это так, но у нас не было никакой цели создавать свой стиль или жанр. Все получилось само собой. Мы шли совершенно новым непроторенным путем, суть его заключается в соединении устной и письменной традиций, соединении академической школы и фольклора.
Наш академизм в инструментах, а фольклор это то, что живет в воздухе, он и есть устная традиция. Фольклор двадцатого века – это киномузыка, песни. Понятно, какие-то песни забываются, но фольклор живет, им наполнен воздух.
Мы играем и классику, но в такой манере, которая не считается классической. Мы можем играть чистую классику, но играем ее в своей манере, по-простонародному. Тогда она становится более доступной. Если прислушаться к нашей игре, то она может показаться неким калейдоскопом, эклектикой, смешиванием жанров. Но это не принцип попурри или постмодернизма, когда берутся характерные черты разных стилей и смешиваются. Попурри это всего лишь соединение разных мелодий…
– То, что вы играли на открытии Евровидения в Москве.
– Да, нам было нужно за четыре минуты сыграть несколько известных мелодий песен, которые стали победителями этого конкурса в разное время. Но всё творчество заключалось лишь в хорошей аранжировке.
У нас другая задача. Мы берем то, что звучит в воздухе, и знаем, что эта музыка несет определенные ассоциации. Мы подкладываем их под свои ассоциации и получаются картины их них. Мы стараемся рассказывать истории.
Кто всегда был первый парень на селе? Гармонист. Чем он хорош? Да тем, что играет все что его просят. Хочешь – вальс сыграет, хочешь песню – пожалуйста. Вот в чем народность.
Когда ты в курсе того, что происходит в жизни, ты – востребован. В чем суть русской культуры? Она впитывает в себя все хорошее. Возьмите, к примеру иконы или храмы. Они пришли к нам из Византии, но мы построили Спас на крови и Василия Блаженного. Театр родился в Греции и Египте, но есть русская театральная школа. Балет пришел к нам из Европы, но сколько лет ценится русская балетная школа. Чем хорош Пушкин? Тем, что он вложил русское содержание в совершенно не русские жанры – баллады, греческий гекзаметр. Он создал новые формы и развил их.
Вот и мы берем пример с Пушкина. Играть можно что угодно, главное чтобы ты рассказывал что-то свое.
– Народные инструменты для музыканта – это жесткие рамки?
– Мы все время выходим за какие-то рамки.
– Вы что же, и симфонии Моцарта можете сыграть?
– Можем. Но по-своему.
– Получится, Терем-Моцарт?
– Тут все зависит от того, как ты уловил суть музыки. Ты можешь ее напеть, а можешь пользоваться теми средствами, которые у тебя есть. У нас есть наши инструменты и мы через них пытаемся передать суть музыки.
– Многие музыканты стремятся стать великими. Вас, как мне показалось, это не очень привлекает?
– Нас привлекает быть народными. Недавно мы выступали в Москве, и после концерта к нам подошел композитор Дашкевич. «Ребята, – сказал он, – вы – короли подземных переходов». Сначала мы оторопели. «За что Сальери не любил Моцарта?» – спросил Дашкевич. И сам ответил: «За то, что слепой музыкант на улице играл музыку Моцарта, а не его. Сальери был профессиональный музыкант, и мог написать любую музыку, но его музыка не звучала на улицах. А Моцарта – звучала! Вот это и есть народная музыка». Это и есть наш идеал, мы стремимся к нему. Это сложно, потому что наши инструменты сегодня непопулярны. Существует стереотип отношения к балалаечникам.
– На вашем концерте в Большой зале филармонии был аншлаг. Разве это не показатель?
– На наши выступления ходят. Но вы посмотрите, как относится телевидение к народным инструментам? Такое ощущение, что игроков на народных инструментах вообще нет. В городе есть два русских народных оркестра, они существуют за государственный счет, но их не видно. Где они?
– С кем из музыкантов и композиторов вы дружите?
– У нас есть хороший друг, композитор Евгений Петров. Он помогает нам воплощать наши замыслы в жизнь. Например, он подготовил программу с Литовским симфоническим оркестром. Интересно было нам играть и с «Виртуозами Москвы», новосибирским и екатеринбургским оркестрами.
Сейчас пришло время не чистых жанров. Даже такие столпы музыки, как симфонические оркестры вынуждены искать что-то новое. Невозможно же играть постоянно того же Чайковского или Малера. Народ не идет на такие концерты. Мне кажется, что совместные выступления этих оркестров с Терем-квартетом являются неким шагом вперед, шагом к народу. Как ни странно звучит, но были времена когда нас не пускали играть в академические залы. Только через несколько лет нам разрешили сыграть в Капелле, и через десять лет – в Малом зале консерватории.
– Кто не пускал?
– Традиции залов. Музыкальные руководители говорили нам, что народники в них не выступали, редко – оркестры народных инструментов.
– Теперь все иначе – и в Капелле играете, и в Большом зале филармонии, и Матвиенко помогла вам с приобретением офиса.
– Это хорошо, когда государство помогает. Нам в этом плане повезло с Валентиной Ивановной. Именно она в 1989 году, когда была заместителем председателя горисполкома, росчерком пера дала ленинградскую прописку двум нашим музыкантам. Так сохранился наш квартет.
Мы были знакомы с ней еще с советских времен, играли на концертах для комитета советских женщин. Нас приглашала выступать Богачева, подруга Матвиенко. Хорошо, что эта связь сохранилась. Благодаря ей теперь проводится Международный конкурс детской песни «ТЕРЕМОК», на него приезжают дети из разных областей России – от Владивостока до Калининграда, а также из ближнего и дальнего зарубежья.
– Не попросят потом сыграть в поддержку Охта-центр?
– Пока никто не просил. У нас очень человеческие отношения. Недавно она подарила нам баян.
– Дорогой инструмент?
– Миллион рублей.
– Ого!
– Бывает и дороже. Хороший баян стоит 30-40 тысяч долларов. У нашего музыканта есть баян, который ему купил отец в 1985 году за шесть тысяч рублей. За такие деньги в то время можно было купить машину. Это очень уникальный инструмент. Его делал скрипичный мастер.
Дата интервью: 2009-12-04
