Окончил музыкальное училище имени Гнесиных (1932) и Московскую консерваторию (1936). В 1939 написал оперу «В бурю» , которая стала «первым успешным опытом претворения в музыке революционной темы», в ней Хренников впервые вывел в опере В. И. Ленина.
– Тихон Николаевич, старшее поколение, без сомнения, не только знает и любит фильмы с вашей музыкой, например, «В шесть часов вечера после войны», «Свинарка и пастух», «Гусарская баллада», «Руслан и Людмила», но и воспитывалось на них. Но боюсь, что молодые практически не знают вашей музыки.
– Ну почему же не знают? Моя музыка исполняется по всему миру. Моя песня «Московские окна» – одна из самых популярных сегодня и её поёт молодёжь. Другое дело, что молодёжь не ходит на симфонические концерты. Тут, конечно, беда, надо приучать ходить слушать серьёзную музыку. На этих концертах происходит знакомство с композиторами…
Что касается моей музыки, то она живёт нормальной жизнью. В Ленинграде, в Москве, Омске идут мои балеты. Сейчас ставится новый балет – «Капитанская дочка». Я не могу пожаловаться на свою композиторскую судьбу. Мои сочинения исполняются во многих странах мира. Это и симфонии, и фортепьянные концерты. А молодёжь сегодня серьёзную музыку не любит, ей нужны два притопа-три прихлопа. Молодёжь мало знает серьёзную музыку.
С другой стороны, я вижу молодёжь на симфонических концертах – на органных концертах, на концертах старинной музыки. Так что молодёжь разнообразна. Та, которая ходит на дискотеки, конечно, не знает хорошей музыки.
К сожалению, у нас по каналам средств массовой информации нет настоящей музыкальной пропаганды. То, что показывают по телевидению – это настоящий музыкальный мусор. Никто не занимается воспитанием молодёжи. Если только она сама не проявит интереса к музыке. Тут всё зависит от пытливости самих молодых.
– Недавно кинорежиссёр Евгений Матвеев в одном интервью сказал, что искусство должно учить, давать людям надежду, веру. Возможно, это и так. Но вот если взять западное искусство, то как-то трудно понять, чему оно может научить. С другой стороны, тоже непонятно, почему в России такая убеждённость, что искусство должно чему-то учить человека?
– Западное искусство – это не только те кинофильмы, которые можно увидеть по нашему телевидению, там есть и очень хорошие фильмы. Их у нас, кстати говоря, не показывают потому, что они очень дорого стоят, а транслируют мусор, киношный ширпотреб. Идёт настоящее оболванивание народа и особенно молодёжи. Потому-то у нас так много убийств, что они видят это в кино и получают уроки на этих американских фильмах.
Что касается искусства, то там есть серьёзные, талантливые люди. Если же говорить о музыке, то общую музыкальную атмосферу в мире диктуют русские музыканты. Самые лучшие пианисты – наши. Самые крупные скрипачи – из России.
– Но почему, Тихон Николаевич, искусство должно учить человека? Ведь на Западе принято, что художник просто самовыражается, а у нас он должен быть неким гуру.
– Понимаете, дело не в том, чтобы учить. Дело в воспитании вкуса, в воспитании эмоционального настроя человека, обогащении его интеллекта. Тут настоящее искусство чему-то учит. Но в основном оно обогащает человека и делает его жизнь более разнообразной, более интересной.
Почему художник должен думать о народе? Потому что каждый заинтересован в том, чтобы его произведения имели бы самое широкое распространение. Делать это для узкого круга лиц не интересно. Ещё Чайковский говорил, что очень хочет, чтобы его музыка как можно шире распространялась в народе и приносила бы людям утешение и подпору.
– В советские времена писалось много так называемой пропагандистской музыки. Помните, различные «Песня о Сталине», «Песня о Ленине», «Песня о Родине» и так далее. Это, кстати, тоже писалось для широкого круга.
– Да, конечно, для широкого круга. Но это ведь пели. Вот недавно мы отметили сто лет со дня рождения Дунаевского. А какая невероятная была у него популярность! Как люди рвались на его концерты! Когда у него были авторские концерты в Колонном зале Дома Союзов, то приходилось вызывать конную милицию.
Или Анатолий Новиков написал «Гимн демократической молодёжи». Его пел весь мир!
– А потом забыли.
– Сейчас молодёжь другая, другой настрой. Сейчас наше государство не заинтересовано в том, чтобы у нас было больше просвещённых людей. Сейчас правда, что-то появляется такое, что вызывает патриотические чувства…
Человек должен быть образованным, а эта узость, которой учат нашу молодёжь, не способствует, чтобы человек совершенствовался. Это ж надо догадаться до такого, чтобы изъять из школьного курса литературы Максима Горького и Маяковского. Даже Есенина взяли под подозрение. Дали нам Булгакова, его «Мастера и Маргариту», сделали из этого романа чуть ли не Библию для нашей жизни. Это же смех! Столько величайшего создано до нас с вами. Человек должен всё это знать, он должен знать всё, что существовало до него.
Вот сейчас, как я уже сказал, намечается перелом немножко. Стали чаще исполнять старые песни. Советские песни возрождаются. А ведь советские песни – это величайшее мировое явление. Это такое созвездие композиторов! Какие песни они создавали! Дунаевский, братья Покрас, гениальный Соловьёв-Седой, Пахмутова. И они писали не просто пропагандистские, как вы сказали, песни. Наоборот, они высказывали свои чувства к своей родине.
– А песни про Сталина, Ленина?
– Причём здесь это? Это совсем другое. Да, такие песни были. Но ведь ещё Ломоносов писал «Оду на восшествие на престол Елизаветы Петровны». И Прокофьев писал, и Пастернак писал… Это, понимаете, есть творчество, которое идёт от души, а есть вещи, которые пишут на потребу, как говорится.
– А вы писали так?
– Нет, я был очень самостоятельным человеком. Я писал музыку для кино, поэтому мои песни были очень популярны. Возьмите, например, песню «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» из фильма «В шесть часов вечера после войны». Эту песню пела вся страна. Или песня о Москве из фильма «Свинарка и пастух». Вспомните «Колыбельная Светланы» из «Гусарской баллады».
– Расскажите, как появилась песня «Московские окна»?
– Александров попросил меня написать музыку для его последнего фильма «Русский сувенир» и шлягер для Любочки Орловой. Я написал мелодию, но вскоре должен был уехать в долгую командировку за границу и попросил Кирилла Молчанова написать музыку для этого фильма. Как-то в начале 80-х мне звонит Утёсов и спрашивает, нет ли у меня какой-нибудь песни для его новой программы? И тут я вспомнил эту мелодию. Он приехал, мы позвонили Матусовскому, замечательному поэту, автору «Подмосковных вечеров». На другой день он принёс стихи и вот так появилась песня «Московские окна». Впервые Утёсов исполнил её в начале 80-х, а в 90-е она неожиданно стала популярной.
Но с этой песней была ещё одна интересная история. Однажды я приехал в Париж на авторские концерты. Мы пришли со Светлановым пообедать в ресторан и вдруг я слышу как оркестр в этом ресторане играет мелодию «Московских окон». Я подозвал скрипача и спросил у него: «Откуда вы взяли эту мелодию?» Оказалось, что он слышал её по радио из Москвы, она ему понравилась и теперь её играют во многих ресторанах Парижа. Вот так вот, очень трудно предвидеть судьбу песни.
– Но как композитор вы гордитесь не столько песнями, сколько более серьёзной музыкой?
– Я написал восемь опер, пять балетов, есть много концертов. Но, знаете, у русских композиторов есть такая традиция – работать во всех жанрах.
– Но разве тот же Чайковский писал шлягеры?
– В то время не было широкого музицирования. В то время было музицирование в салонах, так называемое домашнее музицирование. Широкое распространение музыки началось после революции, когда массы стали приобщаться к искусству, когда в моду вошло коллективное пение.
– Ахматова как-то сказала: «Я не пишу стихи. Мне их кто-то диктует, а я их записываю». В музыке так же?
– Естественно. За роялем ничего сочинить нельзя. Сочинять можно «про себя», только так появляется музыка. Это ни то, что на компьютере – нажал три ноты и машина вам и оркеструет и всё такое прочее. Это дилетантство, это не творчество. Тот мусор, который слушает молодёжь, создаётся этими дилетантами.
Советские композиторы были крупными профессионалами. Они создали потрясающую песенную культуру. По сути дела она была порождена той музыкальной атмосферой, в которой жили советские люди. Советская песня входила в человека с молоком матери.
– А вот Оскар Фельцман рассказывал мне, как его за «Ландыши», которые поют до сих пор, двадцать с чем-то лет топтали. Почему так получалось?
– Да ладно вам… топтали… Враньё всё это! Подумаешь, нам не понравилась песня! Почему нужно всем говорить, что он гениальный? Он способный композитор и у него были хорошие песни, они исполнялись. Но почему нужно было, когда он что-то написал, объявлять шедевром? Подумаешь, топтали…
– Это он так сказал.
– Мало ли кто кого критикует, необязательно сразу всем восторгаться. Тем более, что Фельцман – посредственный композитор.
– Вы, кажется, сорок лет возглавляли Союз композиторов СССР. Не тяжело было руководить творческими людьми?
– Я не руководил. Вообще, искусством руководить нельзя. Надо любить творчество своих коллег, помогать им. Союз и был создан для помощи им. В нём была и материальная база, было и обсуждение всяческих проблем. Это же всё враньё, когда говорят, что дескать Союз композиторов был рычагом давления партии. Это всё придумки, трепотня, а люди этому верят.
Каждый из композиторов писал то, что хотел. Я был председателем Союза и, наверное, должен был подавать пример другим. Но у меня нет ни одной песни ни о Сталине, ни о Брежневе, ни о Хрущёве. Мне не хотелось это писать, я и не писал. Со Сталиным я встречался несколько раз и, наверное, должен был написать о нём, но мне не хотелось.
– То, что вы были назначены на пост первого секретаря, это была его инициатива?
– Да. Он любил мою музыку. Он был на моей опере «В буре», которую поставил ещё в 1939 году Немирович-Данченко. Он знал мои картины. Он просто знал мою музыку и она ему нравилась. Это его дело.
– Сколько раз вы с ним встречались?
– Четыре раза. На заседаниях Политбюро.
– И что вам бросилось в глаза, когда вы увидели его в первый раз?
– Он производил огромное впечатление. Это был умный человек! У него были какие-то особенные глаза… Я даже думаю, что он обладал каким-то гипнотическим влиянием и поэтому производил на людей большое впечатление.
Но в то же время были и негативные вещи, о которых всем известно. Так что эта фигура одновременно и противоречивая, но всё равно он был выдающейся исторической и государственной личностью. Недаром его сейчас вспоминают. К нему ещё вернутся. Это была сильнейшая личность, сильнейшая. Он сделал Россию величайшим государством.
– На костях? На крови?
– А вы думаете другие создают просто так, играючи? На костях, на крови… А вот то, что сейчас происходит в Чечне, то, что там каждый день погибают сотни наших ребят. Это что, ни на костях, ни на крови? За десятилетие правления Ельцина погибло больше народа, чем во время Великой Отечественной войны. Сколько у нас сейчас убивают людей?
– Когда вы с ним общались, вы были спокойны или всё-таки мурашки бегали по коже?
– Ну, почему мурашки? Тогда все считали Сталина богом. Все, весь народ считал его богом. Он и дела свои вёл именно так, всё негативное сваливал на своих помощников, а потом убирал их со сцены на тот свет. Он был очень хитрый. Он был великим актёром, но и великой личностью в государственном смысле.
– Но судьба некоторых ваших коллег…
– Мои коллеги были в порядке. Я их защищал. Ни один композитор не погиб во время репрессий. В этом была сила Союза, который до сих пор ставится мне в заслугу. У меня у самого два родных брата погибло в 37-м. Но всё равно никто не верил, что в этом виноват Сталин. Все говорили, что это сделали Берия, Ягода. Сталина считали святым человеком. Все верили в него как в бога. Он так и вёл себя с людьми, казалось, что он, действительно, святой. Это только потом выяснилось, что без его ведома ничего не делалось. Всё плохое, что делалось в нашей стране, шло от него.
– Но всё равно, вы согласились возглавить Союз…
– Я был мальчишкой. Согласился… Назначили! Приказ Сталина – и всё!
– Вы не боялись за своё будущее?
– Я на эту тему даже не думал. Был приказ Сталина снять Хачатуряна и назначить меня. Но это касалось не только Союза композиторов. Одновременно в Большой театр был назначен Голованов, в консерваторию Анатолий Свешников. Всё было гораздо сложнее, чем сейчас кажется.
– В Союзе тогда были такие крупные композиторы, как Шостакович, Прокофьев.
– Шостакович был моим коллегой, он был секретарём Союза и председателем российского Союза композиторов. Потому у Союза был огромный авторитет, что его возглавляли настоящие профессионалы с мировым именем – Хачатурян, Шостакович, Шапорин, другие крупные композиторы.
Шостакович был членом партии и его никто не заставлял вступать в неё. Он сам просил, чтобы его приняли. Поскольку он был членом партии, его назначили председателем российского союза композиторов. Это потом из него сделали страдальца. А он был нормальным советским человеком. Но вокруг него были люди, политические авантюристы, которые приспосабливались к новой ситуации. Это они вот и раздули миф, что Шостакович – страдалец, что он всё время страдал. Он не страдал. Он был великим композитором и нормальным советским человеком, писал кантаты о Сталине и никто его об этом не просил. Он не хотел уезжать, хотя и имел возможность уехать из страны когда угодно. А Прокофьев, наоборот, приехал жить на родину из-за границы.
– Почему в обществе деятелей культуры есть так много не хороших разговоров про своих коллег? Почему постоянно происходят какие-то склоки, топтание друг друга?
– Это и раньше было.
– Но вроде люди-то духовные…
– Ну мало ли что… В девятнадцатом веке была московская школа композиторов и была петербургская. Так вот петербуржцы считали московскую школу плохой, а Чайковского, который был в московской школе – не русским композитором, по их мнению он писал музыку по европейским канонам. Себя же петербуржцы – Римский-Корсаков, Мусоргский – считали национальными композиторами. Но потом всё равно выясняется, кто был великим композитором.
Но у людей искусства, конечно, гораздо больше и самолюбия, и самоутверждения. Это люди с большой долей эгоизма. У каждого свои причины.
– У вас много друзей среди коллег?
– Я всех композиторов считаю друзьями. Я старался делать для них всё, чтобы им лучше жилось, помогал им, так как у меня были возможности.
Союз композиторов был богатейшей организацией. Наш бюджет составлял двадцать миллионов рублей в год. По тем временам это была колоссальная сумма! У нас были дома творчества, пропагандистские организации, концерты. Мы покупали произведения, давали всякие ссуды – возвратные и безвозвратные. У нас было своё издательство «Советский композитор». Мы всё делали для пропаганды музыки наших коллег. Сейчас всё это кончилось. Всё, что я создавал, строил, всё это разгромлено, роздано в аренду, государство совершенно не помогает союзу.
– А врагов много у вас было?
– Не могу сказать. Никогда не обращал на это внимания.
– Как так?
– А вот так. Ни-ког-да не обращал на это внимания. У меня была своя композиторская жизнь и никому я не завидовал. За кресло руководителя Союза не держался, даже отказался от жалования, так как считаю, что общественной работой надо заниматься бесплатно и свой хлеб зарабатывать профессиональным трудом. Правда, вот мои коллеги от жалования не отказались и их, наоборот, раздражало, что я отказался.
– Кроме Сталина, с кем еще из политиков вам приходилось встречаться?
– И с Хрущёвым встречался, и с Брежневым, и с Косыгиным… С Косыгиным мы просто дружили семьями. Он был изумительным человеком, умнейшим, интеллигентнейшим. Хорошо знал Андропова.
– Что это был за человек?
– Интересный был человек. Моя жена играла с ним в бильярд и всегда обыгрывала его, а он расстраивался из-за этого.
– Вы тогда знали, что это он придумал психушки для инакомыслящих?
– Нет, не знал.
– Но вы, наверное, с ним разговаривали о том, что происходит в стране?
– Вы такие вопросы задаёте! Это же секрет власти. Кто же будет делиться секретами со знакомыми людьми? Государственные дела есть государственные дела, а общение людей между собой покоится на других основах. Мы общались на музыкальные темы. Я еще и Кагановича хорошо знал и бывал у него в гостях.
– И что, вы просто с ними со всеми говорили о музыке, о жизни и ни слова о политике?
– О политике вообще не рассуждали. Они всегда интересовались: «Как дела?» Если что было нужно, они всегда помогали.
Вообще-то моя жизнь была интересной, потому что общался со всеми, кого вам назвал и они относились ко мне с большим уважением.
– Советская интеллигенция поддерживала партию, её политику. Может быть, потому, что больше никого и не было. Сегодня интеллигенцию вообще не узнать – она может поддерживать Ельцина, может Зюганова, иногда даже Макашова…
– Почему вы считаете, что мы поддерживали партию? У нас много было людей не согласных с какими-то решениями партии. Другое дело, что они об этом не говорили вслух.
Сейчас опять пытаются опереться на интеллигенцию. Ельцин очень плохо относился к ней, не помогал развитию искусства, культуры. По-настоящему они могут развиваться только при сильной поддержке государства, ведь нужна большая материальная база. Раньше часто композиторы были из помещечьих семей, приезжали они в своё имение, жили и работали там. При советской власти вся интеллигенция вышла из трудового народа, из низов. Мой отец при царе был мещанином, работал приказчиком у разных хозяев.
– Но почему-то такое ощущение, что интеллигенцию используют как продажную девку.
– Ну почему? Что значит используют? Без связи с интеллигенцией ни одна власть не может удержаться. Интеллигенция – это мозг общества. Теперешняя власть начинает это понимать. Ельцин этого не понимал и интеллигенция его не поддерживала. Кроме отдельных, которые были бизнесменами. Большинство интеллигенции влачит нищенское существование. Как они могли поддерживать Ельцина, если они не имели востребованности даже профессионально? Его поддерживала не интеллигенция, а бизнесмены от интеллигенции.
– Ваша профессия сегодня приносит вам, простите, прибыль?
– Если человек настоящий профессионал, то всё, что он делает востребовано обществом. Я, например, абсолютно материально обеспечен, потому что моя музыка много исполняется. Мне 87 лет и я до сих пор пишу музыку, новые балеты. Я ни в чём не нуждаюсь. Тем более, что сейчас живу, как при коммунизме.
– Как это понимать?
– Когда я был членом партии, то стремился к коммунизму. Теперь вот я не член партии, а живу, как при коммунизме. Мэр Москвы принял постановление, по которому Герои Советского Союза, Герои социалистического труда и кавалеры ордена Славы освобождены от платы за квартиру, за свет, за телефон. Как Герой социалистического труда я ни за что не плачу.
– Был такой фильм «Любовью за любовь». Музыку к нему написали вы. В этом фильме Алла Пугачёва исполнила вашу песню. Вы специально для неё писали?
– Я дружил с ней одно время, когда она не была ещё такой агрессивной эстрадной певицей. Когда снимался тот фильм, я решил для одной сцены написать такую вещь, которую, как мне казалось, наиболее эффектно исполнит Пугачёва. И она, действительно, великолепно её исполнила.
– Тихон Николаевич, для сегодняшних молодых не хочется написать песню?
– Нет, сейчас я ни для кого не хочу писать. Тут дело даже ни в молодых. Я никогда не писал специально песни. Я писал музыку либо для фильмов, либо для театральных постановок. Например, «Гусарская баллада» снята по пьесе Гладкова «Давным-давно».
– Если вернуться к творчеству, то что вас больше вдохновляет – природа, общение с людьми или какая-то страсть?
– Меня вдохновляет работа. Надо сидеть и работать. Образы, которые встают передо мной, должны быть воплощены музыкально. Для этого нужна работа. Вдохновения нет! Чепуха всё это!
– Как это нет вдохновения?
– Вот так вот. Есть просто работа. Как-то раз юный Грабарь спросил у Чайковского: «Пётр Ильич, у вас вдохновение бывает каждый день?» Чайковский ответил ему: «Юноша, не говорите пошлостей. Никакого вдохновения не существует. Есть работа. Работайте и к вам придёт вдохновение и решение всех ваших творческих проблем».
Он правильно говорил. Такая пословица ещё есть – вдохновение не любит лентяев.
– Но вспомните Пушкина: «Порой опять гармонией упьюсь, над вымыслом слезами обольюсь…»
– В начале войны я сочинял «Прощание», писал и плакал. Такое бывает в процессе работы. Но главное всё равно – работа.
– Были ли в вашей жизни поступки, за которые вы переживаете до сих пор?
– Было. Когда Сталин назначил меня председателем Союза композиторов, то на Первом съезде композиторов мне пришлось читать доклад, который написали в ЦК. В том докладе была очень большая критика Прокофьева, Шостаковича…
Шостакович был моим другом, Прокофьева я до сих пор считаю самым крупным композитором ХХ века. Но я был членом партии и мне нужно было прочитать тот доклад, написанный в ЦК. Потом я поумнел. Но тогда мне было стыдно. В 57-м году я попросил Хрущёва отменить известное постановление ЦК 1948-го года. И он отменил его через три месяца.
С одной стороны, я очень переживал тогда. Но с другой, я был начинающим политиком, не всё ещё понимал, что вокруг меня происходит. Но в то же время мне удалось многое сделать в период борьбы с космополитизмом. Мне удалось не сдать ни одного композитора на растерзание. Никто не был арестован.
Потом, правда, была организована травля на Дунаевского. Сколько грязи тогда вылили ему на голову! Я резко выступил в его защиту в ЦК и травля прекратилась. Мы были с ним друзьями, я чувствовал, как он переживает, но он не поблагодарил меня. Только через 50 лет я узнал, как реагировал на моё вмешательство в его судьбу. К столетию со дня его рождения снимался фильм о его жизни и творчестве. Кинорежиссёр, снимавший этот фильм дал мне прочитать его письма. В письме своей сестре Дунаевский писал: «Зиночка, я разучился молиться. Если ты не потеряла этой способности, то помолись нашему еврейскому богу за русского Тихона. Он спас мне жизнь и честь». Я был потрясён! Только через 50 лет я узнал, как он переживал все несчастья того времени.
Дата интервью: 2000-01-13
