С 2000 года госсекретарь Союза России и Белоруссии. Управляющий делами Президента России в 1993-2000 годах. В 1999 г выдвигался на пост мэра Москвы.
– Павел Павлович, кем были ваши родители?
– Мой папа был начальником «Тувастроя», закончил высшую партийную школу в Омске. Он имел освобождение от воинской обязанности, но когда узнал, что его старший брат попал в окружение, то ушёл на войну. Воевал, был награжден медалями и орденами. Но попал в плен, три года провёл в немецком плену.
– Подсудное дело по тем временам?
– Он вернулся в Шахунью, где потом родился я, и стал работать замдиректора лесокомбината. Но поскольку он был в плену, то его осудили, дали шесть лет, он сидел на станции Яя в Кемеровской области.
– А его брат не пострадал из-за того, что попадал в окружение?
– За это не сажали. К тому же брат отца Никита Федорович Бородин дружил с Ворошиловым, Буденным, был командиром конной дивизии и дошёл до Берлина. Благодаря ему мой отец и стал замдиректора лесхоза.
Мама работала в НКВД шифровальщицей, но как только отца посадили, её уволили. Тогда-то мы и переехали в Кызыл.
– Значит, вы росли на родине Шойгу.
– Наверное… В Кызыле мама взяла кредит и мы построили двухкомнатный дом. Когда умер товарищ Сталин, освободили отца, полностью его реабилитировали и вернули все награды. Даже снова в партию рекомендовали вступить, но он не вступил.
Представляете, какой к тому времени он был человек – три года немецкого плена, пять лет советской тюрьмы! Так получилось, что спустя время после возвращения он от нас ушёл.
– Какие у вас впечатления остались от детства?
– Из одежды у меня были только чёрные трусы, даже майки не было. Зимой ходил в женской кофте – вытачки на груди! – и женских штанах, то есть в том, что мать перешивала на меня со старших сестёр.
На работу пошёл в шесть лет, мать устроила меня в городское подсобное хозяйство грядки полоть. Там я получил свои первые деньги. Работал я каждое лето. Многие вот замечают сегодня, что я сильно матерюсь. У меня это осталось после работы на кирпичном заводе в том же Кызыле. Там работали, кстати, одни женщины. Нужно было толкать вагонетки с кирпичом, и если на каком-то повороте она сваливалась, то такой мат стоял! Вот там я и научился материться…
– Как вам удалось после школы поступить в московский институт?
– Да, я поступил в московский институт химического машиностроения. Причём поступил сам, без всякой помощи. К тому времени мать купила мне костюм, но зимняя шапка всё равно была переделанная из женской. В то время наш институт был один в Европе, и у нас учились и китайцы, и поляки, и французы, и англичане.
– Тяжело было в столице после провинции?
– Я работал – днём учился, а вечером шёл в порт или на вокзалы.
Ещё я играл в баскетбол в команде мастеров. Но в Москве я смог проучиться всего три курса, жить было не на что. Меня пригласили в деканат и предложили сходить в армию, а потом продолжить учебу.
– В армии вы всё же не служили?
– Нет. Я поехал в Ульяновск, куда переехала жить мама. Как-то раз я купался на пляже, и на меня обратил внимание завкафедрой физкультуры ульяновского сельхозинститута. Плавал я, надо сказать, хорошо, и он спросил меня: «Вы пловец?», а я сказал, что занимался баскетболом. Тогда он предложил мне поступить к ним, в сельхозинститут. У меня теперь два диплома, и оба с отличием – экономический факультет ульяновского сельскохозяйственного института и хабаровская высшая партийная школа.
В ульяновском сельхозинституте я получал повышенную стипендию – 42-50 рублей, по тем временам были бешеные деньги.
И всё равно каждую ночь работал на вокзалах, разгружая вагоны. А самая лучшая шабашка была на мясокомбинате, там кормили пирожками и можно было немного мяса взять домой.
После окончания института получил направление в Калининград. К тому времени я уже женился, но в Калининграде мне даже не предложили комнаты, вернулся в Ульяновск, где сразу же предложили место преподавателя в институте, но квартиры тоже не дали. И я так же, как прежде, подрабатывал ночами на разгрузке вагонов. Трудно себе представить, но это было так.
– Как вы оказались на севере?
– Там работала моя старшая сестра, она и пригласила меня. Я сел в автобус в Усть-Нере и поехал в Магадан, а по пути просился на работу в артели. Но никто не взял меня. Я вернулся в Усть-Неру и устроился экономистом ремонтно-строительного участка, потом стал экономистом-нормировщиком, потом председателем профкома.
– Бытовые условия были сносными?
– О чём говорите! Мы жили в бараке, где кроме нашей семьи жили ещё две – якутская и молдаванская. В каждой комнате было по три-четыре горшка, холодной воды не было – её нам привозили бочками, и жена выбивала её изо льда, сколько было нужно. Единственным местом для общения была кухня.
Уже потом, когда я стал начальником СМУ, мы стали строить благоустроенные дома. До этого геологи жили в палатках.
– Ваш отец был репрессирован, а вы не просто вступили в партию, которая репрессировала его, но и закончили ВПШ. У вас не было ощущения противоречивости ситуации?
– Давайте расскажу, как я вступил в партию. Мне предложили стать начальником СМУ, а в те времена, чтобы стать начальником такого уровня, нужно было быть коммунистом. А я даже не был комсомольцем. Тогда меня пригласил на беседу первый секретарь райкома КПСС, и после часовой беседы с ним я стал кандидатом в члены КПСС, а через год – членом.
Два года я работал начальником СМУ в Усть-Нере, и за это время построили много благоустроенного жилья, этот район до сих называется Бородинским полем! Затем меня пригласили в «Якутгеологию» начальником отдела капитального строительства.
В 1979 году мне было 33 года, и меня уже предложили на должность заместителя генерального директора «Якутгеологии». Утверждать меня должны были на коллегии министерства в Москве. Когда министру представили меня, он чуть ли не закричал: «Что за пацана вы привели? У нас начальниками отделов становятся в 40 лет, замами в 50, генеральными после 50. Ему всего 33 года, а вы хотите назначить его заместителем генерального директора крупнейшего в союзе объединения!» Но когда ему показали объёмы того, что сделали мы – а объёмы капитального строительства тогда были просто колоссальными! – он согласился.
– А ВПШ в Хабаровске была формальностью?
– После назначения меня пригласили в обком и сказали, что хотят направить в высшую партийную школу в Хабаровске для того, чтобы я получил специальное образование.
Ректор ВПШ читал мою анкету: «Бородин Павел Павлович. Ученый. Агроном-экономист. Работает в «Якутскгеологии» заместителем по капитальному строительству. Да! Это выдающийся человек. Берём его без собеседования!»
В ВПШ я был единственным круглым отличником. Через год меня направили вторым секретарем вилюйского райкома партии, но я им не работал, потому что мы строили газопровод «Кызыл – Мостах – Якутск». У меня тогда был персональный МИ-8, на котором я с 7 утра облетал стройку.
Когда меня избрали председателем вилюйского райисполкома, то я тоже не работал им, а работал на стройке газопровода и газопромыслового хозяйства.
– Якутск стал для вас повышением?
– Туда меня пригласили председателем горисполкома в 1988 году, тогда у нас, помните, началась демократия, и для того, чтобы стать председателем горисполкома, нужно было стать депутатом. Я пришёл на встречу с избирателями, встал в дверях и слушал, что говорили про меня собравшиеся. А говорили много чего интересного: «Бородин – племянник второго секретаря обкома… Он – якут… За него не надо голосовать…» Когда я вошёл и представился, в зале была пятиминутная гробовая тишина. Выборы я выиграл и в августе 1988 года стал председателем якутского горисполкома.
Якутск – тяжелейший город. Таких городов не то что на севере, в мире больше нет. Обычно в северных городах живёт по 10-15 тысяч человек, а в Якутске – 250 тысяч. Внизу 450 метров льда, дома поэтому строят на сваях. В 1990 году 26 декабря к нам приехал Ельцин и, посмотрев Якутск, назвал его «городом с кишками наружу».
Когда в 89-м в Госплане и Госснабе я сказал, что в Якутске нужны для канализации стальные трубы, надо мной смеялся весь Госплан и Госснаб: «Для канализации всегда используются только чугунные трубы». Потом я показал им на фотографиях, как чугунные трубы рвутся при семидесятиградусном морозе.
– Вы как-то высказали обиду, что сейчас выпускаются альбомы с видами отреставрированного при вашем непосредственном участии Кремля, но нигде нет вашего имени.
– Прошло 150 лет, как построили Большой кремлевский дворец, и 225 лет, как построили здание Сената. Скажите, кто-нибудь что-нибудь до меня там реставрировал? Все только разваливали и разрушали. Когда я пришёл работать в Кремль, то Ельцин не мог работать в здании сената – там плохо пахло и в коллекторах бегали крысы, а в кремлёвском дворце отваливалась лепнина. Денег на ремонт не было ни копейки, всё делалось в кредит. Я понимаю, что я не один всё сделал в Кремле, это сделал Бог через Ельцина, через всех, кто принимал участие в реставрации, – 14 тысяч человек работало на ней.
Когда я в Якутии построил газопровод, мне никто не дал орденов и медалей. Даже «спасибо» никто не сказал. Я 20 лет проработал в Якутии, сколько там отстроил, и за всё это мне дали звание «Заслуженный работник Саха-Якутии». Но и это звание мне дали, когда я уже работал в Москве.
– Сейчас бываете в Кремле?
– Иногда. Очень редко. Только когда приглашают на официальные мероприятия.
– Вы общаетесь с кем-нибудь из команды Ельцина начала 90-х?
– Конечно. С Барсуковым, Сосковцом, Черномырдиным. Виктора Степановича я очень ценю.
– А с Коржаковым?
– Нет. Он, конечно, помог мне перебраться в Москву, но я считаю, что человек должен быть порядочным. Если тебе помогают, то ты не имеешь права обливать того человека дерьмом. Это я считаю непорядочным. У меня другой принцип в жизни. Если
я вижу, что мой руководитель – человек несколько другого плана, чем я, то я благодарю за сотрудничество и ухожу. Но никогда ничего плохого про него не скажу. Я вообще никогда ни про кого плохого слова не сказал.
– Друзья познаются в беде. Ваш арест в США…
– Это был не арест, а задержание.
– Извините, после вашего задержания в США много от вас отвернулось друзей?
– Нет. Мои друзья вели себя порядочно. Но в то же время я знаю, что были и те, кто на этой истории делал политику. Теперь я знаю даже тех кто заказал и оплатил эту акцию.
– Вы считаете, что это было заказное задержание?
– Это оплаченная и очень круто оплаченная акция. Спустя время в моём кабинете сидели агенты ФБР и спрашивали меня: «Кого вы хотите заказать, господин Бородин?» Я удивился: «В каком смысле заказать?» «Ну вас же заказали!» – сказали они. Я поинтересовался: сколько же стою я? «Очень много, господин Бородин! Примерно сто миллионов долларов», – ответили они. Бог судья тем, кто заказал меня.
– Какие у вас были ощущения в первые минуты после задержания – страх или испуг?
– Я ничего не боюсь.
– И как вам американская тюрьма? Вы были в камере один?
– Я был один на этаже.
– Почти вип.
– Меня обслуживали 12 человек. Относились ко мне очень хорошо.
– Вы общались на английском или через переводчика?
– Через переводчика. А вообще как можно перевести русский мат?
– Вы очень хороший хозяйственник, но оказались не очень удачным политиком. Зачем вам было нужно выдвигаться в депутаты думы в блоке Ивана Рыбкина и участвовать в выборах мэра Москвы?
– Я не могу всё рассказывать. Могу сказать только одно: мне этого не надо было. Больше объяснять ничего не буду.
– В 2001 году вы защищали кандидатскую…
– И защитил. Сейчас готовлюсь защищать докторскую. К тому же я уже академик.
– Времени хватает на науку?
– Хватает. Я так же прихожу на работу в 7 утра и в 10 вечера ухожу.
– Один человек, много лет проработавший на севере, сказал мне про вас: «Про таких, как Бородин, на севере говорят так: он поймал золотую рыбку». Насколько в вашей жизни сыграло свою роль везение, или всё-таки вы сами сделали её?
– Везение, конечно, было, и оно в чём-то помогало. Но единственное, что меня всегда двигало по жизни – это дичайший труд, с шести лет и до сих пор – прополка грядок, разгрузка вагонов, мясокомбинаты, уголь и прочее, прочее, прочее. С 7 утра – работа, работа, работа.
– Если человек хорошо работает, значит, он хорошо и отдыхает. Как вы отдыхаете?
– Семь дней в году. Иногда могу позволить себе две недели.
– После той истории в США за границей бываете?
– Я поехал в Германию спустя два месяца после возвращения из Швейцарии. Потом побывал в Италии, Финляндии и во Франции.
– Одно время вашим заместителем работал Путин. Чем он занимался?
– Внешнеэкономической деятельностью. Он очень много хорошего сделал, он очень трудоспособный человек. Я хочу сказать, что президентами не становятся, ими рождаются.
– Правда?
– Да. Путин очень много сделал за те девять месяцев, пока он тут работал. Но то, что он был моим заместителем, ни о чём не говорит, все мы когда-то были замами.
– Известно, что вы помогаете нескольким детским домам. Почему детские дома стали вашей страстью?
– В 1975 году мы с женой стали получать приличные деньги – по две тысячи. Уже тогда мы стали помогать детским домам.
Почему такая страсть? Нас у мамы было четверо. Я очень хорошо помню, как единственным моим лакомством были сахар и хлеб, и что моим единственным нарядом были чёрные сатиновые трусы и чёрные калоши. Как только у меня появилась возможность, я стал помогать детским домам.
– Андрей Петров рассказывал, что у него есть своя теория: для того, чтобы не рвать связь с прошлым, человек, тем более если он становится большим начальником, должен иногда делать то, что он делал в юности – ходить в магазин, ездить на метро…
– А я хожу сам в магазин.
– С охраной?
– Ничего страшного в этом нет. Хожу и за продуктами, и в другие магазины тоже. Я ещё и брюки сам глажу. И готовлю.
– Например, что?
– Да всё! Например, вот вам рецепт яичницы от Бородина. Сначала жарится ветчина, потом сверху лук, помидоры, сыр, яйца и сверху зелень. Супы варю. Всё, что хотите, могу приготовить. Даже драники сам делаю. У нас дома пятеро детей, четверо внуков, и все они – мои. У нас в семье нет приёмных детей.
– Я обратил внимание, что у вас в кабинете по стенам развешаны фотографии, в основном связанные с прежним местом работы – виды Кремля. Почему нет фото сегодняшних дней?
– Как нет? Вот смотрите – есть фото с футбольного мачта ветеранов России и Белоруссии. На этот матч пришло 48 тысяч человек, на матч России с Португалией – всего 28 тысяч.
– Если сравнить, то где вам интереснее работать: в Кремле или на нынешнем посту?
– В союзе та же самая работа. У нас есть 50 производственных программ, в которых задействованы десятки тысяч рабочих.
– При этом, если спросить прохожих на улице про союз России и Белоруссии, то мало кто что о нём скажет. Какой-то он виртуальный получается.
– Я это знаю, но хочу сказать, что есть очень много людей, которые только и умеют, что разваливать, и при этом ещё умеют хорошо платить журналистам. Союз России и Белоруссии уже состоялся. Уже 95 процентов энергоносителей Белоруссия получает из России, 85 процентов комплектующих для машиностроения в Белоруссию поступает из России.
– Это бизнес, Павел Павлович. Если на рынках Москвы почти всё из Китая, это не значит, что состоялся союз Китая и Москвы.
– Понятно, что это так. Но в данном случае мы ведь всё производим сами. А это в первую очередь программа занятости населения, значит – создание рабочих мест. Если бы тратили деньги не на создание этих рабочих мест, а на оплату журналистов, то никакого союза, конечно же, не было.
На всем постсоветском пространстве, на мой взгляд, есть три человека, которые интересы своих народов поставили выше своих. Это Ельцин, Лукашенко и Путин.
– А вот Ельцин обещал как-то лечь на рельсы, но так и не сдержал своего обещания.
– Ну так это то же самое, что в анекдоте: «Милый, ты же обещал на мне жениться. – Мало ли что я на тебе обещал».
– В своих интервью вы рассказываете о том, как помогали многим людям…
– А потом мне рассказывают невероятные вещи. Например, я слышал одну легенду о том, как я дал квартиру одному очень большому человеку, а другой большой человек взял с него деньги за неё, сказав, что он заплатил мне. Такой бред я даже представить себе не мог! Да чтобы я хоть рубль или доллар получил за квартиру! Никогда. Но такая легенда есть.
Дата интервью: 2005-09-12
