"Спорт был частью идеологии, и правильно, что он ею был", – вспомнает известный спортивный комментатор советское время. О том, почему спорт считается политикой, отношении к фанатам и как появился Национальный фонд спорта он рассказал в интервью.
– Владимир Никитович, у вас есть какие-нибудь увлечения, кроме спорта?
– Любое хобби требует столько же времени, как и работа, если к нему относиться серьёзно, иначе не стоит увлекаться. Коль скоро я проявил себя в футболе, то мне были интересны и другие виды спорта, которые связаны с природой. Поэтому я увлекался экстремальными видами спорта – парусным спортом или парусной доской. Я испытал все прелести воднолыжного спорта и многое сделал для его пропаганды.
– То есть рыбалка – это не ваше?
– Если я и позволю себе заниматься ею, то буду ловить спиннингом. Это всё-таки немного спорт, чем просто ловля рыбы. Я терпеливый человек, но просто сидеть с удочкой мне скучновато.
– Позвольте комплимент: ваш голос, как и голос Николая Озерова, трудно перепутать с другим.
– А есть такие, кто думает, что если человек засветился на телевидении, то у него всё в порядке. Как глубоко они ошибаются! Чтобы тебя узнавали, надо лет пятнадцать покувыркаться чуть ли не в прямом смысле. Можно, конечно, это делать навязчиво, и тогда твоё имя будет на слуху, но я не сторонник этого, потому что всё надо делать с чувством и толком, не забывая, что может наступить кризис жанра.
– Вы хотите сказать, что и у спортивных комментаторов бывает кризис жанра?
– А почему нет? Вы считаете, что комментировать так просто – пришёл, увидел и заговорил? Такие теории существовали, но из тех, кто пробовал так работать, получилось, как говорят французы, большое вуаля. Были ведь и режиссёры, считавшие, что артистов можно брать с улицы.
– В чём кризис жанра может быть у вас?
– Можно наговориться до тошноты. Это ещё и усталость – физическая и нервная, потому что всё время в напряжении.
– Вы, кажется, были учеником Николая Озерова?
– Считается, что он мой учитель, а я его ученик, но это не так. Я вообще ничей ученик. Меня никто ничему не учил – ни в воротах стоять, ни в других вида спорта. Я всему научился сам. Вы с таким удивлением смотрите на меня, но это именно так.
В мои годы не было тех, кто передавал бы опыт, и стоять в воротах я учился, стоя за ними и подавая мячи. Также самостоятельно научился играть в баскетбол. Или вы думаете, что Озеров научил меня комментировать матчи, или я посещал какие-то курсы комментаторов?
– Но ведь каждый вначале кому-то в чём-то подражает.
– В моём случае это исключено. Я никогда никому не подражал и не завидовал.
– А ученики у вас есть?
– Нет. Каким образом я могу их чему-то научить? У меня может быть ученик, прошедший такую же футбольную и спортивную практику, как и я. Наверное, я могу научить каким-то нюансам, но не уверен на все 100 процентов, что смогу хорошо объяснить.
– Вы родом с Украины. Как отнеслись к недавней «газовой войне»?
– За всем этим стоят люди и их интересы, и я немного представляю уровень этих людей.
Знаете, я живу в Москве столько же лет, сколько лет нашему президенту. А он меня с чьей-то подачи почему-то отнёс к украинской диаспоре. Как и Василия Ланового, который на встрече в Кремле сказал Путину: «Мне комфортно в любой бывшей республике бывшего Советского Союза, но нигде я не ощущаю себя членом диаспоры».
Все эти «газовые войны» – не что иное, как кусок не очень перспективной политики, за которой стоят очень большие деньги. Как известно, сегодня самая главная идея в нашей стране – это деньги. И это при том, какие бы сегодня «национальные проекты» не выдвигались. Да и что это такое, эти «национальные проекты»? Это же повседневная деятельность правительства, а она не может быть национальной идеей. Всей стране «Доширак» наваливают на уши!
– Это правда, что, когда учились в днепропетровском медицинском институте, вы были стилягой, и за это в стенгазете института на вас рисовали карикатуры?
– Да, я был стилягой. Мне всю жизнь нравилось красиво одеваться. А то, что тогда у меня была модная прическа, то её носили и другие особи. А одежда у меня была приличная. Но это совсем не мешало мне хорошо учиться.
– А где доставали хорошие вещи, ведь тогда был тотальный дефицит?
– То, чего не было в Днепропетровске, можно было купить в Москве или в Прибалтике. Или в Одессе.
– У вас были вещи, которые имелись только у вас одного во всём городе?
– А на мне всё такое было! Если у меня было австрийское пальто, то оно было единственное в Днепропетровске. Так же, как и туфли на толстой подошве.
– Как вы относитесь к появившемуся словосочетанию «спортивные чиновники»?
– Наблюдая за тем, что происходит, я иногда сожалею, что в своё время отказался от предложения президента Ельцина о назначении меня первым заместителем председателя спорткомитета России. Но тогда была такая обстановка, что лучше не связываться. Вы, наверное, не знаете, но именно я придумал Национальный фонд спорта. Вернее, название принадлежит покойному Борису Федорову, а разработка идеи – моя.
Ельцин сказал Тарпищеву, чтобы он передал мне о своей договорённости с вице-президентом Руцким – дескать, все вопросы организации спортивного и физкультурного движения в стране будут вести вице-президент Руцкой и Маслаченко. На встречу с Руцким я взял Тарпищева и Бориса Федорова. На самом деле получилось, что Руцкой два часа беседовал со мной, совершенно не обращая внимания на них. При этом он два часа рассказывал мне, что в «его сейфе лежат 11 чемоданов компромата на Гайдара», и если он «их опубликует, то народ выбросит Гайдара со второго этажа». Почему именно со второго, до сих пор не могу понять. Но Гайдар, по словам Руцкого, «будет ещё трепыхаться, и его снова занесут на второй этаж и снова выбросят в окно».
– Не понял, при чём тут спорт? Вы о чём-нибудь с ним договорились?
– Потом он рассказал мне про Столыпина. Вот так мы познакомились. Но я быстро понял, что это за публика, и чем она занимается. В общем, я решил уйти по-английски. И ушёл на своё родное телевидение.
– Понятно, что в искусстве существуют группировки по вкусам, но не секрет, что они появились и в спорте.
– Я не сомневаюсь, что они есть, но ни к одной из них я не принадлежу. То, что происходит в отношениях между председателем олимпийского комитета и нашим главным физкультурником, ни в какие ворота не лезет. Я только не понимаю: как этого не понимают те, кто находится выше на административной лестнице?
Вот «Спартак» получает возможность построить себе стадион на Тушинском аэродроме. При этом оказывается, что создаётся некая организация, которая будет конкретно этим заниматься – ООО «Стадион «Спартак»; его строительством будет заниматься и «Спортивная Россия», где «рулят» родственники Фетисова, и ещё почему-то Ассоциация автомобилистов. Но ни футбольный клуб «Спартак», ни сам «Спартак» не имеют к этому строительству никакого отношения.
– Вы ещё про пресловутые договорные матчи вспомните!
– Я в такие дела не влезаю, и чтобы о них говорить, надо за руку поймать. А никто никого ещё не поймал. В своё время ловили отдельных футболистов.
Договорные матчи – это целая система. Например, увольняют тренера, а он с собой уводит вратаря, потому что тот выполнял его указания пропускать мячи. Местное руководство предлагает возглавить команду другому тренеру. Тот расправляет грудную клетку и начинает показывать все свои знания и мастерство. Но потом к нему подходит администратор и говорит: «Боря, ну что вы так переживаете?.. Мне искренне вас жаль. Я так проникся к вам уважением за вашу работу, но мы ещё «должны» за позапрошлый год».
– Вас не удивило, что в перестройку и особенно в 90-е годы среди рэкетиров и бандитов было много бывших спортсменов?
– У вас потрясающие вопросы!.. Меня это абсолютно не волнует. Какие там были спортсмены?
– А фанаты вас тоже не волнуют? Они ведь очень изменились с тех пор, когда вы стояли на воротах.
– Я к этой публике отношусь очень спокойно. Мы не играли для таких, мы играли для нормальных зрителей. То, что они делают сегодня на трибунах – болеют за игру или пиво пьют, – их личное дело. Это право человека. То, что они вытворяют и насколько понимают правила игры, – это другой вопрос. Я был первым, кто пришёл к Старостину и сказал, что за всем этим стоят определённые силы.
Как-то в конце 70-х я выступал перед офицерским составом московского метрополитена. После выступления полковник милиции предложил мне: «Пойдёмте со мной, я вам кое-что покажу». И показал то, что милиционеры отбирали у фанатов. Я не знаю, можно ли всё это было использовать против людей, – там были цепи, пилы, заточки, и всё это использовалось для выяснения отношений между фанатами команд. Вот тогда я и понял, что это организовано.
– Как вы думаете, почему Абрамович купил «Челси», а не российскую команду?
– Понятия не имею. Меня этот малый вообще нисколько не волнует, как и «Челси». Я не знаком ни с хозяином «Лукойла», ни с Чубайсом. Знаю Петра Авена, и то потому, что у него вся семья болеет за «Спартак». Но когда я обратился к нему с просьбой о финансовой помощи проекту парусной гонки вокруг света – уникальная была идея! – он в мягкой форме отказал, дескать, такие проекты его мало интересуют. Потом вице-президент «Альфа-банка» Гафин, с которым мы давно знакомы, объяснил мне, что им интереснее пригласить Дайану Росс, – она и споёт, и станцует.
– В начале своего первого президентского срока Путин объявил, что спорт у нас должен стать массовым. Тут же все чиновники бросились подтягиваться, отжиматься, кувыркаться. А спустя время всё закончилось, как очередная показушная кампания. Почему такое хорошее пожелание президента не прижилось?
– Чёрт его знает… У нас произошла, по-моему, подмена понятий. Сегодня культ не спорта, а фитнеса. В Москве практически нет спортивных сооружений. Кругом фитнес-клубы, джакузи или бассейн три метра на десять.
– А фитнес не спорт?
– Это клубный вариант для занятий физкультурой. Поверьте мне, что ГТО и БГТО лучше. В Советском Союзе была разработана уникальная система подготовки физкультурников, а её развалили, как и всё остальное.
– Кстати, после того предложения Путина о массовости спорта либеральная пресса подняла вой: дескать, это свойственно тоталитарным режимам! Насколько это верно, по-вашему?
– Скорее, это просто разговоры. Это не свойственно тоталитарным режимам. Спорт был частью идеологии, и правильно, что он ею был. Что в этом плохого?
Другое дело, что в нём, как и в других отраслях народного хозяйства, в советское время занимались приписками. Например, сверху спускали план: в таком-то коллективе должно быть сто физкультурников.
В своё время кто-то внушил Брежневу, а тот публично заявил, что в Советском Союзе 100 миллионов физкультурников. Я горжусь тем, что когда работал на переднем крае советской партийной идеологии и пропаганды, эту цифру не упомянул ни разу. Даже когда меня засунули озвучивать мероприятия, посвящённые юбилею комплекса ГТО, я не назвал этой цифры. Для того, чтобы утверждать такое, нужно иметь технико-экономическое обоснование и просто прикинуть: во что одеты все эти физкультурники? Так вот, наша промышленность в то время была способна одеть – и то, если бы очень напряглась! – от силы 39 миллионов человек.
– Скажите, в спорте есть политика?
– Вы же сами спрашиваете о массовости. А если есть массовость, значит, откуда-то спущены планы. Спорт – это политика, и от этого мы никуда не денемся. На олимпийских играх возможно что угодно, но и там тоже очень жёсткая политика.
Дата интервью: 2006-02-15
