Популярный артист говорит, что хотел бы снять фильм по роману В.Аксанова "Московская сага", но на съемки нужны миллионы долларов. О том, что он не прерывал связи с Россией, живя в Израиле, своей антрепрезие и почему на него обиделся Ярмольник, он рассказал в интервью.
– Михаил Михайлович, не могу не спросить вас об Израиле.
– Понимаю. Спрашивайте. Нет такого вопроса, на который я не отвечу.
– Журналисты вас уже, наверное, "достали" вопросами: почему уехали, почему вернулись? "Злой, обиженный на всех", как писали. Вас причисляли к тем, кто променял Родину на "сытые и скучные театры дальнего зарубежья".
– Честно говоря, даже тоскливо отвечать людям, которые живут по принципу "слышал звон, да не знает, где он". Они понятия не имеют ни о моей рабочей жизни в Израиле, ни о театрах, о которых рассуждают. Эту проблему я достаточно откровенно описал в книге "Третий звонок". Но только на другом уровне рассуждений – так сказать, плюсов, минусов: что такое разница менталитетов, что такое работать в чужой языковой стихии, как это непросто актеру, для которого материнский язык, по словам Цветаевой, "млечный, молочный".
И потом, почему они считают таким скучным поставить на иврите со студентами, скажем, "Чайку" Чехова, которая пользовалась большим успехом? Или сыграть на иврите Тригорина, о чем писала газета "Вашингтон-пост". У меня теперь в Израиле есть ученики, которые играют в разных ведущих театрах, и я этим горжусь.
А разве скучное занятие – сыграть на иврите "Любовника" Гарольда Пинтера с прекрасной актрисой Ириной Селезневой?
Что касается того, променял ли я, разменял… Опять хотел бы отослать всех к своей книге… Я совершил этот поступок, когда у меня родился сын. Я поднял его в Израиле и там же "родил" еще одного ребенка – дочку Зойку. И давать кому бы то ни было отчет, как я буду жить и растить своих детей, кроме господа Бога, не намерен.
Во-вторых, связи с Россией порваны не были. Приведу простой пример. Живя в Израиле, я снимался в картине "Мания Жизели" у Алексея Учителя.
Там же писал о Давиде Самойлове, который ушел из жизни ("Растрепанный рассказ"). Внимательно следил за тем, что происходит в России – в искусстве, в первую очередь. В Израиле подготовил новые программы стихов, проработал многие пьесы (теперь я готов поставить их в России).
Я не продал свою квартиру на Ордынке в Москве, в которой живу и теперь со своей семьей. Я гражданин и России, и Израиля. А может быть завтра стану гражданином Америки или Канады, если Америка и Канада захотят и я захочу. А послезавтра я могу уехать жить и работать, к примеру, в Улан-Удэ, если захочу. И если это не противозаконно. Ибо есть закон и совесть. А совесть есть Бог…
Думаю, и публика чувствует, кто из нас кто, и меня очень греет доброе отношение зрителей и людей, которых я встречаю, путешествуя по разным весям нашей необъятной России.
– Хотелось бы вам сейчас снять фильм? И какой, если да?
– К сожалению, это всего лишь досужие разговоры. Я бы хотел, скажем, снять "Московскую сагу" Василия Аксенова, многосерийный фильм. Но надо минимум 10 миллионов долларов, чтобы снять на том уровне, на котором была снята, к примеру, Ордынским картина "Хождение по мукам". Но это невозможно, никто таких денег сегодня не даст. А вот на клип дают до трехсот тысяч долларов (я слышал и такую цифру). Вы посчитайте количество клипов, которые крутят в эфире с одной только "На-На". Что сделаешь? Шоу-бизнес сегодня все съедает. И не только в России. Но в России это особенно болезненно воспринимается.
– Михаил Михайлович, когда родилась ваша антреприза?
– В 1992 году, когда приехал в Израиль. Там я работал на иврите в государственном театре, преподавал на языке в театральной студии. Но одновременно с этим делал спектакли на русском для русскоязычных, живущих там. Ставил и играл. Потом мы стали вывозить эти спектакли: ездили в Америку, в Германию, играли в Риге, Таллинне, Ленинграде…
Год назад я переехал жить в Москву, не порвав с Израилем ( я буду там еще ставить, играть), и продлил эту антрепризу. Осуществил вводы в спектакли, усилил их московскими звездами. Театра как такового у меня нет. А есть антреприза. Нет здания. Нет спонсоров. Все, что я делаю, – все на свой страх и риск.
– Назовите, пожалуйста, актеров, которые играют у вас.
– Евгений Стеблов, Анатолий Грачев, Татьяна Догилева, Инна Ульянова, Людмила Савченко, Александр Пашутин, Татьяна Кравченко…
– А репертуар?
– В рамках русской антрепризы в Израиле я ставил "Чествование" Бернарда Слейда (то, что играют в Москве Ширвиндт и Державин. Правда, у меня другой перевод). А теперь поставил эту пьесу в Петербурге, в театре Комиссаржевской, куда и езжу играть главную роль – Скотти Темпелтона.
Комедия Ноэля Кауарда "Невероятный сеанс". Это чрезвычайно изящный, талантливый драматург. Пьеса безумно смешная, умная (интеллектуальный фарс), с совершенно невероятным, интересным поворотом сюжета.
"Любовник" английского драматурга Гарольда Пинтера. Там всего два действующих лица, мы играли с Ириной Селезневой и на русском, и на иврите в Израиле. Пьеса, которую привезли в Иркутск, – "Возможная встреча". Это замечательная, высокая комедия.
Сейчас в рамках антрепризы буду ставить итальянскую комедию "Сублимация любви" Альдо де Бенедетти. Пьеса для трех действующих лиц.
Одновременно с этим репетирую в московском театре имени Маяковского пьесу "Цветок смеющийся" в переводе Михаила Мишина (еще одна комедия Ноэля Кауарда). И, как всегда, я концертирую с разными программами стихов. От Пушкина до Бродского. Иногда читаю – это зависит от построения концерта – фрагменты из своей "Актерской книги".
– Расскажите, пожалуйста, немного о ней.
– В ней многое из того, о чем я передумал за все эти годы. Возникла она из двух книг. Первую я написал до 1983 года и назвал "Рисунки на песке". Вторая – "Третий звонок" – написана в Израиле в 1995 году. И в той, и в другой я не столько пишу о себе, сколько о времени, в которое жил. Первая книга писалась исключительно "в стол", потому что в восьмидесятые годы напечатать ее было невозможно. Я даже не всем давал ее читать в рукописи, только тем, кому доверял. Книга исповедальная, написана абсолютно искренне, и это отмечают рецензенты. В те времена даже представить себе нельзя было, что может быть опубликовано не только о Солженицине, о котором я написал, не только о Бродском (которого я читал с эстрады, не называя его имени), но даже о Фурцевой и о Сталине…
– Когда удается отдохнуть, что вы любите делать?
– Люблю читать, слушать хорошую музыку, пойти в театр. Люблю бывать на природе, но, к сожалению, это редко со мной случается. Не трачу времени на чтение газет. Я почти запретил себе читать их. Если начну тонуть в журнальных и газетных публикациях, не смогу прочесть, предположим, книгу Набокова или его лекции о литературе, или прозаические сочинения Бродского, или Джона Фаулза, вновь переведенного. Я не "газетных тонн глотатель", как говорила Цветаева, и не потребитель ни мексиканских сериалов, ни "Санта-Барбары". Лучше я пойду послушаю, как Башмет играет Шостаковича. Или схожу на концерт хорошего джаза. Или включу кассету с Фредди Меркьюри, чтобы видеть рок в самом высоком исполнении.
Не подумайте, что я сноб. Если Алла Борисовна Пугачева изумительно поет "Настоящий полковник", я восхищаюсь ее актерским дарованием. Если ее муж Филипп Киркоров смешно поет "Зайку" (это моя любимая песня в его исполнении), я радуюсь.
– Михаил Михайлович, вы, наверное, знаете, что многие судачат о вашей семейной жизни – о женах, детях. Расскажем читателям об этом?
– Семья у меня не маленькая. Есть и старшие дети, от которых уже имею внуков, и маленькие. Всего пять детей и пять внуков. Самые младшие, с которыми я, разумеется, живу, – это Мишка, ему 7 лет, он учится в первом классе московской школы, и дочка Зойка, ей год и семь месяцев. Жена Анна Ямпольская-Козакова – продюсер "Русской антрепризы". Когда мы уезжаем на гастроли, помогает нам няня Ольга.
– Леонид Ярмольник обиделся на вашу «Актерскую книгу», в которой говорится: "Коммерциализация всего и вся, серый ком бескультурья… выход на арену новых кумиров: ярмольников, кобзонов, рудинштейнов…"
– Леонид Ярмольник, как явствует из его слов, сам книгу не читал. А если бы прочитал,то понял бы, что я имел в виду, когда говорил о коммерциализации всего и вся, о сером коме бескультурья (заметьте, как вырвана цитата – с многоточием; излюбленный способ прошедших времен), о "выходе на арену новых кумиров – ярмольников, кобзонов, рудинштейнов". Уже в 90-м году началась сильная коммерциализация искусства, кино и телевидения в частности. И выживали в основном те люди, которые сумели в нее встроиться. В этой связи я упоминаю наиболее звучные имена. А Ярмольник, вместо того, чтобы "ехать бить мне…" (как он тут изящно, в своем стиле, высказывается в интервью), лучше бы для начала прочитал мою книгу, чтобы понять, в каком контексте и он упомянут. Речь не идет о голосе Кобзона, который мне очень нравится. Речь не идет об актерском даровании Ярмольника, который мне нравился, скажем в картине Марка Захарова "Тот самый Мюнхгаузен" и в некоторых других работах. Но они стоят в ряду людей, которые успешно занимались коммерциализацией искусства. И это факт.
Теперь о "сером коме бескультурья". Да, я полагаю, что когда начинается коммерциализация искусства, она всегда соседствует с серым комом бескультурья. И шоу-бизнес, которым занимаются практически все упомянутые мной, как раз наглядно свидетельствует о том.(Из цитаты "выпал" еще Барри Алибасов). Достаточно включить телевизор, чтобы понять, что я имею в виду, когда упоминаю эти имена. Ибо передачу "L-клуб" нельзя назвать просветительской, она коммерческая. И время, которое они занимают в эфире, и деньги, которые делаются на них – отнимают возможность у того же Захарова, или у Петра Фоменко, или у Козакова снимать для телевидения то, что они снимали раньше. Вот в чем корень зла.
Я не могу сегодня поставить "Маскарад", который поставил в учебной редакции на телевидении 10 лет назад, где я играл Арбенина, Джигарханян – Казарина, Симонова – Нину… И "Фауста" Гете с Гердтом в роли Мефистофеля. И с массовками. Тогда это даже в рамках учебной программы можно было поставить. Скромно, но все же можно.
Рудинштейн проводит фестивали кинематографа, которого, к сожалению, почти нет, а есть подобие праздника, где Марк Рудинштейн выезжает на верблюде и сам поет песни в эфире, который, правда, меценатствует каким-то актерам, приглашаемым на кинофестивали. Они живут в гостиницах, они тусуются. А завтра они разъезжаются и, как правило, не снимаются в кино. Вот что я имел в виду.
Ярмольник упрекает меня в том, что я снимаюсь в рекламе, а он, видите ли, не снимается. Но он способен содержать зубную клинику, а я – только семью. Я понимаю, что мы живем в такое время, и пусть он, если ему не жаль своего актерского дарования, тратит силы на это. А я буду тратить силы на то, что считаю нужным. Буду продолжать читать Бродского даже в ток-шоу (меня зовут на телевидение – бесплатно! – я даю интервью, но "засовываю" туда два стихотворения Бродского и Пушкина). И в этом вижу свою миссию. Читать бесплатно, хотя мне тоже надо жить. Иногда мне приходится участвовать в рекламе фирмы "Элит". Ни в Израиле, ни в России чистым искусством деньги не заработаешь. Иногда надо чем-то пожертвовать и один раз отрекламировать кофе, за что я получаю 5 тысяч долларов. Если перевести на театральную зарплату, это составляет примерно годовую зарплату актера (если народный артист Басилашвили получает в театре 600 тысяч рублей в месяц).
На мой взгляд, лучше прорекламировать кофе "Элит", чем снимать или сниматься в плохой картине. Потому что когда я что-либо рекламирую, или Невинный рекламирует какое-то поварское изделие, или Юрий Никулин – пылесос, или Светлана Крючкова это делает, или Инна Чурикова, или Джигарханян, то всем ясно, что актерам нужно заработать эти деньги для того, чтобы потом одной играть "Матушку Кураж" (как это делает Крючкова), второму – допустим, вашему покорному слуге – читать Бродского или ставить Пауля Барца…
Дата интервью: 1997-04-05
