Известный телеведущий признается, что он очень привередливый телезритель. О чем говорит со своим тестем Марком Розовским, почему не хочет возвращаться в политическую журналистику и приходится ли спорить с руководством, он рассказал в интервью.
– Вы как-то назвали свои «Новости» авторскими. Разве новости могут быть авторскими?
– Да нет, конечно, но соблазн велик. Этот выпуск новостей на телеканале «Культура» уже восьмой год представляет публике один и тот же человек. Такое в теленовостях случается нечасто. В студии постоянная личность, постоянная интонация, постоянная повадка. Но я – только один из авторов, в числе которых несколько репортёров и операторов, ньюсрайтер, шеф-редактор, с которым мы продумываем вёрстку. А «лавры» достаются ведущему. Это правда. А для публики – у кого лавры, тот и автор.
– А как ваше авторство согласуется с позицией руководства канала? Часто спорите?
– Позиция вступает в силу, когда речь заходит об оценках, интерпретациях и трактовках, а они в новостях не предусмотрены. Обсуждения ведутся только по вопросу о весе и значении событий. Обсуждается, стоит ли вообще сообщать о том или ином событии, стоит ли уделять им драгоценное эфирное время, и сколько именно времени, и какой степени внимания достойно событие. Такие решения принимаются довольно хладнокровно, без горячки, у нас ведь не редакция политических новостей, на которую события сваливаются, как снег на голову.
– На фоне политических новостей ваши новости могут показаться как нечто бесконфликтное. Как вам удается избегать этих конфликтов, ведь известно, что люди искусства большие склочники?
– Работают редакционные фильтры, мы старательно определяем, не имеет ли произошедшее сомнительное отношение к культуре, к искусству. Одно дело, когда сталкиваются творческие принципы двух художников, другое дело, когда два человека выясняют отношения. Когда, помнится, Галина Павловна Вишневская после премьеры «Евгения Онегина» в Большом театре, объявила, что это не искусство, и ноги ее Большом не будет, тогда мы дали слово и ей, и руководству Большого, потому что видели позицию художника, артистки, позицию, вошедшую в противоречие с творческим выбором одного из крупнейших театров мира. А склоки – не наша тема.
– А если склочный товарищ позвонит государственному чиновнику и попросит его, а тот – вас?
– Бог миловал. Нет такого на телеканале «Культура», чтобы обязали кого-то топить или осадить. Вот в политической журналистике я этого накушался, до рвоты в конце 90-х. Но именно «Культура» спасла меня от профессиональной гибели.
– Вы сами много лет были ведущим политических новостей. Как вы смотрите их сегодня – более взвешенно или отстраненно?
– Что-то потрясает воображение, а что-то слегка задевает его, что-то заставляет принимать срочные меры, а что-то – пожимать плечами от недоумения.
– И не тянет вернуться в политическую журналистику?
– Меня часто об этом спрашивают, но я не знаю что ответить. Не уверен, что тележурналист моего поколения сможет работать в современной политической журналистике также эффективно, как в своё время, в эпоху красочного балагана, государственной и личной самостийности, безудержной конкуренции, когда можно было слышать такую реплику – «Смотрел новости на разных каналах – такое впечатление, как будто они в разных странах сделаны». А всё-таки это было преинтереснейшее время для журналистики, с эйфорией, с адреналинчиком, дикой беготней и реальной опасностью. По той, моей, журналистике 90-х я, конечно, тоскую.
– Вы каждый день в своих «Новостях» рассказываете об искусстве, а какое искусство сами предпочитаете?
– Качественное, содержательное, эмоциональное, эффектное. Если вы имеете ввиду личные пристрастия по видам искусства, тогда – архитектура, музыка, джазовая, фотография, сам 35 лет снимаю. Театр восхищает. Кино смотрю больше потому, что хочу знать, что в кинематографе творится.
– Странное отношение к кино у человека, который поступал во ВГИК.
– Я поступал на операторский. Люблю картинку смаковать. Меня даже в театре интересует прежде всего картинка, работа сценографа и художника по костюмам. Кстати, слышали такой анекдот: одного знаменитого, получившего кучу призов кинооператора уговорили побывать в театре, куда он принципиально не ходил. Сходил оператор в театр. «Ну и как?» – спрашивают его. «Да, фигня на постном масле. Все на одном общем плане».
Вот и я, несостоявшийся оператор и фотограф-любитель раскладываю в театре этот общий план на детали и фрагменты, выделяю работу со светом и цветом.
– И вас это волнует даже больше, чем игра актеров?
– В каком-то смысле, даже больше. Я люблю пластический театр, слепленный, сделанный руками. Ведь что ставят в большинстве театров, если это не «Театр.doc» и не «Практика»? Чехов, Шекспир, Островский – далее по списку. Так вот, когда в некоем театре ставят в 144-й раз «Короля Лира», ты уже не на Шекспира идёшь, а либо на любимых актёров, либо, как я посмотреть – как это они всё нарисуют в 144-й раз?
– И бывают приятные удивления?
– Да. Драматург старенький, а картинка свеженькая! Зримый образ – это, новое божество в искусстве. Только литература держится из последних.
– Скоро, наверное, романы будут смайликами писать.
– Ну что же, и смайликами может получиться и талантливо, и бездарно. Смайлики позволяют домысливать образы. Может лучше роман в смайликах чем пошлый детективчик?
– Вот молодежь и пишет на форумах: «Слишком много букф!».
– Может, стоит прислушаться. И тут бы я поставил подмигивающий смайлик.
– Вы работали во «Взгляде», но почему в этой суперпопулярной программе предпочтение отдавалось только трем ведущим – Листьеву, Любимову и Захарову?
– Так ведь достоинство программы «Взгляд» было заключено не в количестве ведущих, а в том, что она первой наряду с «До и после полуночи» стала крушить официоз, разговаривать с людьми на человеческом языке. Появление новых лиц – это тоже было принципиально, Любимов, Листьев и Захаров были не с телевидения.
– У вас не было какой-то внутренней обиды или ревности к их популярности?
– Обиды – нет, ревности – было немножко. Хотелось побыстрее в «дамки».
– Какой период работы – «Взгляд», «Время», «Вести», собкорство в Израиле, своя программа на ТВЦ – вызывает у вас сегодня приятные воспоминания?
– Приятно вспоминать, как 21-го августа 1991-го года я ехал по Москве на своей раздолбанной «копейке», а мне бибикали и кричали в открытые окна «Вы победили!!!», или как пару лет назад один высокопоставленный политик похлопал по плечу и сказал: «Ты молодец, ты уцелел».
– Как журналист или как личность?
– Это не разделимо. Мне всегда было противно проводить в жизнь сомнительные установки, выпрыгивать из собственного пиджака, душить в себе то, что мне дорого.
– А что для вас так дорого?
– Моя экранная повадка, моя интонация. Осенью 99-го на третьей кнопке мне говорили: «Пойми, время такое, надо быть поагрессивнее». И я спрашивал: «Вы что, спятили? Неужели вы действительно думаете, что я способен кому-то грызть глотку?». Чем это закончилось, вы может, помните – заменили на послушного.
– Потом Борис Березовский включил вас в список тех, кому он хотел доверить свои акции ОРТ. И вы согласились. У вас были с ним личные встречи?
– Нет, обменивались письменными посланиями. Нас ведь было не мало. И каждому казалось, что если соберется большое количество порядочных людей, они смогут оградить ТВ от двустороннего засилья капитала и власти. Были иллюзии относительно общественного контроля над ТВ. Потом оказалось, что для управления акциями необходимо создать некое
ЗАО, трастовую компанию с приличным уставным капиталом. Мы поделили заявленную сумму на количество собравшихся, и поняли, что не потянем, а брать деньги у инициатора большинство отказалось.
– Как ведущей новостей на «Культуре», вы, наверное, как никто знаете что с ней у нас происходит. Для чего больше поводов – для оптимизма или пессимизма?
– Да мало кто понимает, что с ней происходит. С виду всё идёт обычным чередом – авторы создают, публика потребляет. Но мне временами кажется, что отечественная культура медленно, но верно теряет уникальность, перестаёт быть чем-то особенным. Накопленное веками покоится с миром в музеях и библиотеках, а свеженькое, или очень быстро съедается, или очень быстро портится. Я не знаю. Трудный вопрос. Часто начинаешь брюзжать.
– Может, возраст?
– Может возраст. Может опыт. Я, простите, отношу себя к числу продвинутых пользователей культуры. Не в смысле просвещённости, а в смысле взыскательности.
– Есть ли на вашем канале «любимчики» среди деятелей культуры, которым отдается предпочтение?
– Наши «любимчики» – это все те, о ком есть, что сказать. Наши «любимчики» – это те, кто вкалывает, кто понимает, что культура – это не санаторий.
– Помните, у Горького была статья «С кем вы, мастера культуры?»? Вы часто общаетесь с ними. Как, по-вашему, с кем они сегодня?
– Да кто с кем, а кто и сам по себе. Это при большевиках деятелей культуры легко было поделить надвое – на диссидентствующих и обласканных. А современные надвое без остатка не делятся.
– Либеральная интеллигенция любит сегодня поговорить о цензуре в СМИ. Есть ли цензура на канале «Культура»?
– Нынче цензура – это разновидность редактуры. А редактура есть везде. И на «Культуре» есть, а как же. Вы смотрите наш телеканал, и вам никогда не бывает противно, ведь правда? Благодарите цензуру.
– Ваш отец был журналистом, и это, наверное, повлияло на ваш выбор профессии?
– Повлияло. Он был фотокорром. Меня научил. До сих пор время от времени снимаю. А главное – картинку люблю.
– Со своим тестем Марком Розовским часто спорите о культуре?
– Вообще не спорим. Мои дети – его внуки. Так что нам есть о чём поговорить.
– «О работе только на работе»?
– Да.
– При таком родстве, вы, наверное, смогли бы осуществить свою мечту – сыграть на сцене?
– Мои артистические амбиции не идут дальше чтения вслух художественных текстов. Кстати, недавно «Эхо Москвы» поставило на повтор радиопостановку романа Стругацких «Трудно быть богом». Несколько лет назад записали. В ролях – журналисты. Мой дон Рэба мне, кажется, вполне удался.
– Все знают какой вы телеведущий. А какой вы телезритель?
– Привередливый. Переключаюсь с кнопки на кнопку. Ищу настоящее искусство, как Фаина Георгиевна Раневская, которая искала его в театрах. Боюсь, что в итоге найду его, как и она, в Третьяковской галерее.
– Телеведущие очень привередливо относятся к своей внешности. Вы, наверное, тоже ходите в какие-то салоны?
– А зачем? Здоровья они не прибавляют, мозги не вправляют, лоск мне не нужен. Я, как крокодил Гена, который работал в зоопарке Крокодилом. Я работаю Флярковским. Какой есть, такой и есть.
Дата интервью: 2009-12-14
