В начале нулевых Борис Березовский и Владимир Гусинский попрощались с российским телевидением. Место нескольких крупных собственников занял один — самый крупный из возможных: государство. Тележурналистика узнала такие жанры, как «прямая линия» с главой государства, которую могут показывать четыре крупнейших канала одновременно. Появились и новые управленческие традиции: скажем, регулярные совещания в администрации президента с руководителями основных телеканалов. Были и чисто внешние изменения: ОРТ стало «Первым», РТР — «Россией». При этом телевидение богаче и ярче, но как-то непередаваемо скучнее и фальшивее. Про главное русское хобби — телевидение — поговорили с первым заместителем генерального директора телеканала «Россия–1» Александром Любимовым. Тот рассказал о важнейших телепрограммах эпохи нулевых, о качестве современного ТВ и объяснил, почему остались едва ли не одни программы для женщин старше 45.
— На ваш взгляд, что случилось с российским телевидением после 1990-х?
— Телевидение 1990-х потеряло полностью или частично доверие зрителей, в обществе возникла усталость и неверие, рос потенциал агрессии по отношению к общественным переменам предыдущих лет. В некотором смысле, первая попытка создать демократические СМИ не удалась. Государство взяло под свой контроль ключевые СМИ — три федеральных канала.
— Если доверие было, то почему оно потеряно?
— Доверие потерялось, потому что реальная политика не принесла ожидаемого после эйфории [1990-х] счастья, а также потому, что в последующие годы ТВ использовало свою власть в собственных интересах. Пример: забастовка НТВ и многое другое.
— А откуда вообще к ТВ было какое-то там доверие, если сначала СМИ были советскими, а потом сразу стали работать на себя?
— Доверие родилось из протеста против официального ТВ в виде газеты «Московские новости», журнала «Огонек», телепрограмм «До и после полуночи», «Взгляд». Они создавали незабываемую атмосферу. Впрочем, с высоты нынешнего времени, «Взгляд» тоже не был этически безупречен. Хотя это отдельный разговор.
— Когда государство стало контролировать ТВ, какие цели были поставлены перед телевизионным руководством? Вы ведь тогда уже были теленачальником.
— Целей не было, было желание с обеих сторон сделать массовое ТВ более понятным и близким большинству россиян.
— Ну и не будем лукавить: телевидение стало государственной пропагандой (чьей бы пропагандой до того оно не являлось). Почему, кстати, телевидение сегодня не справляется с возложенными на него пропагандистскими задачами?
— Потому что нет пропагандистского заказа. Случаются перегибы, глупости, но кампанией это не назовешь. Объем присутствия президента и премьер-министра в эфире сравним со временами Ельцина. Да и какая может быть пропаганда, когда пространство идей абсолютно свободное?
— Вы говорите «заказа на пропаганду нет». А он, считаете, нужен сегодня? Вообще какие задачи должны ставить пропагандисты? Почему бы, например, не пропагандировать доброту и альтруизм, говорить, что наркотики и алкоголь — зло? Что-то такое ведь представляет себе о телевидении большинство россиян, будем откровенны.
— Думаю, во всем нужна мера. Нельзя так прямолинейно чего-то добиться. Думаю, будет легче, когда у людей в некотором большинстве возникнет такая потребность.
— Прямой вопрос. Посмотрите мне в глаза: сегодня на телевидении цензура существует?
— Государственной цензуры нет, ее отменили.
— Чем тогда руководствуются редакторы, журналисты и прочие? Как принимается решение, что показывать выступление на Триумфальной площади не нужно, а беспорядки на Манежной нужно (при этом показывая только работу сотрудников милиции)?
— Очень хороший вопрос, достойный обстоятельного разговора. Буду краток: автобус со школьниками падает в пропасть в Канаде — это новость, а если в Индии — это не новость.
— Ну а про политику почему современное телевидение не говорит? Про звезд эстрады этой полоумной есть, а про политику нет.
— Объемы сопоставимы или стали незначительно меньше, но политика менее интересна зрителям в более стабильной ситуации. И еще, я думаю, журналистика плохо освещает перемены в обществе. Впрочем, как и чиновничество плохо информирует общество об этих переменах.
— Что скажете о качестве телевизионного продукта?
— Первоклассно по форме и довольно посредственно по содержанию.
— Почему?
— Отсутствие политической альтернативы Путину имеет определенные последствия, которые выражаются в слабости оппозиции. Возможно, настанет день, когда будет сформулирована внятная платформа, которая привлечет хоть небольшое количество избирателей, тогда и будет не посредственное содержание.
— А на региональных телеканалах?
— Лучше говорить о конкретных примерах. Но, если в целом, то пока в поисках ответственной свободы журналисты скорее выбирают лень и собственное благополучие. Ну а некоторые уходят в маргинальную несознанку.
— Появилось ли на телевидении что-то принципиально новое, свежее и интересное лично для вас как для телезрителя?
— Растет уровень сериального продукта, документального кино. Новости стали качественнее по форме. Развлекательные шоу тоже очень выросли. Конкретные программы трудно назвать, в каждом сезоне что-то есть. Сейчас, думаю, «Глухарь».
— А вам нравится новый телеюмор — скетч-шоу, стендап-комеди?
— Мне нравится энергия, нравится постановка, но качество юмора мне нравится редко. Впрочем, у нас говорят, что качество юмора не должно устраивать продюсера, иначе шоу проваливается.
— Не могу не спросить про молодежное вещание. Я же вырос в 1990-ена передаче «До 16 и старше». Это был свет в окошке, если вы представляете себе жизнь пролетарской гоп-окраины: Белка, Изольда, Супонев. Почему сейчас нет таких замечательных программ?
— Не понимаю, что такое «молодежное вещание» в нынешней ситуации. По-моему, такое понятие существует только в условиях информационного дефицита. Например, «Взгляд» начинался с того, что показывал зарубежные музыкальные клипы, и больше нигде их нельзя было посмотреть. Потом мы стали привлекать молодежную аудиторию тем, что только у нас можно было увидеть «Кино», «Наутилус Помпилиус», ДДТ и так далее. Сегодня есть целые телеканалы для молодежи — MTV, «Муз-ТВ», ТНТ, в некотором роде СТС. Когда мы делали «Последний герой», я помню, что в этом слоте сильно выросла доля молодежи и даже детей.
— Можете нарисовать портрет зрителя эпохи нулевых?
— У каждого канала свой зритель. Каналы таким образом строят свой бренд, свой маркетинг и программную политику, чтобы они устраивали его зрителя. Основная борьба идет за женщин старше 45. Они определяют массовый спрос на ТВ.
— А кто тогда по ту сторону главный герой? Ну, может, целую программу назовете. Вот в перестройку был «Взгляд». Сегодня есть знаковые передачи?
— Знаковых в общественном смысле, наверное, назвать трудно, потому что в 1980-е «Взгляд» был исключением из правил, а в 1990-е и сейчас много возможностей получать информацию, много источников. Думаю, на переломе 1990-х и нулевых наиболее значимой была избирательная кампания, в которой столкнулись «Единство» и «Отечество» и, соответственно, ОРТ и НТВ и, если переходить к телепрограммам, «Итоги» с Киселевым и «Сегодня» на НТВ, «Время» с Доренко, «Однако» с Леонтьевым на ОРТ. Я тоже вел на ОРТ ежедневную политическую программу «Здесь и сейчас».
— А Леонида Парфенова можно назвать знаковым тележурналистом эпохи?
— Для меня и для многих он никогда не был журналистом, а скорее всегда пренебрегал этим, но при этом создавал талантливые вещи.
— Напоследок все-таки спрошу еще про программу «Взгляд», которая (чего уж там) вас прославила, в люди вывела. И заодно про больное — про самоцензуру (я сам от нее страдаю). Была ли она во времена «Взгляда», например?
— Во времена «Взгляда» шла политическая борьба, поэтому то, что вы называете самоцензурой, а я — ответственностью перед зрителем, существовало в других рамках: что возможно сказать, чтобы программу не закрыли, что следует говорить, чтобы быть понятым аудиторией, и так далее. Ну и конечно, нельзя было сознательно обманывать. А сегодня ситуация другая.
Дата интервью: 2010-12-29
