Известный кинорежиссер уверен, что российское кино может стать прибыльным только благодаря поддержке государства. О том, какие темы его волнуют, как художника, для чего делаются патриотические фильмы, и почему в советское время было проще снимать кино, он рассказал в интервью.
– Вадим Юсупович, в середине восьмидесятых вы сняли «Остановился поезд», фильм, который рассказывал о застое в обществе. У вас нет ощущения, что пора писать «Остановился поезд-2»?
– Не знаю. Вот вы сказали, и я стал представлять, как это можно сделать. Наверное, должны появляться фильмы острой социальной направленности.
– А у вас нет желания снять такой фильм?
– У меня на сегодняшний день таких планов нет.
«Остановился поезд» – это специфический фильм, очень аскетичный по многим параметрам. У нас таких не было. Остальные были социальной направленности, наверное, потому, что мы пытались рассказать о людях. Когда пытаешься рассказать о жизни человека, и рассказать правдиво, то это надо делать через реалии жизни. А если на экране появляются эти реалии, то возникает ощущение социальной направленности.
– Какие, по-вашему, сегодня самые острые темы в нашем обществе?
– У меня может возникать тревога по поводу детей, образования в школе, будущего детей. Потому что они – наше будущее, и вообще, будущее страны. Меня тревожит то, что на них льется с экранов телевизоров.
– Но сейчас уже меньше вроде льется – появились предупреждения об ограничениях возрастной аудитории.
– Да, это так. Но мне кажется, что эта тема всерьез начинает тревожить общество. Ну и слава богу, что тревожит, потому что ситуация с детьми сложная.
– Почему сегодня кинематографисты стараются избегать в фильмах острых, злободневных тем?
– Я не согласен. Они совсем не избегают. Могу назвать два фильма – Николая Хомерики «Сердца бумеранг» и «Шапито-шоу» Сергея Лобана. Они меня порадовали. Это очень серьезное кино.
Все пытаются рассказать о жизни. У одних это получается, у других не очень.
– В одном интервью вы сказали, что при коммунистах вам было проще работать. Почему?
– Конечно, проще. Дело в том, что при всей той цензуре, которая была, при всех сложностях с моими картинами, и их сложными биографиями, а они все были достаточно драматичными, работалось все равно проще. Да, было нужно пробивать сценарий, проходить цензуру, утверждать актеров чуть ли не у самого министра кинематографии, но когда ты проходил все это, дальше работал совершенно спокойно, и не думая ни о каких деньгах. Вообще ни о каких. Даже в страшном сне не могло присниться, чтобы съемочная группа в экспедиции могла простаивать день или два из-за того, что кончились деньги.
– Деньги деньгами, а вот Эльдар Рязанов рассказывал, что ему запрещали снимать Алису Фрейндлих.
– Мне тоже запрещали снимать Олега Борисова. У меня год ушел, чтобы пробить его кандидатуру.
– Народного артиста СССР?
– Да, народного артиста. У него возникли сложности после скандала на съемках одного фильма.
Я не говорю, что все было замечательно. Я говорю, что сегодня снимать сложнее в сравнении с теми временами.
– Неужели все дело в деньгах?
– Да. Деньги, деньги, деньги… Кино – недофинансированная область, и это дает о себе знать. Прокат абсолютно разрушен. При тех же большевиках практически каждый житель СССР имел возможность посмотреть любую советскую картину. Пусть не на первом экране, и не на втором, а где-то на третьем – в доме культуры. Сейчас отечественные фильмы фактически не доходят до отечественного зрителя. Это очень существенный момент. Вкладывание государством денег в кинопроизводство не решает эту проблему. Фильмы снимаются, а до зрителя они не доходят.
– Получается, государству кино не выгодно?
– Получается так. Государство не относится к кинематографу как к отрасли, которая могла быть налажена так, чтобы приносила доход, как это происходит в любой цивилизованной стране.
– А, может, и само общество не очень хочет серьезных и честных фильмов о себе? Неспроста ведь так востребована «развлекаловка» – как в кино, так и на телевидении.
– Я не думаю, что здесь дело только в обществе. Я не исключаю, что в этом есть и какая-то целенаправленность со стороны власть предержащих. Судя по тому, что я вижу по телевизору, мне кажется, что это и есть основной вектор, по которому выстраиваются шеренги зрителей.
– Те, кто жил в советское время, помнят, что существовали киноклубы, и не только в столицах, были они и в провинции. Люди собирались обсуждать фильмы…
– У меня такое ощущение, что такое подобие киноклубов возникает в институтах, университетах. Не только в Москве или Питере, недавно узнал о существовании такого клуба в Саратове.
– Если уж вспомнили советское время… Тогда все понимали: кто чего стоит? Кто-то снимал «нужное» кино, а кто-то пытался – свое. Но тем не менее, как показало время, все понимали, кто чего стоил
Сейчас, когда снимаются сусально-православные-патриотические фильмы режиссеры понимают что они снимают?
– Разумеется.
– И они это делают осознанно?
– Конечно. Они прекрасно понимают, что делают. Как можно снять картину неосознанно?
– Зачем? Хорошие гонорары?
– Естественно. Это все хорошо оплачивается. Жить-то надо. Люди выбирают свой путь.
– Так все цинично?
– Не знаю, как это назвать. Может, человек так понимает себя, выбирает такой способ жизни. Бог ему судья.
У нас, например, требуют патриотическое кино, но никто толком не может сказать, что это такое. Вот художники и пытаются угадать.
– То есть «чего изволите»?
– Не «чего изволите», а угадать. Это можно назвать госзаказом.
– По вашим ощущениям, коллеги готовы к нему?
– Смотря что под этим подразумевать.
За всех я не могу говорить. Все люди разные. Все пытаются найти свою нишу и существовать там. В том числе, наверное, и на уровне госзаказов.
– Трудно представить, чтобы «Шапито-шоу» снимался, как госзаказ.
– Трудно. Это совершенно свободная картина. Но это говорит о том, что все работают по-разному.
– Много говорят не только про особый путь России, но и про особенности и традиции российского кино. Однако, Карен Шахназаров в одном интервью сказал, что итальянского кино больше нет, и никто об этом не плачет. Может, не стоит искать какие-то особенности нашего кино, и есть смысл развиваться вместе с остальным миром?
– Мне трудно прогнозировать куда дальше пойдет процесс. У нас нет опыта жизни в тех условиях, в которых мы живем. Это совершенно принципиально новая ситуация. Трудно делать прогнозы. Во всяком случае я не совсем понимаю, как дальше будет развиваться кино, если оно вообще будет развиваться. Главное то, что пока остается – картины снимаются и не доходят до зрителя.
– При этом государство, пусть частично, но вкладывает в них деньги…
– И потом списывает. Сняли, и – все. Хорошо, если какую-то награду получит фильм.
Во всех странах механизм отлажен таким образом, что кино приносит прибыль. Причем, фантастическую прибыль. Я уж не говорю о том, что при большевиках кино приносило такие доходы, что всю социалку нам местах поддерживало.
Я хочу сказать, что все дело в политической воли государства. Только его руками можно реанимировать такую огромную и сложную отрасль, и превратить ее в доходную. Это должно сделать государство. Не союзы кинематографистов, не отдельные студии и продюсеры, это должно быть государственной задачей. Иначе ничего не будет. У любого государства есть обязанность сохранять отечественную культуру. Кинематограф часть этой культуры. значит, государство должно помогать ему.
– Вы согласны, что российские фильмы не конкурентноспособны на мировом рынке?
– Кинематограф, как отрасль в той же Америке, конечно, более развита, чем в России. Следовательно, продукцию трудно сравнивать по зрительскому потенциалу. Но это не говорит о том, что в России нельзя снять хорошую картину. Потому что остается главный вопрос: дойдет фильм до зрителя или останется на уровне фестиваля?
– По мнению специалистов, любой российский фильм с бюджетом более двух миллионов долларов не может окупиться.
– Да, это так. Что-то около того.
– Как же тогда понимать, что бюджеты некоторых фильмов во много раз больше этой суммы?
– Этого я не понимаю. Это больше вопросы для Счетной палаты к студии-производителю: как и куда ушли деньги.
Дата интервью: 2012-05-27
