Один из старейших членов Российского имперского союза-ордена считает, что восстановление монархии в России возможно. О том, что нужно для этого сделать, почему этого не случилось при Ельцине, и откуда эмигранты получали информацию о жизни в Советском Союзе, он рассказал в интервью.
– До перестройки, распада СССР вы никогда не были в России?
– Никогда.
– Насколько ваши ожидания совпали с тем, что увидели?
– Абсолютно совпали. Эмигрантские газеты, писали о том, что тут делалось. Я думаю, что в эмиграции больше знали о том, что происходит в Советском Союзе, чем те, кто жил в нем. Ничего особенного я не увидел, когда приехал. Единственное, что не понравилось, когда приехал в первый раз, в 1995 году, в Петербург – это грязь.
Тогда я имел честь сопровождать Великую Княгиню Леониду Георгиевну, когда перевозили прах Великого Князя Кирилла Владимировича и Его Августейшей Супруги Виктории Федоровны для перезахоронения в Великокняжеской Усыпальницы Петропавловского Собора. Когда подъезжали к Петербургу, а мы были на пароме, везде была ужасная грязь. Это на меня произвело ужасное впечатление, а в остальном все нормально.
– И люди тоже не произвели впечатления?
– В первые два приезда с Великой Княгиней мы встречались с официальными лицами из правительства, и все было нормально. Потом, когда я приехал один, то заметил невероятное хамство, которое, конечно, было мне непривычно, грубость в магазинах. Скажем, в Америке никто даже представить себе не мог, чтобы какая-то продавщица может грубо обращаться с покупателем, это просто недопустимо.
С другой стороны, поразило еще то, сколько людей бывает в храмах. У нас в эмиграции в церкви было десять-двадцать человек, а тут сотни.
Во время второго приезда я принял участие в перезахоронение праха Великого Князя Сергея Александровича в Москве, нашли его на какой-то московской парковке, а похоронили в Новоспасском монастыре. На меня это событие произвело большое впечатление. Это была такая трогательная картина, я ее не забуду никогда. Собрались тысячи людей. Старичок, ему было лет девяносто, стоял на коленях и крестил Великую Княгиню.
– Вы знали, что коммунисты гордились тем, что создали новый вид человека – гомо советикус?
– Знали, и надо признать, что они в какой-то степени добились этого. У нас столько книг печаталось о жизни в России, про концлагеря, советский быт. Об этих книгах ничего не знали в Советском Союзе. Для нас жизнь в нем не была тайной, и мы знали, что коммунисты старались сотворить другого человека, нерусского. Знали, что сажали в концлагеря при Ленине и Сталине, даже за то, если вы будете говорить, что вы русский. Никто не имел права говорить об этом. Сейчас этому удивляются, но так было.
Во время войны Сталин понял, что надо что-то делать, и вспомнил про всех героев в русской истории. Тогда многие поверили, что будут перемены и получится победить, как они говорили, фашистов. Но это неверно. Они нацисты, а не фашисты, это две разные вещи. Все думали, что станет больше свободы, если открылись церкви, и после войны жизнь станет другой. Но ничего не случилось. После войны все стало, как до нее. Русский народ снова был обманут.
– Потом Хрущев обещал показать последнего попа по телевидению…
– Да, именно при нем начались опять страшные гонения на церковь. Об этом мало кто говорит.
– И все-таки вы приехали жить в Россию жить насовсем…
– Это была мечта. Если бы вы знали, какое счастье, когда все вокруг говорят по-русски.
– Дети тоже вернулись?
– Пока нет. Но я уверен, что они вернутся. Одна из моих дочерей уже живет в Москве, и ее дети учатся в московской школе. Они все довольны. Ее муж тоже там работает. Он эмигрант, сын священника о. Георгия Ларина.
– Получили гражданство?
– Еще нет. Есть сложности. Потому что созданы какие-то не совсем понятные условия, или есть секретная директива, чтобы старым эмигрантам его не давать.
– А как же заявления президента о возвращении соотечественников?
– Они все только говорят. Как пример, моя сестра должна каждые три месяца уезжать из России, чтобы потом снова получить разрешение на въезд в нее. Это безобразие касается в основном старых эмигрантов. Кажется, они просто не хотят видеть в стране внуков белых эмигрантов. Но ведь мы и наши дети говорим на русском.
– У вас тоже были проблемы с получением гражданства?
– У меня были большие проблемы, но все решилось чудом. Я бывал в России вместе с Великой Княгиней. Она хотела помочь мне получить русское гражданство, у нее были хорошие отношения с русским послом во Франции. Были готовы все документы, и я уже должен был его получить, но посла отозвали в Россию, прислали другого. Я несколько раз подавал прошение о гражданстве, и каждый раз не получалось.
– Как объясняли отказ?
– Никак. Они даже никаких намеков не делали. Спрашивали: как вы докажите, что вы русский? Кому я должен был доказывать? Господи, мое доказательство то, что мой отец – офицер царской армии, бабушка закончила Смольный институт. Вот их документы. В ответ – ничего.
Гражданство я получил чудом. Во второй мой приезд с Великой Княгиней в Россию – это было перед захоронением Великого Князя Сергея Александровича — к ней с визитом пришел мэр Москвы Лужков. Мы сидели за столом – Лужков, его заместитель, Великая Княгиня, я и еще какой-то казак. Говорили, что-то обсуждали. Лужков спросил меня: «Вы из Курска?». С чего он решил, что я из Курска, непонятно. «Нет», – отвечаю, а знакомый мой, шутя сказал, что я американский шпион», и попросил меня показать ему мой американский паспорт. Я рассказал, что никак не могу получить российское гражданство. «Это безобразие, – сказал Лужков. – Дайте мне ваши документы». На следующий день я уже стал гражданином России, но узнал об это только через два месяца, когда моя жена в очередной раз пошла в российское посольство в Америке относить документы на его получение. Посол ей сказал: «Поздравляю. Вашему мужу дали гражданство», и принес ей документы.
– Эти проблемы существовали только при Ельцине? Сейчас ситуация изменилась?
– Не могу вам сказать, но моя сестра как только не пробовала получить его, и все было бесполезно. Думали, может, ей для начала надо будет украинское получить, но и там ничего не вышло.
– В середине девяностых в сми на полном серьезе обсуждали идею о восстановление монархии в России. Ельцинский охранник Коржаков активно ее поддерживал, были версии, что на престол будет возведен Георгий, а Ельцин будет, как регент. Вы что-то знаете об этом? Это было серьезно или просто попытка пощупать общество?
– Мне кажется, Ельцин серьезно думал об этом. Когда он посещал Париж, то всегда делал визит Великой Княгине. Это производило фурор среди ее соседей – целая кавалькада машин подъезжала к ее скромной квартирке, которую она снимала недалеко от здания царского посольства. Но потом как-то эта идея затихла, и в общем, ничего не вышло.
– Есть мнение, что большевики ничего не знали о России, так как много лет жили в эмиграции. Что знали эмигранты о жизни в России? Тем более, что они тоже строили планы о ее обустройстве. Насколько они понимали истинное положение дел, да еще с учетом территории?
– Мы знали все, что происходит в России.
– По-вашему, не стоит от них ждать такой же опасности, как от большевиков?
– Я не могу с этим согласиться. Мы знали все, что тут происходило. Ничего нового, когда вернулись, не узнали. Знали все, начиная с того времени, как к власти пришел Ленин, и раздробил Россию на советские республики. Мы ведь живем не в России, а в Российской Федерации, понимаете? Я не могу представить, чтобы в России не было Украины, Казахстана, Прибалтики. Это абсурд! Но коммунисты добились своего. Я думаю, что и революция была сделана иностранными силами для того, чтобы разделить Россию на советские республики.
– После первой мировой войны империя распалась, но именно большевики сделали все, чтобы вернуть все бывшие территории.
– Никакого объединения не было. Это ошибочное мнение. Совершилось разделение Российской империи. Скажем, к примеру, Мордовская республика. Что это такое? Или Азербайджан, азиатские республики. Когда все улеглось, то все уже считали своей родиной Мордовию, Казахстан, Азербайджан, а Советский Союз стал не нужен, с ним можно попрощаться.
Я говорю совершенно объективно. Коммунисты не объединили Россию, такой она была только при императоре.
– Но как же тогда право наций на самоопределение?
– А что это такое? Что за глупость? О каких нациях можно говорить, если их никогда не существовало? Это советское понятие, а не русское. Разве когда-нибудь существовал Казахстан или Азербайджан? Или азиатские республики – «брюхо» России? Их ведь никогда не было.
– Вы родились в Берлине…
– Да, и жил в Германии с рождения в 1941 году до 1951 года. Если вы хотите спросить о нацистах, то знаю о них только по рассказам.
– Что вам рассказывали?
– Никто из русских серьезно на них не смотрел. Немцы доверяли старым эмигрантам, потому что знали, что они антикоммунисты. Да и пропаганда во время войны говорила, что они освобождают Россию от коммунизма. Многие в это верили.
– Но как же идеология нацизма о славянах недочеловеках?
– Те, кто читал «Майн кампф», конечно, знали про это, но большинство русских в это не верило. Дескать, это все пропаганда. Нацистская пропаганда была отвратительной для каждого верующего человека. Да и немецкая аристократия так не думала.
– И все равно – можно ли объяснить Бабий Яр, Хатынь, уничтожение мирного славянского населения?
– Во-первых, все это немного преувеличено. Конечно, зверства были, и понятно, что никакой русский человек не может быть на стороне нацистов. Никто – не монархисты, ни антикоммунисты. Тем более, мы знали, что между нацистами и коммунистами никакой разницы нет – и те, и другие уничтожали все святое. Правда, в России уничтожено было больше, немцы не трогали церкви. Они хотели уничтожить ее после войны – Гитлер хотел снять папу римского и создать свою мировую религию. Но православные никак не могли быть на стороне нацистов.
– Но ведь немецкие войска встречали не только с хлебом-солью, но и с иконами…
– Потому что люди верили, что они пришли спасти их от коммунистов. Не забывайте, что они помнили ужасы советской жизни, как коммунисты уничтожали свой народ. Для них это была вчерашняя реальность. Им было все равно, кто их освободит – хоть китайцы.
Доказательством тому – открывались новые фермы, банки, восстанавливался бизнес. Это было невероятно, и об этом мало кто говорит сегодня. Но вот что интересно – московская патриархия в то время молилась за Гитлера.
К тому времени, когда нацисты вошли в Россию, было уничтожено девяносто процентов церквей. Действующие по пальцам можно было пересчитать. Немцы открыли все храмы в Белоруссии, Украине. Открылись тысячи церквей. Все они считались московской патриархией, признавали старшинство Сергия, но молились за Гитлера. Потому что считали его освободителем. На каждой службе молились за него. Об этом тоже мало кто говорит сегодня.
– Зарубежная церковь тогда не влияла на них?
– Нет. У них не было контакта. Когда нацисты уходили, то много священников ушло с ними. Наша, Зарубежная церковь сразу наполнилась ими, а в Советском Союзе появились новые, свои, советские.
– Как вам удалось спастись от красного террора, ведь русских эмигрантов, как известно, должны были высылать в СССР?
– Нас спас советский офицер. Это был настоящий русский человек. На него большое впечатление произвела наша бабушка, как она с ним разговаривала. До революции она закончила Смольный институт.
Фактически он спасал нас от голода – кормил, доставал какую-то еду. Нас было пятеро – бабушка, няня, я, мой брат и старшая сестра. Родители остались в Берлине, а нас по приказу Гитлера вывезли из города в небольшое село еще до наступления Красной Армии. Он приказал вывезти всех стариков и детей от бомбежек в конце 1944 года, они были каждый день.
В наш дом два или три раза попадала бомба. Я это запомнил, потому что для нас это было смешно. Все говорят, что дети переживают бомбежки. Ничего подобного. Нам было смешно. Когда начиналась бомбежка, мы с третьего этажа бежали в подвал. Один раз бабушка сидела рядом с печкой, а бомба попала в чердак, и, видимо, в трубу. Печка взорвалась, и сажа покрыла бабушку. Мы так хохотали, когда ее увидели всю в саже! А она была такая чопорная, и вдруг – вся в копоти.
– Чем занимались ваши родители в Берлине?
– Папа был таксистом… Что вас удивляет? Вы думаете, в войну не было такси? Конечно, было. Мама занималась домашним хозяйством, воспитывала детей. С нами жили бабушка и няня.
После войны папа попал в английскую зону, и его хотели выдать советским представителям. Вот такие были дорогие англичане. Иногда вспоминаешь это и думаешь: какие они все-таки сволочи! Но папе все-таки удалось спастись.
Мы оставались в советской зоне, и нас охранял советский офицер. У него был приказ расстрелять нас, это был приказ Сталина: убивать всех русских эмигрантов. За что – непонятно.
Каким-то образом он связался с офицером из английской зоны, и тот сообщил, что наш папа пытается узнать, где мы, живы ли? Представляете, советский офицер не только не расстрелял нас, но и спас. Ночью, тайком, на грузовике, забросав в него наши вещи и нас, вывез в английскую зону. Причем, мы лежали на дне кузова, а сверху побросали вещи. И еще, помню, нам, детям, он дал по шоколадке, который мы поклялись довезти папе с мамой. Но пока ехали, съели. По тем временам, шоколад был роскошью.
На границах зон проверяли каждую машину. Как пропустили нашу, не знаю, но мы доехали до английской зоны и встретились с родителями, которых не видели больше года.
Долгое время мы жили в лагере для перемещенных лиц, в таких лагерях жили люди не имеющие гражданства, у них не было паспортов, только билет от Лиги наций. В нашем лагере было три тысячи человек. Мой отец был начальником полиции лагеря. Его друг, капитан царской армии Тронин, был председателем лагеря. Сразу же построили церковь, школу, и я ,как и другие дети, ходил в русскую школу. Фактически в Германии я никогда не ходил в немецкую школу, только в русскую. Жили все в бараках.
Еду нам привозили, но были и свои огороды. Такие же маленькие, как у советских людей. На них выращивали все, что могли. Сказать, что жили замечательно, конечно, нельзя, но наша семья получила свое место в бараке.
Для тех, кто смог убежать из советской зоны, делали фальшивые документы. Причем, многие перебежчики были не только эмигранты, бежали и простые советские люди, и мы их спасали. Эмигрантов все равно на родине ждал бы или расстрел, или лагерь, они все считались изменниками.
Мимо нашей зоны проходили поезда, и из них выбегали советские, оставались в лагере. Старых эмигрантов англичане пускали, а новых заставляли уезжать. Но мы все равно старались им помогать. Так началась вторая волна эмиграции, она пополнила старую. Но это были совсем другие люди, они были более умные, чем наши старые эмигранты. Старые эмигранты сидели на чемоданах, ничего не делая. То есть они работали, для жизни, но говорили так: «Мы не открываем чемоданы, потому что скоро поедем в Россию». У новых эмигрантов, мы их называли «советские» было совсем другое отношение к жизни – они считали, что никогда больше не поедут в Россию. Они начинали свой бизнес, покупали дома, стали поддерживать церкви, строить фабрики, создавать рабочие места, помогать старым эмигрантам.
Когда мы переехали в Америку в 1951 году, то никакой помощи не было. Ни от кого. Это сейчас эмигранты получают пособия. Полгода жили в подвале у одного знакомого, Минско-Пинского (так называли людей, приехавших в Америку еще до революции, на заработки), который разрешал нам пользоваться уборной наверху раз в день. Подвал был неприспособленный для жизни, но жить где-то было надо.
Потом отец получил работу на спичечной фабрике, которая принадлежала русскому из старой эмиграции, он нанимал только русских, и таким образом помогал тем, кто приезжал. Папа работал у него ночным сторожем. Мама работала у старого еврея, который очень любил Россию, и все время говорил, что отдаст все, чтобы вернуться в царское время, в Одессу и пожить там два-три дня. Он тоже нанимал только русских. Мама работала у него на кошерной фабрике. Получалось, что мама работала днем, папа ночью, и они практически не видели друг друга. Ужасно было, нелегко. Но благодаря этой работе мы смогли переехать из подвала в квартиру в районе для черных, в Бруклине. Мы были единственной семьей белых в целом квартале. Жилье там было дешевое, около 27 долларов в месяц.
Там мы прожили десять лет, пока наконец не получили новую квартиру в нормальном районе. С ней нам помог бывший советский, который уехал из СССР. У него было трое детей, и нужна была нянька. У нас была бабушка и нянька, и он в обмен сдал нам квартиру.
– Вы служили в американской армии. О ней мы знали только по фильмам. Они похожи на то, что было на самом деле?
– А так и было, как в фильмах. Я не могу сравнивать американскую армию с другими, в них не служил. Вступил в нее добровольцем, когда началась вьетнамская война. Помню, что американцы часто отступали, а русские – наступали, так как они хотели воевать с коммунистами. Мы даже мечтали: «Сначала победим их во Вьетнаме, а потом прорвемся в Советский Союз, и погоним их оттуда».
Но вместо Вьетнама меня послали в Корею. Там я прослужил полтора года. Через год после возвращения мне повезло: вместе с другими тренировал американских новобранцев перед отсылкой во Вьетнам. Так как времени свободного было много, поступил в вашингтонский университет, стал учить русский язык. На каком-то экзамене нашел ошибку в задании у профессора. Мне сказали: «Этого не может быть, потому что в Монтрее лучшая школа языков». Это было правдой, школа там была одной из лучших, в ней преподавало много русских. Но я настоял: «Мне наплевать, кто сделал эту ошибку, но тут ошибка».
Потом, на учениях вдруг прилетает вертолет, ищут меня. Я не понимал, что случилось, вроде бы ничего плохого не сделал. Меня привезли к генералу, я был весь в грязи после учений, даже не дали времени, чтобы переодеться: «Генерал срочно хочет видеть вас».
Захожу. «Это вы нашли ошибки на экзамене?» – спрашивает он. «Да, я». «Так вот что, – говорит он, – мы хотим предложить вам преподавать русский язык у нас». Я подумал и согласился. Все равно это лучше, чем ползать в болотах. У меня было два урока в неделю. Быть в форме я не имел права, только в штатском. Преподавал офицерам, так как был унтер-офицерам и не мог кричать в форме на майоров и полковников, а в штатском мог.
– Как вы стали монархистом?
– Я был им с детства. Мои родители были монархистами, и наша православная церковь тоже монархистская. С семи до восемнадцати лет я прислуживал в храме, ни одной службы не пропускал. Вот видите фотографию? На ней Владыка Иоанн Шанхайский, рядом я с братом.
Владыка Иоанн (его канонизировали, он теперь святой) был архиепископом и ярым монархистом. Мы вообще не признавали духовенство, которое не разделяло монархические взгляды. Священник не мог быть не монархистом. Я до сих пор так считаю. Такое у нас было воспитание.
В Америке ходил в русскую школу, у нас и форма была своя, с погонами. Учились по четвергам и пятницам вечером, и еще была суббота полностью. В то же время ходил и в обычную американскую школу.
– Как относилась эмиграция к тем царским офицерам, которые стали служить в Красной Армии?
– Конечно, такие были. Из них фактически и состоял весь командный состав Красной армии. Мы их считали изменниками. А как по-другому было смотреть на них? Они спасали свою шкуру в то время, когда офицерство уничтожалось.
Эмиграцию нужно делить на две части, если не на три. Была небольшая часть социалистов, их было процентов пять, не больше. Большая часть эмиграции были солидаристы, и вторая половина – монархисты. У солидаристов был свой план – поменять коммунистическую партию на свою.
– К кому можно отнести НТС?
– Национально Трудовой Союз – это и есть солидаристы. Они были очень сильны во время войны, и активно поддерживали Гитлера и Власова. После войны их стало меньше, а социалистов вообще не осталось. А в девяностые годы идея монархизма стала более популярной.
– Что за история, когда вы встречали Хрущева с пикетом?
– Он приплывал в Нью-Йорк на пароходе. Мы наняли катер, чтобы его встретить. Полиция запретила нам подходить к его пароходу близко, сказали, что будут стрелять, если мы это сделаем. Но мы все равно провели акцию.
Он видел нас. Даже вышел на палубу, увидел наш бело-синий-красный флаг, и сразу удрал с палубы.
Мы устраивали акции и когда приезжал Брежнев.
– В России 7 ноября является Днем примирения, а монархисты объявили его Днем непримиримости…
– Мы всегда воспринимали этот день именно так – непримиримость к советской власти. Мы считаем, что примирение с коммунистами недопустимая вещь.
– Вы сказали, что живя в США, знали о жизни в СССР больше, чем советские люди. Можно представить это, начиная с шестидесятых, когда у советских людей появилась возможность ездить заграницу, и были контакты с иностранцами. Откуда информация поступала до этого?
– Мы все знали с самого начала. Мы ведь были воспитаны на книгах Солоневича – «Россия в концлагере» и другие.
– Тем не менее, В послевоенные годы, поверив Сталину, эмигранты стали возвращаться в Россию. Откуда же поступала информация?
– Давайте разделим эмиграцию. Парижская – это одно дело, а американская, австралийская – совсем другое. В основном, в Советский Союз возвращались эмигранты из Парижа, их обманули и сразу посадили.
Мы знали, что когда Франко спасал Испанию от коммунистов, вся армия республиканцев контролировалась Советским Союзом. Коммунисты в Испании сжигали католические церкви и монастыри, в общем, делали все то же самое, что коммунисты в России. Мы были на стороне Франко. Эмигранты из Америки и из Европы ездили воевать добровольцами против коммунистов. Но французская эмиграция почему-то была на стороне республиканцев, то есть фактически на стороне Советского Союза. Во время Второй мировой войны русские эмигранты во Франции принимали участие в деятельности подпольной французской организации, которая воевала против нацистов. То есть опять они поддерживали СССР.
Французская эмиграция – особая, у нее не было Зарубежной церкви, это была церковь митрополита Евголия, которая подчинялась константинопольскому патриархату.
Если говорить про информацию, то много людей просто бежало из Советского Союза. Возьмите, к примеру, Солоневича. Он со своим братом удрал еще до войны, через Финляндию. Таких, как он, было несколько человек, и они описывали весь ужас, который происходил в России в то время. Солоневич потом стал издавать газету «Наша страна» в Аргентине, она расходилась по всему миру, до сих пор издается. В ней описывалось все, что происходило в Советском Союзе.
– Но как поступала информация при железном занавесе?
– Наши военные имени свои связи в Советском Союзе. Как вы думаете, почему советские украли генерала Кутепова из Парижа? Потому что у них были связи с военными организациями. Стал бы Советский Союз просто так красть людей из Парижа. Для чего это было нужно, если они не боялись? Если бы они тогда получили оружие, и пошли воевать…
Но мы опять возвращаемся ко Второй мировой войне. Ведь миллионы русских хотели воевать со Сталиным. Черт с этим Гитлером, все знали, что он сволочь, но была идея – сначала освободить Россию, а потом избавиться от немцев.
– Это не наивность?
– Нет. Подумайте сами. Вы живете в Советском Союзе, не доверяете своему брату, своей бабушке, своему отцу. Никто ни в ком не был уверен. Как можно было бороться против этого? Вы не можете даже создать организацию из пяти человек, вас бы сразу посадили. Теперь представьте, что пришли бы немцы, и вы уже видите, где враг. Таким образом, с ним бороться легче.
Сколько было нужно немцев, чтобы захватить всю территорию России? Глупо считать, что они смогли бы это сделать. От них можно было избавиться за одну неделю в отличие от коммунистов, которые были везде.
Но все равно, Белая армия, как таковая, не входила в немецкие части. Немцы боялись русских, особенно старых, потому что знали, что они не поддержат завоевание России, и если бы пошли с ними, то только для того, чтобы освободить ее от коммунистов, а потом послать их к черту. Немецкий генералитет знал это лучше всех, поэтому и был против того, чтобы Гитлер напал на Советский Союз. Это была проигрышная история.
– Как вы познакомились с Великим Князем Владимиром Кирилловичем?
– Я вступил в монархическую организацию – Российский Имперский Союз-Орден, когда мне было пятнадцать лет. Первый приезд Великого Князя в Америку организовали мы, имперцы. Тогда я был уже начальником третьего, нью-йоркского отдела, и встречал его. Так познакомился с ним. Потом сопровождал его в поездках в Испанию, других поездках, часто бывал у него во Франции.
– Почему организация называется орденом?
– Одно время у нас была такая вещь: мы дали присягу не жениться, потому что мы считали нашей невестой Россию, и мы должны были ее спасать. Поэтому и назвали организацию орденом. У нас была военная, орденская дисциплина.
– Сколько членов было в нем?
– Не могу сказать, но в каждом городе были отделы. Тысячи были, бесспорно. Сами посчитайте, если организация появилась в 1929 году. Это была одна из самых серьезных монархических организаций в мире, она дожила до сегодняшнего дня, многие ее члены вернулись в Россию.
– При Горбачеве, когда началась перестройка и гласность, стали зарождаться первые партии, появились и монархисты. С другой стороны, по моему личному наблюдению, многие люди тогда были не совсем адекватные.
– Таких, у кого в голове непорядок, много встречал. Но сейчас все по-другому. Приходит молодежь, главным образом, образованная, начитанная, много нормальных людей, которые к монархизму пришли сами.
Мы занимаемся пропагандой, издаем книги, брошюры. Более того, я считаю, что отделение нашего ордена в каждом городе должно быть при какой-то церкви, и особенно молодежь, она должна им помогать.
Сейчас у нас есть большие организации в Саранске и Елабуге. Еще прибавились отделения в пяти городах.
Но мы ничего не скрываем. Есть и такие личности, которые хотят нагадить, пишут анонимные письма с гадостями про других, создают конфликты. Начинаешь разбираться, а вообще ничего нет.
– Как вы отнеслись к объединению РПЦ и Зарубежной церкви?
– Это очень важный вопрос. Я лично был против объединения РПЦ с Зарубежной церковью по двум причинам. Первая – сергианство, вторая – экуменизм. Обвинять митрополита Сергия в том, что он стал работать с коммунистами и Сталиным, я не собираюсь, потому что не знаю, кто и как повел бы себя, окажись в такой ситуации. Но и оправдывать сергианство недопустимо, Церковь не спасается таким образом. Тогда у нас не было бы никаких святых и мучеников.
РПЦ вошла в Совет мировых религий. Это недопустимо. Что нашему духовенству делать с этими колдунами, дьяволопоклонниками и прочей ересью? Они вошли в него, когда им приказала советская власть. Послушались ее, а для чего? Распускать по всему свету сказки, что в Советском Союзе церковь свободна. Вот для чего это было сделано.
Когда началась дискуссия об объединении РПЦ и Зарубежной церкви, мы настаивали, чтобы РПЦ вышла из этого сборища колдунов и прекратила хвалить и делать святого из митрополита Сергия, а потом собрать Собор и выбрать патриарха. Девяносто процентов представителей Зарубежной церкви поддерживали такое решение.
Я был на объединительном съезде в Сан-Франциско, как член общественной организации – имперского Союза. Все зарубежники были настроены решительно против. И что же вы думаете? Обманули всех. В конце съезда вдруг выясняется, что церкви объединяются. Все стали спрашивать: как же так? Условия не выполнены, а решение принято. Нам ответили, что все уже решено, и девяносто процентов членов проголосовали за объединение. Но ничего подобного не было. Это я говорю вам как участник события.
– Получается, что иерархи Зарубежной церкви предали?
– Да, предали. Почему они так сделали, я не знаю, да и нашего митрополита, других епископов, настоящих, как я их называл, к тому времени уже не было в живых. От той Зарубежной церкви, которая была раньше, ничего не осталось. Решение принимала молодежь, многих я знал с детства, они уже обамериканились.
На самом деле, с РПЦ объединились не все православные церкви за рубежом. Сейчас в эмиграции, к сожалению, есть пять юрисдикций. В Южной Америке церковь не вошла в РПЦ. Что говорить, если в моей семье дочка ходит в храм одной юрисдикции, я в другую. Это семейная трагедия. Многие начинают ссориться из-за этого.
– В 1981 году вы организовали первый тираж икон Николая Второго.
– Это правда.
– Не совсем понятно, откуда такое почитание? По сути, самый бездарный царь оказался святым.
– Это неправильный подход. Если бы вы прочитали книги про императора Николая Второго, которые издал Тальберг, то увидели бы совсем другую историю. Это один из лучших царей, потому что он больше остальных сделал хорошего для России. Именно при нем были приняты самые лучшие и прекрасные законы. Советские историки унизили и обругали его, ведь никто не говорил о том, сколько добра он сделал.
– Простите, но как же влияние его психически неуравновешенной супруги..
– А вы когда-нибудь читали ее письма? Почитайте.
– Или тот же Распутин.
– Убийство Распутина я считаю ужасным. Не знаю, как вы смотрите на него, я совсем по-другому. Он не был ангелом или демоном. То, что у него было полно любовниц, полная ерунда. То, что это вранье, было доказано полицией еще в царское время. Но то, что он помогал царевичу – бесспорно.
– Но вы же не будете отрицать его влияние на кадровую политику царя?
– Никакого влияния не было. Об этом можно много говорить, но есть доказательства, что ни один его совет по кадровым вопросам император не принимал. Никогда. Даже если на него пыталась оказать влияние императрица. Это все выдумки. Николай Второй писал ей в письме: «Не вмешивайся в эти дела», когда она хотела ему что-то подсказать.
Историю перевернули вверх дном. Я очень хотел бы, чтобы царь поступил как иранский шах, когда услышал что его генералы устраивают в стране революцию. Он бросил все дела, и поехал в Иран. Когда приехал, его хотели арестовать на вокзале. Тогда шах подозвал к себе солдата и приказал застрелить революционеров. Так кончилась вся революция. Так должен был сделать и Государь, но он не хотел проливать кровь.
– Тем не менее, от престола он отрекся…
– Было ли вообще отречение? Документа об этом не было. Его придумали в 1925 году. Мало ли что было опубликовано? Сейчас документы говорят о другом, что не было никакого отречения. Это был военный переворот, и генералы, сукины дети, арестовали его. Недавно была опубликована статья одного епископа Московской патриархии, где говорится, что не было и революции, это был военный переворот. Факт в том, что его окружили военные и заставили, но специально он ничего не подписывал. Подписана была одна бумага, и то говорили про нее, что она фальшивая. Написана она карандашом, а карандашная подпись не является легальной в государственных документах. Вы просто не представляете, как много есть интересных фактов, которые не сходятся с тем, что нам говорят.
– Монархическое движение сегодня – это активная политическая сила, которая хочет прийти к власти, или кружок по интересам?
– Мы думали о регистрации РИС-О в России, чего раньше не собирались делать. В Америке она является «нон-профит», т.е. «не для прибыли» а в России – образовательная, благотворительная организация. Не более того. О какой борьбе за власть мы можем говорить? Мы сможем что-то сделать, если у нас будет достаточно для этого имперцев в государственной думе.
– Любая партия начинает с малого…
– Нет. Я считаю, что имперцы должны быть везде, во всех партиях. То есть работать так, как это делали всегда масоны.
– Еще одна масонская ложа?
– Совершенно верно. Иногда даже не стоит говорить вслух, что ты имперец. Нужно, чтобы везде были свои люди, и тогда при благоприятном положении дел можно будет провести всенародный референдум.
– Вы думаете, монархия может вернуться в Россию?
– Бесспорно. Я в это верю. В России все возможно.
– И как же быть тогда с Прибалтикой, Казахстаном, Азербайджаном, Финляндией?
– Давайте смотреть просто. Финляндия и Польша должны быть свободными. Государь собирался дать им свободу после первой мировой войны. Прибалтийские страны не могут быть самостоятельными. Они могут входить в монархическое сообщество, ведь у Англии есть сообщество со своими бывшими колониями, такими как Канада или Австралия. Это идея мне нравится, но она не моя, а Великой Княгини. Она считает, что эти страны, которые сейчас существуют, мы не признаем, все равно будут частью Российской империи.
– Вы уверены, что ООН признает?
– Кому интересно: признает они или нет? Черт с ними. Их вообще закрыть надо. Если это случится, то придется признать, никуда не денутся.
Дата интервью: 2011-12-22
