Известный публицист признался, что написал заявление о выходе из русского народа. О том, как антисоветские анекдоты начали процесс развала Советского Союза, почему власть перестала бояться интеллигенцию, и тайне своего перстня, он рассказал в интервью Городу 812.
– В последнее время заметно, что вы стали уделять внимание внешнему виду – поразили всех своим красным пальто, на фотографиях в соцсетях вы в модной одежде. Это связано с тем, что нужно быть современным?
– Нет, просто довольно много времени провожу в Европе, и за мной тащится хвост европейского щегольства, естественного для того общества. Ну и плюс к этому – почему нет? И не забывайте, что одежда – это способ дразнить. Дураки и гуси существуют для того, чтобы их дразнить.
– Именно поэтому в каждом новом посте в инстаграме вы в разной одежде?
– Честно говоря, я не следил за этим.
– У вас такой большой гардероб?
– Это я щеголь такой. Меня заразили щегольством Милан, Рим, Париж, мой друг доктор Курпатов, да и тот же Шнур.
– Обратил внимание на ваш перстень, вы всегда с ним. Он что-то значит для вас?
– Слушайте, такое русским нельзя носить (смеется). Я не русский, мне можно. Мой папа из племени каманча вообще в перьях ходил. Нам, каманчам, это абсолютно органично. Я еще мало чего цепляю на себя.
– Тайну перстня откроете?
– Его сделала московская ювелирная фирма «Анзу».
– По вашему заказу?
– Они сами сделали. Мне он понравился, и они предложили мне его и еще несколько изделий, чтобы рекламировать их попутно. У меня с ними деловые отношения.
–Вы остаетесь советником Константина Эрнста?
– Да.
– Можете сказать, что ему советуете?
– Чисто технологические вещи.
– Хотя бы один пример.
– Грубо говоря, такие, как может этот мальчик иметь успех или не может? Сколько будет стоить раскрутка такого-то диктора или ведущего? Достаточно хронометража для такого-то шоу? Я же профессионал-телевизионщик, который знает это дело наизусть.
Другое дело, что телевизионная профессия вместе с телевидением медленно, но уходит в прошлое, и, слава богу, умирает. Но знаний о нем во мне преизбыточно. Мы никогда не касаемся в разговорах с Эрнстом ни политиков, ни политики, он знает, что со мной на эту тему разговаривать нельзя.
– Как вы думаете, почему Константин Эрнст и Олег Добродеев, в принципе, образованные и интеллигентные люди, возглавляют самые пропагандистские каналы?
– Это вопрос не ко мне. Спросите у них. Меня вообще ничто не смущает – ни то, что человек возглавляет оппозиционный канал, ни то, что он возглавляет пропагандистский канал. Я – исследователь. Я наблюдаю. Меня устроит любой вариант, лишь бы у меня была возможность фиксировать и иметь чистый результат. Мне интересно посмотреть, что может быть.
– Как Клим Самгин?
– Нет. Я эту историю не читал, и вообще не читаю, и никогда не читал художественную литературу.
– Может, тогда объясните, почему русские любят больше наблюдать, чем действовать?
– Я не русский и не знаю до такой степени русских. Я написал заявление о выходе из русских.
– На чье имя писали заявление?
– Ни на чье. Для меня нет начальников. Я образно говорю, что написал заявление и ушел.
– Как вы думаете, почему в ситуации с московским режиссером Серебренниковым интеллигенция подняла шум-гам, и в то же время, когда в отношении фильма Алексея Учителя раздаются угрозы физического воздействия – полная тишина?
– Во-первых, не полная тишина. Во-вторых, надо понимать, что с Учителем случилась забавная ситуация. «Матильда» – абсолютно кремлевский проект, реклама монархии, скреп, бреда, религии и всего с чем это связано. То, что они между собой перецарапались, случилось потому, что Кремль думал, что сможет вырастить отморозков, и они всегда будут двигаться в нужном направлении, что сибирская язва, которую они вырастили, будет действовать выборочно и по их указке, но она оказалась хаотичной и неуправляемой. Жалеть Учителя нечего. За что его жалеть? Кто он такой, и о чем мы говорим? Мы говорим о тоскливой, скучной, костюмированной спермодраме, на совершенно неактуальную и ненужную тему.
Что касается Серебренникова, то я ни в каких рыданиях по его поводу не заходился. Мне эта тема немножко чужда, и я не очень понимаю, что произошло на самом деле.
– Но в случае с ним домашний арест, а в случае с Учителем – попытка поджога студии на Крюковом канале, поджог автомобиля и угрозы поджогов кинотеатров, где будет демонстрироваться фильм.
– И будут еще и кровь, и погромы, и не такое будут поджигать. Когда вы поймете, что между словом «религия» и словами «экстремизм», «терроризм» надо ставить знак равенства, то у вас исчезнут вопросы.
Возгонка религиозных настроений никогда не заканчивается ничем другим, кроме погромов, убийств, варфоломеевских ночей, врезаний в башни-близнецы, костров инквизиций, проклятий, войн и взаимной ненависти. Ни к чему другому за всю историю существования религия не приводила, она и не умеет ничего другого. Она умеет учить только ненависти к тем, кто думает иначе. У нее нет другой функции.
– Но пальчик в рот им уже положили…
– Им не только положили пальчик в рот, им дали полную волю. Их вырастили, разогрели, вскипятили. Им дали иллюзию абсолютной бесконтрольности и безнаказанности. Самое интересное, что последняя продолжается. В другой ситуации весь Следственный комитет стоял бы на ушах, и вычислили бы всех причастных. Сейчас наблюдается полное нежелание что бы то ни было предпринимать. Даже те звонки, которые парализовали торговые центры, вокзалы, аэропорты…. Ведь вылез какой-то православный молодчик, взял на себя ответственность за всю эту какую-то «Святую Русь».
– Вы согласны с мнением режиссера Вырыпаева, которое он высказал в открытом письме в связи с ситуацией вокруг Серебренникова, что творческой интеллигенции не стоит сотрудничать с властью?
– Честно говоря, я вообще не воспринял это письмо, потому что оно интеллигентски слезливое и дуалистичное – опять про Сталина, покаяние…Пора забыть всех этих давным-давно сгнивших мудаков, как страшный сон, и понять, что из этой истории, в любом ее виде, выдавливается эликсир ненависти, вражды и регресса. Надо прекратить вообще все эти игры. А они опять туда же лезут. Поэтому всерьез относиться к письму Вырыпаева не стал бы.
Что касается сотрудничества с государством, тот в этом вопросе он прав. Надо понимать, что с государством лучше ничего общего не иметь. Это враги.
– Но если сравнить подписи в письмах поддержки Серебренникова со списками доверенных лиц Путина, окажется много совпадений.
– Ни и что? Это нормально, потому что к Путину может быть сложное отношение, и к Серебренникову может быть такое же. На самом деле, заметных, видных людей в этой стране удивительно мало. Ничего удивительно в этом нет, больше их не станет, потому что нынешняя молодежь не хочет иметь ничего общего ни с той, ни с другой коалицией.
– Вы делаете такие выводы из общения с ней?
– Конечно. У меня много друзей рэперов. Я хорошо знаю молодежь, мне часто приходится выступать с лекциями в университетах, на их собраниях. Я смотрю на них и понимаю, что им одинаковы и те, и те другие: «Чума на ваши оба дома». Они не хотят иметь ничего общего с ними.
– Думаете, им все равно, что Путин навсегда?
– Их это не интересует. Они адаптировались к этой ядовитой среде, и ухитряются выживать, делать вид, что им нравится в ней. Они восприняли правила игры так же, как мы с вами когда-то, выросшие под звуки гимна Советского Союза и портретами членов Политбюро, воспринимали правила игры, с которыми бессмысленно спорить, и под которые можно было только подстраиваться.
На Тибете гораздо меньше давления, поэтому туда поступает мало кислорода в кровь, и надо вырабатывать особый ген, который способен позволить гемоглобину связать больше кислорода, чем у нас с вами. У тибетцев есть этот особый ген. У нашей молодежи есть ген адаптации к этой нечисти, и они, в общем, очень успешно живут.
– Наша интеллигенция до сих пор считает, что она – совесть нации. Это факт или диагноз?
– Мало ли что они считают? Чего я буду разбираться с этими кляксами Роршаха? Какое мне дело до них?
Я вижу, что они не способны на твердую, однозначную позицию, которая могла бы избавить их от множества проблем. Все их проблемы от постоянного соплежуйства. Исаакиевкий собор передали попам – это плохо, а вера – это хорошо. Это все равно что сказать, что гнойный бугорок под мышками от чумы и гной из ушей это плохо, а чума – это хорошо.
До тех пор пока они будут ковыряться в своих соплях, толерантности в принципиальных вопросах, они будут загнанными, униженными, сажаемыми, запрещаемыми и так далее. Они сами распустили эту власть. Она боялась их, как огня. Эта власть такая же, как питерская интеллигентская власть. Эта питерщина повязала нас всех, мы все очень похожи. Она есть и в вас, и во мне, и в Путине, причем, примерно в равных пропорциях.
Сегодняшняя власть, которая плоть от плоти всей этой питерщины, хорошо знает ту власть, которая была, и долго жила по ее законам, подчинялась ей, и смертельно боялась интеллигенции, заигрывала с ней, кокетничала, делала любые реверансы. Она стелилась перед Ростроповичем, Глазуновым, Лурье до определенного момента, пока не поняла, с какими трусливыми существами имеет дело.
– Неужели Гергиев тоже трусливый?
– Конечно. У него есть право Лапласа. Так я называю способность человека подстраиваться под любую власть, чтобы ему не мешали делать собственное дело. Лаплас был страстным поклонником Наполеона, разражался эпистолами по поводу того, какой тот гений и покровитель наук. Когда Наполеона свергли, он написал несколько разоблачительных памфлетов для того, чтобы от него отстали и не мешали заниматься математикой и астрономией. Правильно сделал.
Вот и у Гергиева есть право Лапласа. Пожалуйста, хотите, мы поклонимся любой власти, лишь бы у нас были сцена, театр, бархат, занавесы, пачки. Все же понятно.
– И Ролдугин?
– Не знаю, не знаком с ним, но подозреваю, что примерно так же.
– Сегодня более или менее понятны те механизмы, которые закладывались для разрушения Советского Союза. Можно ли говорить, что сегодня закладывается нечто похожее под Россию?
– Каких-то загадочных механизмов развала Советского Союза не было. Он развалился абсолютно естественным образом в силу своей социально-экономической, правовой, идеологической бессмысленности и ненужности. Как только генералы КГБ и члены ЦК КПСС начали рассказывать антисоветские анекдоты, сразу стало понятно, что система сгнила и рухнет. Авторитарные, деспотичные системы долго не живут, у них срок годности в среднем, сто лет.
Вот ручки (протягивает руки перед собой. – А.М.), которые вольно или невольно тоже развалили Советский Союз, уничтожая легенду о советском образе жизни.
– А как же «Наши» (национал-патриотическая организация, созданная Александром Невзоровым, а также его сторонниками в 1991 году в Санкт-Петербурге. –А.М.)?
– Это, скажем так, был юношеский романтизм, но я сделал для развала Союза больше, чем для его сохранения, потому что уничтожал веру в советский образ жизни…
– Рассказывая про героизм рижского ОМОНа?
– Это другое. Это опять-таки авантюрное мальчишеское приключение. Чистая романтика. Рижский ОМОН ничего не смог бы поделать, когда к самой советской жизни было внушено такое отвращение через все то, что я делал в том числе.
– Значит, сегодня нет механизмов, которые могут развалить Россию?
– Никто не знает их. По крайней мере, никто не удосужился их вычислить.
– Религия может стать чем-то похожим?
– Нет. Религия – это, скорее, внешняя язва, струпья, истечение гноя и крови. Религия – примета первобытного мышления, невежества, глупости и индуцированного психоза.
– Но когда в Грозном собираются на митинг миллион сто тысяч человек не для протеста против роста цен в ЖКХ или по другим социальным вопросам, а для поддержки братьев по вере в Мньянме, разве это не серьезно?
– Нет, это, конечно, серьезно. Но для того, чтобы они собрались, необходимо было выпестовать и дать свободу этой религии, спустить ее с цепи, хотя конституция и другие нюансы нашей жизни предохраняли от этого. Понятно, что все эти действия незаконны, но они существуют. Чечня вообще особая история. Она демонстративно не соблюдает законы Российской Федерации, и ей это позволено.
Мне интересно посмотреть, с какого конца это загорится, а то, что загорится, никаких сомнений нет, потому что нет оснований считать, чтобы все это не сгорело.
Любой строй, любое государство заканчивается в ту минуту, когда в его распоряжении остается меньше тысячи человек, готовых умереть за него. Тысячи человек, готовых умереть за Советский Союз не было, было человек десять-пятнадцать. И то это были, к сожалению, мальчишки из всяких рижских, вильнюских ОМОНов. Все остальные просто сидели и молчали.
– Как девятнадцать миллионов членов КПСС?
– Все молчали. Молчала вся огромная Советская Армия, которая тут же растворилась, и от которой не осталось даже мокрого места.
– Когда чиновники говорят: «Будущее России – это Путин», они подразумевают свое будущее или все-таки страны?
– Они подразумевают чистое холуйство. У них вживлен такой механизмик, который озвучивает такие речи. Поверьте, как только изменится фамилия президента, например, на Навального, те же чиновники будут кричать: «Навальный – единственная надежда страны». Это как, например, Кадыров стал бы президентом России. У меня в этом случае будет личный глубокий интерес: хочу посмотреть на Гундяева в чалме…
– И с ковриком для намаза?
– Конечно, конечно… Он тут же побежит резать барана.
Не надо думать, что кто-то из них хоть на грош, хоть на микрон искренен. Посмотрите внимательно на макаровых, албиных, рогозиных и мединских, когда они говорят на эти темы. Видно же, что это дерьмовые актеры. Их выгнали бы в шею за такую игру из советской самодеятельности. Понятно же, что человек лжет от первой до последней буквы, и завтра он будет играть диаметрально противоположное.
– Недавно ВЦИОМ опубликовал опрос: насколько россияне знают свою историю. Семьдесят процентов опрошенных считают, что в октябре 1917 года большевики свергли царя, а про Брестский мир вообще никто ничего не знает. При этом, Александр Сокуров, с которым вы знакомы, любит повторять, насколько важно просвещение народа…
– Я очень люблю и ценю своего друга Александра Николаевича Сокурова, но он беспробудный интеллигент и романтик. Народ невозможно просветить, потому что просвещенный народ теряет свою основную функцию – перестает быть народом. Кто-то же должен строить каналы и бросаться под танки, и поэтому, как только народ станет просвещенным, он немедленно утратит свои основные функции – строить пирамиды, Байкало-Амурскую магистраль, стоять в очереди в мавзолей, совершать подвиги и ходить крестными ходами.
У этого народа совершенно другая функция: он всегда, с любых высот просвещения ухитрится свернуть в хлев первобытного мышления. Если у него отнять православие, то он начнет искать целителей, очередных кашпировских. Для человека с первобытным мышлением поиск религиозной составляющей является обязательным и неизбежным.
– Поэтому люди так легко верят в распятых мальчиков?
– Они с легкостью воспринимают такие новости и веруют в любых распятых мальчиков. Поэтому просвещение народа совершенно бессмысленно.
Сокуров прекрасен, но он интеллигент до мозга костей, и не понимает природы народа. Народ – это субстрат, который служит питательной средой для самых диких и примитивных представлений, и отметает все, что выходит за их рамки. Он ухитряется сохранить верность первобытным примитивным представлениям, ему не нужна другая картинка.
– Вы о русских или вообще?
– Вообще. Так можно сказать про любой народ. Но на Западе очень хорошо поставлены барьеры и преграды между народом и механизмами прогресса – наукой, властью и всем остальным. Народу предоставлена масса радости и удовольствия, но вплотную к решению каких-то вопросов его никто не подпускает. Разве что кроме выборов, которые, в принципе, являются шизофренией, это абсолютно идиотский механизм. Ну что вы хотите, чистая математика. Вы математику знаете?
– Вроде бы, да.
– Попробуйте сложить все отрицательные числа… Вы не получите даже нуля. Как можно собирать мнения всех людей, которые не умеют принимать правильные решения, и доказательством тому их несчастная судьба, униженность, нищета, ипотеки? Они в принципе не приняли в своей жизни правильного решения, а на выборах предполагается собрать все эти неправильные решения в одну кучу и получить судьбоносный ответ на вопрос: кто должен быть президентом? Бред.
Это все равно, что если вы соберете все языки Африки, их около двух тысяч, но все равно не получите английского языка.
– Если проследить эволюцию ваших взглядов: от романтизма «Наших», как вы сказали…
– Конечно, это был абсолютный романтизм, безответственность и безграмотность.
– … до современных, то как вы пришли к последним? После того, как отсидели в госдуме несколько раз или повлияло что-то другое?
– У меня везде была возможность наблюдать – и в Грозном, и в Приднестровье. Когда вы видите войну, то спрашиваете: зачем она? Зачем умерли и гниют эти мальчишки? Почему они валяются с полными червей ртами? Из-за чего? Что мы оплачиваем их жизнями? Имперскую идею? Может, на фиг тогда нам нужна имперская идея? Дорого, и не по карману.
– У вас есть объяснение, почему в России до сих пор не научились ценить человеческую жизнь?
– Нет, у меня нет объяснения. Люди вообще не ценят человеческую жизнь, кода у них есть возможность не ценить ее. Это естественно для человека, с его позорной, но трагической и ублюдочной историей. Я имею ввиду историю человека на протяжении как минимум трех-четырех миллионов лет: как это существо складывалось, как в него закладывались основные привычки, повадки, черты. То есть похоть, вороватость, агрессивность, жестокость. Другие свойства не были востребованы в те мрачные годы, и поэтому существует понимание строения мозга, и того, что он, несмотря на то, что он имеет свою эволюционную историю, обрекает человека быть таким, какой он есть.
– Основатель «Коммерсанта» Владимир Яковлев опубликовал в этом году статью, где рассказал о своем деде-чекисте. О том, как их семья жила в квартире репрессированных, как они носили одежду репрессированных… Вам не кажется, что это был посыл для общества – пройти через покаяние хотя бы таким путем?
– Это всем по барабану. Все это вечное ковыряние в истории закончится тем, что любой вменяемый человек от слов «сталин», «репрессии», «ленин», «царь грозный», «невский» будет фонтанировать рвотными массами.
– Простите, но Германия покаялась перед евреями…
– Я не видел, как они каялись. Они заняли нормальную позицию: просто предпочитают не вспоминать все это.
– …И канцлер Вилли Брандт встал на колени перед памятником героям восстания в Варшавском гетто.
– Может быть. Там тоже есть талантливые актеры среди политиков, прекрасно понимающие, что хочет публика.
Всякое прошлое надо оставить публицистам, фельетонистам в качестве забавы и возможности привести исторический пример про какую-нибудь Клеопатру, или про то, сколько фрикций мог выдать на-гора Николай Второй на балерине.
– Разве в цивилизованных странах не принято гордиться прошлым?
– Их там вообще особо прошлое не волнует. Такого бзика на истории, как у нас, ни у кого нет. Тем паче у них есть история не шестьдесят девять раз вывернутая во все изнанки, где уже концов не найти, и когда понятно, что чем больше историков написали трудов, тем меньше надежды узнать хотя бы один процент того, что было в действительности. Но есть темы, например, способы склейки бересты в Архангельске в XVIII веке, где можно найти незахламленную историческую фактуру.
– В Кремле пытаются к президентским выборам создать образ будущей России. Как вы думаете, там есть люди, способные думать не только о своем, но и будущем страны? И какой образ может у них получиться?
– Там есть люди, которые пытаются что-то думать, тот же Кириенко. Но все их усилия бессмысленны. Еще четыре года назад можно было что-то делать, но имея сегодня запущенную ситуацию и с православием, и с деградацией, и – главное – с народом, которому дали волю быть народом, то есть иметь право на любое невежество, насилие и безмыслие, – надежд никаких нет.
– Получается, никакого будущего у России нет?
– У России нет никакого будущего. Что такое Россия? Это глубоко историческое понятие страны диктатора, страны имперского маразма, страны-захватчицы, страны, постоянно грабящей и обижающей соседей, страны, уничтожающей собственное население. Вот что такое историческая Россия. Никакой другой России не было. Никто не виноват, что интеллигенты придумали себе какую-то свою Россию. Ее никогда не было, и не может быть.
Россия – это место, где за чтение статьи в студенческом кружке приговаривали к расстрелу, как это произошло с идеологом русского нацизма – педофилом Достоевским.
Само православие держалось в России на восемнадцати статьях Уголовного уложения, где было сказано, что любое инакомыслие каралось немедленным лишением прав, ссылкой, каторгой в Сибири. Шпицрутены, маразм и наказание.
В России всегда была жесточайшая диктатура, которая могла питаться только кровью своего народа, благо, что народ был туп, безгласен, жил в избах с земляным полом. Кто-то же должен был убирать ночные горшки наташ ростовых и делать лосины для Андрея Болконского, чтобы ему было в чем лежать под дубом, думать о вечном. В это же время завшивленных людей могли продать, купить, выбить им зубы, запороть до смерти. Поэтому у России в историческом плане никакого будущего в современном мире не было и нет.
Нужно срочно искать форму, адаптироваться к сегодняшней реальности развития науки и общественных отношений, терпимости, которую показывает Запад совсем не из любви к терпимости, а потому что он понимает до какой степени смертельна и опасна нетерпимость.
России нужно придумывать какую-то форму своего существования под этим названием или другим, но она ее будет искать, что бы ни делали путины, рогозины, поклонские, милоновы. Потому что для живого организма, каковым является любая популяция homo, свойственно искать способ выживания.
Дата интервью: 2017-10-02
