"Литвинова подражает манере Вали, которую я сыграла в фильме "Журналист". Получается какая-то манерность", – говорит Валентина Теличкина. С этим мнением соглашаются и многие критики. О том, почему она не любит тусовки, почему артисты стали чаще ходить в церковь и своих "отношениях" с режиссерами она рассказала в интервью.
– Валентина Ивановна, для вас было неожиданным, что Путин прислал телеграмму с поздравлением на ваш юбилей?
– Честно говоря, неожиданно, я же не статусный артист. Не буду скрывать, что было приятно, хотя понимаю, что это формальность.
– В прежние годы, когда вы были статусной, вас поздравляли высшие руководители страны?
– А я никогда и не была статусной! Брежнев или Андропов меня не поздравляли. Когда я получила государственную премию за фильм «Васса», то поздравления прислали Горбачёв и Кулиджанов.
– Я не ошибусь, если скажу, что вы были одной из красавиц советского кино. Были ли какие-нибудь истории, похожие на те, которые рассказывает Светличная, – как за ней ухаживали какие-то миллионеры?
– Ой, нет, у меня не было никаких миллионеров. Если бы они и пригласили меня куда-нибудь, то я перепугалась бы до смерти. Меня всякие подобные проявления угнетали.
– Вы что же, никогда-никогда не пользовались своим положением?
– Нет. Связями тоже не пользовалась. Наверное, это надо уметь.
– Вас часто записывали в любовницы режиссёров?
– Да, вот это было очень часто. Но это же естественно, как без этого? Хотя доля правды в этом есть.
– ?!
– Я имею в виду ощущения зрителя. Но есть и ещё кое-что. Если режиссёр не уверен в себе, то он утверждает актрису на роль по актёрским данным. Уверенным в себе режиссёрам – они к тому же ещё и мужчины – важно, чтобы актриса нравилась и как женщина. При этом совсем не обязательно, чтобы между ними возникал какой-то роман, даже анекдот может не появиться, а вот у зрителей такое ощущение вполне может появиться.
Сейчас некоторые режиссёры любят признаваться: «Вот есть такая-то артистка, она мне нравилась или нравится». Я бы разрыдалась, если бы такое услышала про себя, мне всегда хотелось, чтобы меня прежде всего считали хорошей артисткой. Красивой женщиной я себя никогда не считала, но, видимо, грех жаловаться, не хочу оскорблять папу и маму.
– С кем из режиссёров у вас были «отношения»?
– Со всеми. Мне очень важно, чтобы человек был приятен. Но романа не было ни с одним режиссёром, хотя я очень влюбчивый человек. Может быть, я потому и верна до сих пор одному мужчине – своему мужу, потому что я постоянно влюбляюсь. Моя жизнь вообще протекает больше на приятии людей, поэтому так горько разочаровываться в них. Может быть, из-за этого я была закрытой, понимая, что не надо быть открытой.
– В те годы, наверное, сложно было быть открытым человеком.
– А сейчас разве не сложно? Ещё сложнее. Все разделились на врагов – коммунистов, либералов, демократов… Сегодня вообще невозможно быть открытой.
– У вас есть профессия – надевать маски!
– У хорошего артиста никогда нет маски – ни на сцене, ни на экране, ни в жизни. Он везде живой человек.
– При всей вашей звёздности вас не встретишь ни на тусовках, ни на кинофестивалях.
– На кинофестивалях я иногда бываю, а тусовки – это не моя среда. Каждый человек понимает, что его возбуждает в жизни, а что не возбуждает. Меня это никак не возбуждает.
– Разве посещать фестивальные мероприятия не одна из обязанностей артиста?
– Нет такой обязанности. Это мнение навязано. Я считаю, что актриса должна привлекать внимание ролями.
– В молодости вам тоже не нравилось быть в центре внимания?
– Иногда я соглашалась приехать на фестиваль, но чаще всего это было тогда, когда у меня было время. Для меня важнее была работа, и если надо было выбирать между кинофестивалем и съёмками, то я выбирала съёмки: «На фестиваль поедет фильм с моим участием, в нём меня и увидят». Я не могла подводить съёмочную группу. Сейчас кругом совсем другое поколение, и иногда я на фестивалях чувствую себя неловко среди него.
– Почему?
– Фестивали – это не то место, где происходит то общение, которого хочется. Разве можно душевно пообщаться в толпе, даже если ты встретил того, с кем с удовольствием бы пообщался. Потом все эти светские раскланивания… Я могу показаться ради того, чтобы показать, что жива-здорова. Мне грех жаловаться на отсутствие работы, раз в год я снимаюсь в кино, и это при том, что я ещё имею выбор.
– Вам не кажется, что некоторые наши российские кинофестивали превратились в некую ярмарку тщеславия – обязательно нужно все уши прожужжать, сколько денег потрачено на съёмку фильма и сколько он собрал в прокате!
– Видимо, это какой-то необходимый период жизни. Вспомните, в какой-то момент вообще всё разрушилось и ничего не было – актёры и режиссёры, особенно те, кто раньше много работал, пребывали в депрессии, работы не было, проката не было.
Наши кинофестивали сначала у меня вызывали улыбку, а потом я примирилась с этим. Лет девять спустя я была на некоторых фестивалях, в том числе и в Китае, благодаря этому побывала в Хабаровске. Это удивительный край, ничего подобного я никогда в жизни не видела и не ожидала увидеть. Я думала, что Хабаровский край – это провинция, а это чудо какое-то! Я уж ничего не говорю о людях, которые там живут, это умные и надёжные люди. Когда с ними общаешься, то такое ощущение, что с ними можно всё перенести.
Самое интересное, что в Хабаровске совершенно не был разрушен прокат. Можете себе представить, что и в Хабаровске, и в Благовещенске работали все кинотеатры, которые были при советской власти. Они не могли показывать дорогие американские фильмы и поэтому крутили наше старое советское кино, которое было у них в кинотеках. Представляете, какие колоссальные запасы были в этих кинотеках! Может быть, я зря себя тешу мыслью, но, кажется, что благодаря этому народ там остался таким же, каким и был.
– На наши кинофестивали многие традиции пришли с Запада, да и в нашей жизни появилось то, что называют общечеловеческими ценностями. Но разве так плохи были наши советские или российские традиции, что их нужно отвергать и забывать?
– Совсем не плохие, очень даже хорошие были традиции. Я думаю, что мы ещё немного покрутимся в пене общечеловеческих ценностей и придём к своим традиционным. Хочется верить в это. Наши ценности – настоящие. Если они будут православными, то совсем будет хорошо.
– Вы знали, что в 70-е годы вам многие подражали?
– Недавно мне признался один водитель: «Моя жена очень была похожа на вас, поэтому я на ней и женился». Но мне иногда ещё говорят кинокритики, что видели артистку, которая «пытается существовать в вашей манере».
– На Ринату Литвинову намекают?
– Если она и подражает, то манере Вали, которую я сыграла в фильме «Журналист». Но я же всё-таки артистка. Она же взяла у меня только манеру Вали. Мне об этом многие говорили. В этом есть конфликт инфернального и плотского, в моей Вале была всё-таки какая-то наивность.
– По-вашему, Литвинова пытается в ваш образ втиснуть свой смысл?
– Да-да, но этот смысл несвойственен этому образу. Получается какая-то манерность, а я никогда манерность не любила.
– Актрисы вашего поколения часто признаются в своей невостребованности. У вас как с этим?
– Мне кажется, что просто поменялись приоритеты. Не то чтобы я разлюбила своё дело, а дело не так меня любит. Часто я не вижу себя в тех ролях, которые мне предлагают. Недавно закончила очередные съёмки, Сергей Безруков предложил мне сыграть роль матери Сергея Есенина в сериале «Есенин». Почему он выбрал именно меня, я не знаю. Чем больше я узнавала об этой женщине, тем больше была потрясена её судьбой. Признаюсь, я очень радовалась этой роли.
– Простите, ваш труд сегодня оплачивается достойно?
– Всё относительно, но я всегда предупреждаю, что сниматься бесплатно не буду. Чтобы тебя уважали, нужно, чтобы тебе платили за работу. Я хорошо знаю, что кинематографисты – особенно молодые – не уважают тех актрис, которые соглашаются сниматься за небольшие деньги. Последние 15 лет при советской власти у меня была высшая категория оплаты.
– Один очень известный артист вашего поколения рассказывал мне, как он снимался в одном сериале с одной молодой актрисой – он получал 200 долларов за день съёмок, а она – тысячу.
– Я знаю, что так бывает, но вот, скажем, у Хуциева я бесплатно снялась бы. Я не пренебрегаю какими-то режиссёрами, но если речь заходит о цене, то это ради их же самих, чтобы они уважали.
К сожалению, сейчас молодёжь покупает вещи не потому что они им нравятся, а потому что они от модного дизайнера. Это распространяется и на кино. Имя стало брендом. Если честно, то я не сама дошла до понимания этого. Как-то раз за мной не пришла машина и меня попросили приехать на съёмочную площадку на обычном транспорте. Я начала собираться, а сын мне сказал: «Мама, как ты можешь себе позволять сниматься за такую сумму?» Но я никогда сама не называю сумму. Мне называют её, и если она меня не устраивает, то я просто говорю «спасибо, нет».
– Многие артисты кино говорили мне, что театр для них отдушина. У вас, как я понимаю, романа с театром не получилось?
– Ошибаетесь. Те две работы, которые я сделала в театре киноактёра, критики считали удачными. Постоянного местопребывания в театре, или, как говорят, семьи не получилось, хотя изначально мечтала о сцене и представляла себя только на сцене. Да и поступала я в театральное училище, но поступила в итоге во ВГИК, но и там нам всё равно преподавали театральные актёры.
Говорят, что театр – это семья, а кино – бригада, которая собирается на несколько месяцев. Но знаете, и театр может не оказаться семьёй. Бывает, что это, скорее всего, иллюзия семьи. А может быть, и террариум. Чаще всего так и бывает. Часто театр становится кладбищем для большинства артистов, которые остаются невостребованными. В этом смысле кино для творческого человека даёт больше возможностей. Артист, который по своей сути не артист, ничего не даст зрительному залу, если не считает зал живым организмом, и зал ему в этом случае тоже ничего не даст.
Но вы спросили меня именно о том, что я хотела сказать. Когда я абстрактно мечтаю о театре, то мне хорошо. Когда же прихожу на спектакль в театр, то в большинстве случаев мне не нравится то, что происходит на сцене. Есть редкие исключения, когда забываю, что я зритель. Чаще это бывает когда смотрю кино, когда могу расплакаться или расхохотаться. Я стараюсь смотреть кино или спектакль как непрофессиональный зритель. В чём сила настоящего кино или театра? Это когда ты начинаешь смотреть спектакль или фильм непрофессионально, настолько они тебя забирают.
– Куда вы чаще ходите – в кино или театр?
– В свой цветник на даче. (улыбается)
– У вас очень специфический стиль – и в манере говорить, и в образах. Есть в вас какая-то неспешность и певучесть. Вас не смущает, что вы сильно отличаетесь от современного, более ритмичного поколения?
– Меня это нисколько не коробит. У них своя жизнь, у меня – своя. Я считаю, что каждому есть место в этой жизни. Главное, чтобы кто-то не претендовал на чужое место.
– Правда, что ваш отец был кулаком?
– Да.
– А «кулацкие замашки» у вас есть?
– Только одна – во всём надеяться только на себя и всё делать самой. Это я взяла от папы, но эта черта была свойственна и маме, которой повезло – такого человека, как моего папу, просто невозможно было не любить. За ним мы были как за каменной стеной, он умудрялся помогать нам даже когда сидел в тюрьме, куда его посадили как кулака.
– Как же вы терпели ту власть, которая растоптала вашу семью?
– Знаете, всё очень относительно… Разве нынешняя ситуация мало кого растоптала? Во-первых, у мамы хватило мужества никогда не посвящать нас в это. О том, что папа был кулаком, я узнала в 16 лет от посторонних людей. Папа был очень умным человеком и понимал, что мне жить при этой власти. Единственное, что его беспокоило: вступила я в партию или нет? За несколько лет до смерти он приехал ко мне в Москву и спросил меня: «А ты, дочка, в партию не вступила?» Я сказала, что не вступила, что у нас это необязательно. А он продолжил: «Не надо тебе, дочка, вступать в партию». Кажется, это был его единственный совет, который он мне дал. Но почему не надо вступать, я не стала спрашивать.
– Разве членство в партии не улучшало жизни артистов?
– Ходили разговоры, что многие вступают в партию, чтобы роли получать. Но мне их и так предлагали, без членства в партии. Никто не подвергал сомнению то, что я актриса. Через одну знакомую мне дважды предлагали вступить в партию, но я сказала, что морально неготова. Я и тогда в церковь ходила, зачем мне была нужна партия?
Что касается папы, то я никогда не подвергала всё, что он делал, сомнению, даже когда узнала, что папа был кулаком. Мне было очень тяжело, когда я узнала это, сказывалось советское воспитание. Но поскольку я никогда не ставила его человеческие качества под сомнение и папа был для меня самым лучшим человеком в жизни, то внутренне я сформулировала для себя своё отношение так: «Если папа был кулаком, значит, кулаки были хорошие люди». Если же говорить об открытости, то вот с тех пор я замолчала.
Спустя какое-то время мой старший брат рассказал мне, почему папа так беспокоился, что я подам заявление в партию. Дело в том, что мой старший брат был главным инженером леспромхоза и ему – поскольку должность обязывала – предложили вступить в партию. Он подал заявление, а на собрании выяснилось, что он сын кулака, и ему отказали. Для брата это был сильный удар. И папа боялся, что мне предстоит пережить то же самое, что пережил мой брат. Он не был против партии, он боялся, что мне придётся страдать за его прошлое! Но оно на мне никак не отразилось, и мне, приехавшей в Москву из села, дорогу не перекрыли.
– У советских артистов была заметна работа над ролью. Сегодня достаточно имиджа артиста, в работе актёров чаще всего нет никакого психологизма, нет игры. Наверное, это риторический вопрос, но – почему?
– Я должна признаться, что совсем не смотрю кино. Недавно посмотрела фильм, который лёг на душу, я про «Возвращение» Звягинцева. У нас очень много хороших артистов…
– Но столько схематизма в них!
– Время такое… Я надеюсь, что это всё временно.
– Значит, раньше был Станиславский, а теперь – время?
– А теперь победила контора. Если раньше творческие люди старались поднимать обывателя до своего уровня, то сейчас большинство артистов с легкостью и удовольствием перешли на уровень обывателя.
– Вас не смущает, что халтуру в кино или в театре оправдывают выражением «пипл хавает»?
– Это не то что не обидно. Это очень долгое время не оставляло меня в покое, это пугает. Такое ощущение, что нас хотят загнать в стойло, дать пойло и превратить в скота. В принципе, можно переключить канал, как нам говорят, но для чего тогда сто однообразных каналов? То, что происходит на ТВ, – это как бумеранг, который отплатит на их детях, да так сурово, что мало не покажется.
– Я заметил, что многие актёры вашего поколения часто ходят в церковь. С чем это связано – с возрастом, или в этом есть что-то осознанное?
– Наверное, это душевная необходимость. Меня радует, что сейчас в храмах много молодёжи, много мужчин с детьми. Думаю, что они искренне веруют. Если для нашего поколения вера – это избавление от душевной депрессии, то для них, мне кажется, это более осознанно.
– Что вам даёт вера?
– Твердость. Только вера может дать твердость в жизни.
– А работа и семья не дают её?
– При вере всё даёт твёрдость, без неё всё зыбко.
Дата интервью: 2005-06-11
