Популярный пародист, юморист, телеведущий не любит звания: "Они как бирка в морге". Он рассказал, что также не любит слово "народ", кто должен заниматься проблемами страны и почему эстрада похожа на серпентаий.
– Максим Александрович, в мир шоу-бизнеса вы пришли очень молодым человеком. Скажите, кто вам подсказывал, как себя вести, с кем общаться, а с кем не общаться?
– Мне никто этого не подсказывал, честно. Я всегда общался с теми людьми, которые мне нравились. По-моему, это цинизм какой-то, когда выбираешь, с кем дружить, а с кем не дружить.
– Но ведь можно и ошибиться, доверяя.
– Мне везло на людей. Категорически плохие люди мне не попадались. Бывало, конечно, что я разочаровывался в людях, но я неконфликтный человек. У меня нет таких людей, с которыми не буду здороваться или не подам руки при встрече. Видимо, судьба балует меня хорошими людьми.
– А подножки вам ставили?
– Может, и ставили, а я не замечал этого. Может, даже и не понял, что это была подножка.
– Многие артисты признаются в интервью, что дружить с коллегами очень трудно. У вас есть среди юмористов друзья?
– Есть. Мне кажется, что всё зависит от человека. В любых отношениях между людьми, кстати, всегда есть сложности. Если речь идёт об отношениях с коллегами, то может возникнуть актёрская ревность. Она мешает дружеским отношениям, потому что человек не всегда может искренне радоваться успехам другого.
– Вы чувствуете, насколько искренне вас поздравляют после выступления?
– Это всегда чувствуется, но я не заостряю на этом внимания.
В актёрской среде, особенно среди юмористов, принято иронизировать на эту тему, то есть это не скрывается, а выпячивается и выдаётся за шутку. Например, какой-то артист выступил неудачно. Другой артист может – если у них доверительные отношения – сказать: «Ну ты меня сегодня порадовал!» В этой среде принято открытое ёрничество, и ни один артист на это не обижается.
У артистов есть ещё такое выражение: «Кого ещё мы сегодня не обсуждали? Кто у нас следующий по списку?» Актёрская ревность или сплетничество стали некоторой традицией и даже атрибутом жанра. Многие артисты стараются избегать этого, бороться со своей природой и воспитывать в себе доброе и хорошее. Например, Шифрин – очень добрый человек – умеет противостоять желанию посплетничать про кого-то.
Мне кажется, что артистов можно разделить на две группы. В первой – те, с которыми можно до бесконечности обсуждать коллег, но если перестать это делать, то им просто не о чем станет говорить. Во второй – артисты, с которыми можно общаться по любому поводу.
– Вам не кажется, что роль артистов в современном мире, их влияние на общество преувеличены?
– Кем?
– К сожалению, СМИ. Артисты, которые в обычной жизни часто далеко не идеалы для подражания, часто приглашаются в качестве экспертов на ток-шоу, где обсуждают проблемы нравственности и морали. Хотя люди других профессий могут подчас сказать больше полезного…
– На ток-шоу приглашают известных людей, потому что зрителю интереснее мнение знакомого им по телевизору человека, чем человека менее известного. Зрителю нужно ещё доказать, что менее известный человек имеет право публично высказывать своё мнение. А к мнению известных людей прислушиваются, они своим творчеством завоевали определённое доверие.
Что касается нравственности, то это вообще спорный вопрос. Ни одна профессия, в том числе и актёрская, не гарантирует наличие или отсутствие нравственности, она никак не связана с профессией или ремеслом.
Вот раньше церковь считала театр греховным делом. Сегодня я не уверен, что она в этом вопросе непоколебима. Как-то на приёме по случаю празднования дня Москвы в Минске ко мне подошёл батюшка и попросил автограф. Я удивился и спросил его: «А как же «Не сотвори себе кумира?», на что он ответил: «Это для памяти».
Я, например, не считаю лицедейство грехом, но я и не религиозен. Но всё равно, если люди хотят слушать артистов, они будут их слушать. Таково наше общество. А если говорить о нравственности и морали, то приглашение артистов в передачи не самое худшее, что делают СМИ. Куда хуже, когда в последнее время ими же культивируются деньги, богатство, материальные ценности. Это гораздо хуже!
Например, мне два часа по телевидению рассказывают про жизнь на Рублёвке.
– Вас это покоробило?
– Конечно. Рублёвка – это всего лишь одно шоссе в нашей стране. Зачем рассказывать народу целых два часа о том, как на нём живут богатые люди? Не надо это навязывать народу. Мне интереснее было бы узнать внутренний мир этих людей и совершенно не интересно знать, сколько стоят их дома, сколько денег они тратят на прислугу. Это не то счастье, к которому должны все стремиться. Расскажите мне лучше, каким трудом и какой кровью они заработали эти деньги.
– Максим, это будет другая передача – «Человек и закон».
– Вполне возможно. Но мне не нравится то, о чём я говорил вам.
Ваши коллеги часто говорят мне: «Какая у вас дорогая машина!» Да, у меня дорогая машина, но я живу не для того, чтобы иметь дорогую машину, это не то, что меня волнует в жизни. Мне нужен комфортный способ передвижения, не более.
– Если бы вы ездили на маршрутке, то вас доставали бы вопросом: «Почему вы ездите на маршрутке?»
– А я ездил и на маршрутках. Но мне не нравится ориентированность СМИ на темы материальных ценностей.
– Вы знаете настоящую жизнь страны?
– Знаю, вижу её, ведь у меня много гастролей.
– Стоит ли её показывать по телевидению вместо гламурных сериалов?
– Ничего плохого не будет, если народ увидит настоящую жизнь своей страны. Хотя, знаете, я ужасно не люблю слова «народ».
– Давайте заменим его на «люди».
– Давайте. Я вижу жизнь городов и жизнь деревни. Я же много гастролирую и вижу, как живут люди.
– Что-то ужасает?
– Нет. Жизнь городов меня радует. В состоянии деревни меня многое будет ужасать, потому что она погибает. У нас ведь так и не принят закон о земле. В городах люди более или менее устраиваются, у них есть какая-то перспектива, а в деревне – просто загибаются. Есть, конечно, исключения, но это всего лишь исключения.
– Есть мнение, что телевидение специально превратили в сплошной «Аншлаг», что этим людей уводят от решения насущных проблем. Вам не кажется, что в этом есть сермяжная правда и вашего брата-юмориста используют для отвлечения от важных проблем?
– Проблемами в стране должно заниматься правительство, а не люди. Что значит отвлекать людей от проблем в стране? Мы отвлекаем людей от их собственных проблем, а не от проблем в стране. Правительство от них никто не отвлекает, пусть и не надеется, что их кто-то отвлечёт от проблем, которые надо решать. А у людей есть свои проблемы – неудачный рабочий день, жена ушла, ребёнок нахамил. А тут он посмотрел концерт юмориста, улыбнулся какой-то шутке, и ему стало легче. Юмористы выпускают пар из конкретного человека. Мы не можем решить проблем использования природных недр или демографическую проблему, но на наши концерты приходят тысячи человек. Улучшить им настроение и есть задача юмориста. Что же плохого в этом?
– Вашему поколению свойственно уделять большое внимание гламуру, внешней эффектности. Отсюда дорогие автомобили, дорогие рестораны, роскошные квартиры, суперукрашения… Но вспомните, как без всякой гламурности страна любила Утёсова, Шульженко…
– Давайте не будем идеализировать прошлое. Я не буду говорить за популярную музыку, но постараюсь ответить за юмористический жанр. Никакой гламурности в нём в принципе не может быть. На моей машине, может быть, и заканчивается вся его гламурность.
В солярии я не хожу, украшения не ношу, модные клубы не посещаю. Назовите мне любого юмориста, и я скажу вам про него то же самое. Что касается материальных благ, то при советской власти известные артисты имели те же дачи и машины.
– Однако, если их сравнить с тем, что имеют сейчас!
– Уровень машин и дач артистов того времени и нынешних различается так же, как и уровень дач членов политбюро ЦК КПСС и дач членов нынешнего российского правительства. Появились новые возможности, раньше таких стройматериалов не было. Но всё, что могли иметь артисты при советской власти, они имели.
– А вы спросите у Аллы Борисовны, и она вам расскажет как скромно жила Клавдия Шульженко.
– Это зависит от конкретного человека. А вы вспомните, как жила Лидия Русланова, и как другие артисты собирали бриллианты, антиквариат, картины. Они имели то, что позволяла иметь советская власть, а иногда и не в рамках того, что она им позволяла.
Сейчас тоже есть артисты, которые не могут организовать свою материальную жизнь. А мода на гламур пришла на эстраду из мира фэшн, и это нормально. Это веяние моды. Я не люблю гламур в принципе. Юмористический жанр в принципе не предусматривает блёсток на сцене, они отвлекают внимание от содержания монолога.
– Три года вы учились в аспирантуре, но так и не закончили её. Не жалеете?
– Нет, не жалею. Это было естественное развитие – я потерял живой интерес к диссертации, а делать что-то через силу не хочу. Я не стал заканчивать её, чтобы никому не морочить голову. В какое-то время я понял, что моя актёрская деятельность стала занимать много времени, и тогда я отказался от диссертации. Я слишком уважаю науку, чтобы заниматься ею в полруки, и не хочу, чтобы мне выдали корочки просто так, только потому что я Максим Галкин.
– Как вам удалось избежать службы в армии?
– Абсолютно официально. Я учился в университете, потом в аспирантуре, это давало отсрочку от службы. А потом кончился призывной возраст.
– Кто из родителей оказал на вас большее влияние?
– С мамой я больше проводил времени, потому что папа был на работе. Но было бы несправедливо сказать, что кто-то больше, а кто-то меньше. Оба оказали влияние.
– Они рассказывали вам что-то из своей жизни?
– Конечно, и мама, и папа приводили мне примеры из своей жизни. Мама говорила мне: «Вот у меня был такой же, как у тебя, случай, и я тогда сделала вывод раз и навсегда, что…» Или папа говорил: «Я сделал то-то, и мне до сих пор стыдно, что я сделал это».
– А что вас больше поразило в их рассказах?
– Знаете, они оба спасали кого-нибудь. Мама спасла на море двух девочек – сначала стала тонуть одна и к ней поплыла её сестра, но и та стала тоже тонуть. У мамы был второй разряд по байдарке, она хорошо плавала, и ей удалось спасти обеих девочек.
У отца была другая история. Одно время он служил в Таманской дивизии. Случилось так, что один солдат сошёл с ума, угнал БТР и поехал на нём в сторону Москвы. Что он собирался делать на БТР, никто не знал. В то время отец возвращался в часть и ему сообщили по рации об этом солдате. Папа догнал БТР и остановил его, перегородив ему дорогу своей «Волгой» – тоже мне преграда для БТР! Но пока солдат замешкался, отец вскочил на БТР и закрыл смотровую щель плащом.
– У вас были семейные традиции?
– У нас была очень дружная семья, и все праздники было принято проводить вместе. Я не представлял себе Нового года без родителей. Даже когда стал артистом, то в Новый год принципиально ни за какие деньги не выступал и проводил этот день с родителями. Сейчас, когда папы и мамы нет, стараюсь проводить этот праздник вместе с братом и близкими людьми.
Родители никогда не отдыхали порознь. Просто невозможно было представить, что мама поехала бы на море, а папа остался работать. Также даже мысли не было о том, чтобы папа поехал в дальний гарнизон, а мама не поехала бы с ним.
– Извините, а когда их не стало, у вас не появилось чувство сиротства?
– Наверное, работа помогла мне пережить это. Я много работал, и у меня не было времени, чтобы погружаться в депрессию.
Естественно, мне не хватает родителей, но ощущения полного одиночества нет. Бывает, что что-то нахлынет, но чтобы постоянно чувствовать одиночество… нет, такого нет.
Знаете, на меня оказали влияние не только мои папа и мама, но и их родители. Дедушка очень любил бабушку, и я помню, как он переживал, когда её не стало, как мужественно он пережил это. Если говорить в продолжение темы о традициях, то у нас в семье не было принято предаваться печали и жалеть себя. А уж показывать это на людях – вообще считалось неприличным. Нужно иметь душевную самодисциплину, нельзя позволять себе унывать и раскисать.
– Пресняков-старший в интервью мне заметил, что если раньше Алла Пугачёва была законодательницей на эстраде, то сейчас она стала заложницей своего окружения. Насколько, по-вашему, он прав?
– Мне сложно комментировать это, я не совсем понял, что он имел в виду. Любой известный человек – заложник того, что он наработал за предыдущие годы, от него ждут определённого эффекта. Конечно, хочется что-то привносить новое и подтверждать свой статус, это желание есть у каждого артиста. Но в любом случае, человек, который в чём-то утвердился, становится заложником. Когда я написал свой первый номер – это было хобби, когда понадобилось написать второй – это стало профессией, потому что второй номер я должен был написать не хуже первого.
Что касается окружения Пугачёвой, то я не знаю, насколько она погружена в него.
– Короля играет свита.
– Это не тот случай. Я считаю, что это выражение относится к голым королям. Алла Борисовна к таким не относится. Если человек талантлив, то наличие или отсутствие свиты не является для него основополагающим.
– Ширвиндт в своё время назвал театр «террариумом единомышленников». Насколько эстрада похожа на него?
– То же самое. Это даже не террариум, а серпентарий – все жалят и целуются! То ли Рина Зеленая, то ли Раневская сказали более точно: «Клубок целующихся змей».
– Вы можете быть жёстким или жестоким?
– Жёстким, когда вынуждают, могу быть, а жестоким – нет.
Я человек сомневающийся, поэтому любой свой поступок долго обдумываю: «А так ли мне нужно было поступать?»
– А что, есть поступки, за которые стыдно?
– Чтобы мучительно – нет. Но бывает, что-то случается такое, после чего думаешь: «А стоило ли говорить это?»
– Мне далеко до критика эстрады, но если мне предложили бы сравнить вас и, например, Ивана Урганта, то я сказал бы, что он напоминает мне молодого Ширвиндта без Державина, а вы – молодого Райкина.
– Про Райкина вы не первый говорите. В 1996 году Николай Дроздов пришёл в студенческий театр МГУ, где я выступал в программе, а после неё сказал режиссёру – в моё отсутствие, кстати – о том, что я – второй Райкин. На что мой режиссёр Евгений Славутин ответил: «Какой Райкин! Второй Чаплин!»
Я очень люблю творчество Аркадия Исакиевича, но странно было бы брать пример с артиста, который работал в другое время, в другой стране и при другой власти.
– Почему же хорошему чему-нибудь не поучиться?
– Понимаете, есть феномен артиста, и научиться этому нельзя. Есть феномен Райкина, и мы можем сколько угодно разделять его на составляющие части, искать швы, но всё равно у меня не получится, глядя на его выступления, гадать, как же он его ткал?
Я буду смеяться, как обычный зритель. Я не хочу препарировать феномен этого артиста. Я всё равно им не стану, как не стану тем же Ширвиндтом.
– Но ведь та же Алла Борисовна очень многое переняла от Клавдии Шульженко!
– А что я могу взять от Райкина? Я поклонник Хазанова и Жванецкого, у каждого из них есть свои секреты мастерства, они очень индивидуальны. Вот Хазанов мастерски держит паузу, а я не хочу её держать, потому что свои выступления строю не на них. Наверное, можно сидеть и учиться, как Хазанов делает паузы, но я этого делать не буду, это не моё. Или как Райкин переходит на шёпот, его взгляды… Всё равно это было сделано в другом темпе, в том, в котором люди жили в 60-70-е годы. Ритм жизни изменился.
Если мне у кого и учиться, то у моих современников. Например, у американских комиков… Вы зря морщитесь, на американском телевидении есть замечательный комик Джерри Сайнфелд, у нас его, к сожалению, не знают. Большинство наших зрителей знают американский юмор по тому, как газанул Эдди Мерфи, но это не является эталоном американского юмора. Мы не знаем настоящего американского юмора. Точно так же, как американцы не знают, кто такой Жванецкий, так и мы не знаем выдающихся американских юмористов.
Юмор – продукт сугубо национальный, и он имеет смысл на том пространстве, где люди говорят на языке юмориста. Поэтому учиться надо у тех, кто живёт с тобой в одном ритме. Нельзя сегодня стать успешным эстрадным певцом, если учиться у Петра Лещенко или Вертинского. Конечно, это вовсе не отменяет их таланта.
Поэтому я не учусь у мастеров прошлого, хотя, может быть, подсознательно я взял от них что-то давно, в детстве.
– Чья оценка для вас важнее всего?
– Моя собственная. Мне важны мои собственные ощущения от того, что я делаю, а уже потом мнения близких людей. В первую очередь, мне самому должно быть смешно.
– В 2000 году вы получили «Триумф». Это был аванс? Вообще, как относитесь к таким громким премиям?
– «Триумф», думаю, был заслуженной премией. К премиям отношусь легко. Я очень радуюсь, когда мне что-то дают, но не принадлежу к числу тех людей, которые фанатично делают что-то только ради того, чтобы им дали очередную премию, орден или звание.
– А у вас есть звание?
– Нет. И если появится какая-нибудь инициативная группа по этому поводу, то я попрошу её не проявлять инициативу. Я ужасно не люблю звания. По-моему, это пережиток советской жизни. Ни в одной стране мира нет этого. Звания должны быть у военных. Раньше артистам звания помогали в жизни, звание давало определённые льготы, например, «народного» артиста могли поселить в номере «люкс», а «заслуженного» не селили. Все хотели стать «народными», потому что ставка была больше. От звания, можно сказать, жизнь зависела раньше, а сейчас ничего не зависит. Это личное дело каждого артиста, но я не хочу быть «заслуженным» или «народным». Вот стану я «заслуженным», а кто-то будет «народным», и мне будет обидно, что вот тот актёр «народный», а я всего лишь «заслуженный». Зачем это надо? Звание как ярлык в морге.
– Говорят, талантливый человек талантлив во всём. Вы мастер пародии, снимались в кино, песни пели… В каком жанре ещё хочется попробовать себя?
– Много чего хочется, но не люблю говорить о том, что ещё не сделано. Хотя я поклонник фразы «Талантливый человек талантлив во всём». (улыбается)
Дата интервью: 2006-05-08
