Известная оперная певица считает, что в театры стоит вернуть худсоветы, которые будут заниматься искусством. О том, почему из России уезжают талантливые музыканты, своем отношении к интригам в театральном мире и неприятии цензуры, Ирина Богачева рассказала в интервью.
– Ирина Петровна, какого чувства больше у вас после конкурсов – радости или огорчения?
– Конечно, радости. У нас в России талантов по-прежнему больше, чем в остальном мире.
– Не секрет, что диплом вуза сегодня можно просто купить, и даже работать с ним по «специальности». В консерватории такое возможно?
– У нас в консерватории такое совершенно нельзя сделать. В настоящее искусство через «черный» вход не пройдешь. Это все-таки не самодеятельность, и не плохая эстрада.
– Она бывает разная.
– Бывает, но я говорю о той, которая пропагандируется у нас на телевидении.
– Юрий Темирканов в интервью нашей газете сказал, что петербургскую консерваторию превратили в коммунальную квартиру. Это так и есть?
– Это все смены ректоров, которые делает Москва. Сами назначают, сами снимают. За последние три года у нас поменялось три ректора. Последние выборы выиграл Михаил Гантварг, скрипач и большой музыкант.
– Неужели коллектив никак не может влиять на решение Москвы?
– Влиять трудно. Потому что когда ректор уже назначен, то каждый боится высказаться против. Это у нас так везде. Не только в консерватории.
– Странно, Путин вроде говорит, что у нас свободная страна.
– (улыбается).
– Можно ли сказать, что в России до сих пор, как и прежде, самые лучшие музыкальные и вокальные школы?
– Она была такой, и остается самой лучшей. Выпускников нашей консерватории всегда приглашали и Большой театр, и Кировский. Моя ученица Грицкова поет в Венской опере. Борис Пинхасович недавно получил первую премию на международном конкурсе Галины Вишневской в Москве, приглашен в Михайловский театр, и за границей поет. Моя бывшая ученица Олеся Петрова тоже лауреат конкурса Чайковского, получила вторую премию. Сейчас она заключила контракт с Метрополитен-Опера.
– Почему такие таланты уезжают из страны?
– Трудно сказать. Платят мало, не берегут таланты. Не пропагандируют их по-настоящему.
– Так может, родина начинается и с них, с гонораров?
– И с них тоже. Родина должна любить всех своих героев, и создавать им условия. В искусстве работают не только за деньги.
– Вот вы никуда не уехали…
– У меня были замечательные условия. Они создавали не только для меня. Тогда была совсем другая страна. Условия для творчества создавались всем лауреатам и звездам, и тому же Нестеренко, и Образцовой. Мы все получили и прекрасные условия, и работу в театрах – в Большом и Кировском, выезжали за границу.
У меня даже мысли не было остаться там. Потому что тут у меня все – мои родственники, муж, дочь, могилы родителей, учителя, некоторые из них еще живы. Я никогда не думала остаться за рубежом, но всегда гастролировала с огромным удовольствием. Да и все наши лучшие певцы сейчас работают в лучших театрах мира.
– За их успех можно только порадоваться. Но как быть с музыкантами из провинции? Большинство из них получают всего несколько тысяч рублей, и это при том, что именно на них и держится культура в стране. Кто должен позаботиться о них?
– Государство. А кто еще? Они сейчас все бесправные. Да мы все бесправные и беззащитные.
– На прощальной встрече с губернатором Матвиенко в прошлом году, вы сказали ей: «Нам будет вас не хватать». Это было искренне?
– Искренне. Я вообще очень хорошо отношусь к Валентине Ивановне. Она очень умный человек. Она в теме любого вопроса, а это немало.
– Она поддерживала музыкальных деятелей?
– По-моему, ей было не до этого. У нее было много слишком много городских проблем.
– И все равно уважаете?
– Конечно. Она очень много сделала для Петербурга.
– Как вы отнеслись к проекту Охта-центр?
– Я его не поддерживала.
– Матвиенко не просила вас поддержать его?
– Нет. Мне вообще никто никогда ничего не советовал.
– И вы говорили ей, что против строительства газпромовской башни?
– Говорила. Ей многие говорили то же в лицо.
– Она не прислушивалась к тому, что ей говорили уважаемые люди и почетные граждане?
– Она была уверена, что этот проект нужен для Петербурга. Но я считаю, что его нельзя было делать в том месте, где они хотели. Это было смешно. Поставили бы где-нибудь на Неве.
– Как вы относитесь к современным постановкам классических опер?
– Категорически против. Режиссеры таких постановок переносят время и действие. Они говорят: «Я так вижу». Но ведь это не вы написали оперу. Режиссер должен, по-моему, делать то, что предполагает опера или пьеса. Евгений Онегин должен быть таким, какой он у автора, и время действия в том веке, который у автора.
Хотите поставить свое – напишите музыку, либретто, и – ставьте.
– Какие должны быть критерии в таком случае, что пошло, а что не пошло?
– Они у всех разные. Одному покажется прекрасным, другому – пошлым. Я считаю, что люди с плохим вкусом не должны ставить классическую оперу. Это недопустимо. Это не значит, что надо запрещать, не нельзя давать разгуливаться.
– Многие ваши коллеги иногда с грустью вспоминают советские худсоветы. Может, есть смысл их вернуть?
– Я считаю, что каждый театр должен иметь худсовет.
– Но ведь в советское время в их работу вмешивались и партийные органы.
– Они не входили в состав худсовета. Его членами были только ведущие солисты, главный дирижер, главный режиссер, хормейстер и служащие из постановочной части.
Другое дело, что спектакли принимались городом. Это и была идеология.
Думаю, что сегодня не нужно идеологии в театре, и запрещать ничего не нужно. Свое слово должен говорить худсовет, в который входили бы выдающиеся мастера театра. Они должны решать: достойна та или иная певица выходить в этой партии на сцену или нет? Это относится и к балету.
– Но ведь спектакль с польским актом в биде, был поставлен в государственном театре.
– В том-то и дело, что никто ничего не видит, и не понимает.
– В советское время деятелям культуры было положено бороться за мир. Вы принимали участие в этой борьбе?
– Нет, хотя и была членом партии. Я боролась только за свое вокальное состояние, за то, чтобы стать кем я стала. Много гастролировала, много работала.
– А за местом под солнцем приходилось бороться? Вокруг вас много было интриг?
– Нет. Вот зависть была всегда, но это же не интриги. Когда я получила первую премию на конкурсе в Бразилии, меня чуть не отравили кофе, что-то подсыпали в него. В Союзе такого никогда не было.
Я и сама никому не мешала, всегда делала свое дело.
– Вы уже были примадонной. Неужели не помогали своим любимчикам, ведь они всегда есть у творческих людей?
– Вот этого делать нельзя, да и никогда у меня их не было. Сейчас преподаю в консерватории, и меня много учеников, я их всех люблю.
– Можно вспомнить, как о театральных интригах писала в своей книге Майя Плисецкая…
– Это же неправильно, когда неспособный певец идет петь ту или иную партию. У нас был худсовет, и, предположим, дирижер говорит: «Я не хотел бы, чтобы эту партию пела такая-то певица. Она мне не нравится». Он имел на это право. Это был его спектакль.
Мне кажется, нельзя рассматривать такие вопросы так: кого-то задвигают, а кого-то двигают. Надо рассматривать по-другому: достоин певец петь или не годится. Если нет, то не стоит обижаться.
– Как вы думаете, музыкантам и певцам, которые уезжают на Запад, свойственен патриотизм?
– Конечно, свойствен. Они уезжают, зарабатывают там деньги, но возвращаются в России, и живут в ней. Хотя большие музыканты могут иметь там виллы, но домой они все равно приезжают.
– Как вы относитесь к тому, что некоторые политические деятели поют? Например, бывший спикер питерского ЗАКСа Ваадим Тюльпанов.
– Если ему хочется петь, и у него это получается, то – слава богу.
– Он не обращался к вам за консультациями?
– Вокальными?..Нет. У него, кстати, очень хороший голос. Если бы он поучился, был бы еще лучше. А вообще, он молодец.
– Слушая пение, зритель в зале погружается в некое трудноопределимое состояние, тем более, когда исполнитель высокого класса. А о чем думают сами певцы на сцене? Следят за техникой, дыханием или вспоминают текст?
– Тот певец, который думает, как ему взять ту или другую ноту, еще незаконченный певец. Настоящий певец выходит на сцену творить – своим голосом, своим сердцем он рисует образ. В то время, когда он вздохнул воздуха, весь зал вдыхает вместе с ним. Но это – штучный товар.
– А что скажете про себя?
– Прежде чем выйти на сцену, я думаю о том, чтобы у меня все было в порядке с техникой и голосом. Как только взяла несколько нот на сцене, и поняла, что голос в форме, а дыхание летит, то на этом у меня кончается волнения. А дальше идет искусство.
– В последние годы стало модным проводить концерты во дворцах. Как вы относитесь к этому?
– Это нормально, потому что очень красиво. Музыка требует красоты, тем более оперная. Да и зритель хочет, чтобы ему пела красивая Татьяна, а не певица сто пудов весом, и невероятным, как сейчас говорят, фейсом. Музыка – это красота, а она все-таки спасет мир. Красота нужна во всем.
– Не смущает, что ваши коллеги после партийности ударились в религиозность?
– Думаю, что это нормально. Нас ведь семьдесят лет отлучали от религии.
– Кажется, никто особенно и не стремился раньше. Боялись .
– Все боялись. А теперь каждый хочет приобщиться к вере, хотят верить.
– Галина Вишневская снялась в фильме Сокурова. Вам не хотелось попробовать себя в качестве драматической актрисы?
– Я много снималась в музыкальных фильмах. В художественные никто не приглашал, хотя если бы пригласили, не отказалась бы. Поначалу хотела быть драматической актрисой, меня даже звали в театральный институт.
– Драматические актеры иногда признаются, что роли откладывают на них отпечаток. Это можно отнести и к оперным певцам?
– Нет, это можно сказать только о том времени, когда я работала над ролью. Настолько погружалась в нее, что чувствовала себя той или иной героиней. Как только спектакль заканчивался, то кончался и образ. Во всяком случае, мне в жизни не нужно входить в какие-то образы. Я – это я.
Дата интервью: 2012-09-04
