В свои почти девяносто лет популярный советский артист говорит с трудом и очень лаконично. И еще – откровенно. О том, кого он считает своим режиссером, почему ему нравилось сниматься у Тарковского, и рецепте семейного счастья он рассказал в интервью.
– Вы родились еще, как говорили в советское время, в буржуазной Литве. Помните, какой она была?
– Я все помню, что было до 1940 года. Не скажу, что было лучше или плохо. Нормальная была жизнь. Мой отец был портным. Я ему помогал. Потом пришла советская власть.
– Еще в советской школе нам рассказывали, что до нее в Литве угнетали простых людей, дескать, помещики жили хорошо, а крестьяне плохо. Это правда?
– Так и было. Помещики жили очень хорошо, а крестьяне плохо. Хотя знаете, тот кто умел приспособиться, тот и жил хорошо. Все было, как и сейчас.
– Ваша семья была из середняков?
– Отец, как я уже сказал, был портным. Зарабатывал неплохие деньги. Я приносил и уносил из мастерской заказы – брюки, костюмы, все, что он шил. Потом он отдал меня в ремесленную школу, там было керамическое отделение. В этой школе я учился и жил.
Как раз в то время в Литву вернулся режиссер Юозас Мильтинис. Он несколько лет жил в Париже, учился у Шарля Дюллена, известного французского режиссера, который не признавал Станиславского. Мильтинис открыл свой театр в Паневежисе. Был объявлен прием в труппу, и я узнав об этом, бросил училище, хотя учился уже на последнем курсе, поехал к нему на смотр.
– Вам было, получается, шестнадцать лет, когда вы пришли в театр?
– Где-то так. Или семнадцать?.. Подожди, я ведь 1924 го года рождения?.. А в театр меня приняли в семнадцать?
– Почему вы стали проситься в труппу театра Мильтиниса? Вам нравился театр?
– Конечно. Когда еще жил в Каунасе, часто ходил в местный театр.
Мильтинис был очень известным режиссером. Он создавал новый театр, нового типа – для народа. .
– Это было уже при коммунистах?
– Да.
– Как же ему, эмигранту, да еще из Парижа, разрешили создать свой театр?
– Коммунисты принимали его хорошо. Считалось, что он хорошо знает Шарля Дюллена.
– Вы сказали, что он делал театр для народа. Это что, какие-то агитационные спектакли?
– Не, не революционные и не агитационные. Он не ставил пьесы про Ленина и Сталина.
– Вы всю жизнь служили в одном театре – в Паневежисе. Это небольшой район, даже для Литвы. Неужели вам не тянуло в столицу, в Вильнюс?
– Нет. Мне нравилось работать с Мильтинисом. Да и он тоже не особо хотел уезжать.
А через год, как появился театр, началась война, и пришли немцы.
– Получается, что вы пережили три оккупации: сначала советскую, потом немецкую, потом снова советскую. Возможно, сравнивать не стоит, но вы заметили разницу между ними?
– Нет. Я не обращал на это внимания. Постоянно работал в театре. Театр при немцах не закрывался. Они давали нам возможность работать. Мы хорошо жили при них, и театр у нас хорошо работал.
– Они что, платили зарплату?
– Нет, платили зрители, которые приходили на наши спектакли.
– Немцы тоже приходили?
– Приходили.
– Не просили поставить спектакли про Гитлера?
– Нет. Мильтинис не признавал их. Для него главным в жизни был театр.
– Но неужели фашисты никого не арестовывали в Паневежисе?
– Не-а. Разве тех, кого считали врагами.
– Коммунистов и евреев?
– Да. Коммунистов не помню. Вот евреев расстреливали целыми семьями. Они были врагами Литвы, врагами для немцев.
– Что вам еще запомнилось из того времени, когда Литва была оккупирована фашистами?
– Мне не нравилось это. До них были большевики, но и от них мы тоже настрадались. Они ведь в Сибирь ссылали людей, сотнями, тысячами… Большевики были нашими врагами.
– А немцы, не враги?
– Нет. Они спасли нас от большевиков.
– И вас никак не коснулись ужасы оккупации?
– Нет.
– Даже в гестапо не вызывали?
– Нет. Вообще ничего плохого не было. Как и ничего хорошего. Мне так сегодня кажется. Я не сказал бы, что немцы были врагами. Но и не сказал бы, что они были нашими друзьями. Ни то, ни се.
– Простите, если вы считаете большевиков врагами, то зачем же вступали в КПСС? Вы ведь были в ней.
– Был. Потому что надо было быть в нее. Попросили, вот и вступил.
– То есть сами не хотели?
– Не-а. Вызвали, попросили. Не откажешься. Тогда все так вступали.
– Потом вы были еще членом ЦК компартии Литвы. У вас были, как у члена ЦК, какие-нибудь привилегии?
– Какие?.. О чем вы? Квартиру я получил, как и все. Звания давали по заслугам. Никаких особых привилегий от большевиков у меня не было.
– На съезды в Москву ездили?
– Конечно. Приходилось. Раз двадцать, наверное, ездил – то на съезд, то еще на какое-то совещаний. Ай, даже вспоминать не хочу.
Один раз Брежнев со мной поздоровался лично. Поговорили.
– И каким он вам показался?
– Так, приятный был человек.
– Получается, когда вы вступали в партию, вам тоже не нравилась Советская власть. Значит, против совести шли?
– И так, и ни так. Меня попросили вступить в партию, но мне не нравилась ни фашистская организация, ни коммунистическая. Мне были не по душе ни те, ни другие.
Знаете, мне больше всего нравится Петербург. Я бывал в разных городах, но Петербург нравился больше всех. Я часто бывал в нем, снимался на «Ленфильме», много общался. У меня много приятных воспоминаний об этом городе.
– С кем вы дружили в Петербурге?
– Моими друзьями были художники. Мне нравилось с ними общаться. Вон, видишь, мой портрет… тот, что с бородой… Его нарисовал известный петербургский художник Межиров. Интересный был человек.
– В вашей биографии есть неожиданное – вы закончили консерваторию. Зачем она вам понадобилась?
– Был нужен какой-то диплом, у меня ведь не было никакого образования. Когда стал членом партии, меня пригласили в ЦК, и сказали, что нужно иметь какое-то образование. Вот я и решил поступить в консерваторию.
– И на кого вы учились?
– На лектороведа.
– Может, музыковеда?
– Нет, именно лектороведа. Должен был лекции о музыке читать.
– Фильм «Мертвый сезон» сделал вас популярным. Скажите, сотрудники КГБ вас отблагодарили за тот образ разведчика, который вы создали?
– Все было хорошо. Дали почетную грамоту, сказали «спасибо». Меня тогда они хорошо принимали. Правда, я на это внимания не обращал. Ну, раз дали, пусть дают. Зачем же отказываться?
– Как отнеслись в Литве к тому, что вы сыграли советского разведчика?
– Нормально. Как еще могли отнестись тогда? Все слушались начальников.
– Писали, что будто бы на встрече с вами Путин признался, что решил работать в КГБ после просмотра фильма «Мертвый сезон». Это он сам вам сказал?
– Все это несерьезные разговоры. Кто-то придумал, другие подхватили. Да, мы встречались, но такого разговора я не помню.
– Вам довелось сниматься у самых разных режиссеров советского кино. С кем было интереснее работать?
– Сниматься довелось у многих. Мне было интересно со всеми. Я уже был состоявшимся актером, и было несложно сниматься.
– Вы снимались в «Гамлете» у Григория Козинцева. Каким он вам показался ?
– Это не мой режиссер. Он из другого поколения, совсем другого склада был человек. Неплохой, но не мой. У меня не было сложностей, когда снимался у него, но чувствовал что что-то не то.
– А у Тарковского как?
– Вот он был мой режиссер!
– Как вы с ним познакомились?
– Он сам нашел меня. Кто-то ему, наверное, про меня рассказывал, или он меня видел в других фильмах. Он позвонил, предложил встретиться. Пригласил сниматься. Он очень хорошо ко мне относился.
У Тарковского был свой, особенный вкус во всем. Он, кстати, совсем не воспринимал меня, как чекиста из «Мертвого сезона».
Но все-таки, если говорить обо мне, как об артисте, то надо исходить из того, как работал с артистами Мильтинис.
– Он оказал на вас такое сильное влияние?
– Не то слово! Он был настоящим диктатором в театре. Он умел делать из артиста своего помощника. Мы, артисты, слушали его, затаив дыхание, боялись слово пропустить. Для нас не было других авторитетов. Мильтинис был нашим отцом, он был выше всех. Он – Учитель, а мы – ученики.
– Вам посчастливилось сниматься не только у великих режиссеров, но и играть с замечательными советскими артистами…
– Они все были из другого списка. Не из моей компании.
– Это как понимать?
– Другого уровня были артисты. Все-таки я был учеников Мильтиниса. Этим все сказано.
– Но те, с кем вы снимались, тоже сегодня входят в золотой фонд советского кино.
– Ну и что? Я ничего общего с ними не имел. Мы были абсолютно разные, у нас были разные школы, разные взгляды. Я был учеником Мильтиниса, а они учились у других.
– То есть вы даже не общались с ними потом?
– Нет. Снялись, и разбежались.
– Вы как-то признались, что на вас большое впечатление произвел Владимир Высоцкий.
– Я слышал, что есть такой артист. Потом мы с ним снимались в одном фильме. Но особых отношений не было. Не получилось. Мы не были друзьями. Вот как артист мне он очень понравился. Я больше дружил с Мариной Влади. Мы с ней снимались в кино. Она рассказывала мне про него, как он сначала был ее любовником, а потом стал мужем. Где-то есть у меня фотография с ней, надо будет потом поискать…
– Когда Литва стала независимым государством, вам обвиняли в сотрудничестве с коммунистическом режиме. Как вы отнеслись к этому?
– Да как к этому относиться? Мало что чего говорит. Поговорили, поговорили, и все.
– Но я читал, что у вас даже хотели отобрать дачу, которую вам дали в советское время…
– Хотели. Но не отобрали. Да, мне ее дали, как известному артисту. Что тут плохого? Я на ней не живу. Теперь там сын живет с семьей.
– Многие ваши коллеги переживают, что не стало Советского союза. Как вы отнеслись к его распаду?
– Нет, у меня нет переживаний. В принципе, я не любил Советский Союз. Он не был мне по душе. Мне не нравилось то, что было.
– В 90е годы стало модно приглашать актеров в политические партии. Вас звали?
– Нет. Да я и не пошел бы. Надоела эта политика.
– В одном интервью вы сказали, что вам больше всего нравилось время Горбачева. Это так?
– Наверное, так, если говорил.
Я же с ним в США ездил. Черт знает, почему меня включили в делегацию. Включили, я и поехал.
– Вы были известным артистом, представляли национальную республику, были ЦК Литовской компартии. Власть таких любила.
– Но я ничего особенного не получил от нее. Всегда много снимался, работал. Вряд ли у них было какое-то особое отношение ко мне. На меня больше смотрели, как на талантливого актера. И все.
– Всю жизнь вы были женаты только на одной женщине. Для актеров редкость. Как вам удалось сохранить чувства?
– Не знаю. Так получилось. Она работала актрисой в театре. У нас была актерская дружба. Настоящая дружба. Может, поэтому.
– У вас был успех и в театре, и в кино. Что из них вам было ближе?
– Я не могу сказать точно, что именно ближе. Удачи были и в кино, и в театре. Могу только одно сказать уверенно: артиста из меня сделал Мильтинис. Мне встречались разные режиссеры, но только его я могу назвать Режиссером.
– Из-за акцента вас всегда дублировали в фильмах.
– Часто это делал Александр Демьяненко, знаменитый Шурик. У него это хорошо получалось. Мы с ним были немного знакомы. Говорят, что он очень переживал, что его мало снимают после Шурика, но я не почувствовал этого.
– Давно были в театре?
– Даже не помню, когда это было в последний раз. И не тянет. Сегодня не мой театр. Артисты играют поверхностно. На что там смотреть?
– Может, кино смотрите?
– Нет. Неинтересно мне все это.
Дата интервью: 2013-10-18
