Директор Царскосельской янтарной мастерской считает, что можно оставаться талантливым художником и не быть реставратором, потому что не каждый может забыть о своем творчестве. В интервью он рассказал о том, есть ли смысл искать подлинник Янтарной комнаты, как шла работа по ее воссозданию, что можно и чего нельзя реставратору.
– Борис Павлович, вы начали трудовой путь в объединении «Русские самоцветы». Чем вы занимались тогда?
– Работал в отделе главного художника в экспериментальной группе. Мы выполняли индивидуальные работы по эскизам художников объединения, которое было флагманом советского ювелирпрома. Наши индивидуальные работы выставлялись на зарубежных выставках и часто занимали призовые места.
Объединение «Русские самоцветы» старалось быть на передовых позициях: у него был свой научно-исследовательский институт. Именно там впервые в стране появился станок по изготовлению флорентийской мозаики. В объединении выращивали малахит и изумруды, в великолепном инструментальном цехе делали алмазные инструменты. Я считаю, что это было уникальное предприятие.
Я был камнерезом и вместе с ювелирами выполнял работы по обработке камня.
– Наверное, довелось делать работы по спецзаказам партийного начальства?
– Для Романова Григория Васильевича – настольный макет шалаша в Разливе из шокшенского кварцита. Делали копии памятников, в том числе обелиск на площади Восстания.
– Как вы оказались в Царском Селе?
– Дело в том, что «Русские самоцветы», несмотря на все мои дифирамбы, было режимным предприятием – к семи утра надо успеть доехать, несмотря на все сложности с транспортом, частые милицейские проверки. В 1984 году стал искать работу, и мне предложили вакансию в объединении «Реставратор» (вторая мастерская) в Царском Селе. Тогда в его реставрационной мастерской только все начиналось. Я стал девятым сотрудником и должен был заниматься флорентийскими мозаиками.
В конце восьмидесятых началась беспокойная жизнь, стали выбирать директоров, люди стремились к новому. Потом пришли времена, когда не было зарплаты, материалов для работы. Но, к счастью, бригада реставраторов сохранилась.
Без работы мы не сидели, что-то постоянно делали. Потом директором музея стал Иван Петрович Саутов, Именно благодаря его стараниям и поддержки сохранилась школа реставрации в Царском Селе. К работе в музее были привлечены позолотчики, камнерезы, живописцы, лепщики, резчики по дереву.
Это сегодня можно сказать, что Царское Село – один из лучших пригородов Петербурга, а тогда это был тихий провинциальный городок. Все знали, что в нем есть музей, но такого количества посетителей не было.
– Как вы замахнулись на реставрацию Янтарной комнаты?
– История ее воссоздания началась давно. Было несколько попыток, но все они по разным причинам оказались неудачными.
Потом в нашем объединении «Реставратор» собрались люди во главе с Александром Журавлевым, организовали небольшую мастерскую. Началась серьезная работа над проектом. Был создан художественный совет, его председателем стал народный художник Мыльников.
На первом этапе было много споров. Кто-то говорил, что ничего делать не нужно, что это будут впустую потраченные деньги. Другие, что нет необходимого материала. Справедливости ради надо сказать, что все эти мнения были в какой-то степени верными потому, что в России не имелось опыта подобных работ. Янтарь – не наш материал, с ним больше работали в Восточной Пруссии, Польше. Серьезные мануфактуры работали в Кёнигсберге и Данциге (Гданьск).
Решение о воссоздании Янтарной комнаты было принято на самом высоком уровне, и мы стали учиться приемам обработки янтаря, возрождая традиции мастеров XVII-XVIIIвеков.
– Вам помогали фотографии, рисунки?
– Да, были фотографии, исторические фотоматериалы. К счастью, их было немало. Они собирались научным отделом объединения «Реставратор» и искусствоведами ГМЗ «Царское Село». Фотографии были разные – хорошего качества и не очень. Искали их по всей стране. Что-то оказалось в Третьяковке, что-то в других музеях.
-Фотографии, по которым были сделаны реставрационные работы, были черно-белыми. Как вы понимали, какого цвета был декор?
– Собирались сведения очевидцев. Также нам очень помогла работа по реставрации предметов из коллекции музея-заповедника «Царское Село». Они были выполнены мастерами, создавшими Янтарную комнату. Они использовали те же технические приемы обработки янтаря. Реставрация этих предметов сослужила нам добрую службу, и стала отправной точкой при работе над воссозданием Янтарной комнаты.
Проектом занималась группа молодых талантливых архитекторов под руководством Александра Александровича Кедринского, человека с непререкаемым авторитетом. Хотя мы с ним и часто спорили, но дружили.
– О чем спорили?
– Работа была неоднозначная, и потом, он архитектор, понимал вопросы технологии по-своему, да и возможности выполнения работы были другие, ему не знакомые. Мы объясняли, что можно сделать, а что нельзя. В общем, нормальный творческий процесс, который длился достаточно долго.
– Но основная работа была сделана все-таки специалистами мастерской?
– Это верно, но сначала архитекторы создали проект. Также в работе принимали участие многие научные институты нашего города. Возникали вопросы: например, какой должна быть основа панелей, на которую будет монтироваться янтарь. Было известно, что в оригинале использовался дуб. Исследования показали, что использование авиационной фанеры более целесообразно.
Сложным был вопрос окрашивания янтаря в нужный цвет согласно проекту. В природе янтарь имеет бледно-желтый цвет. В процессе колорирования можно добиться богатой желто-коричневой палитры. Провелимного исследований и экспериментов, пока не нашли единственно верное решение.
– Можно сказать, что вы сделали совершенно то же самое, что было первоначально?
– Нет. Поэтому мы говорим, что это воссоздание, научная реконструкция, основанная на исторических материалах и проектных разработках.
Но есть одна любопытная деталь. В Германии нашли одну из четырех флорентийских мозаик из интерьера Янтарной комнаты. Как ее нашли – отдельная детективная история. Но факт остается фактом – это та самая мозаика, которую в восемнадцатом веке изготовили в Италии, во Флоренции. Когда ее обнаружили, в мастерской уже была создана аналогичная мозаика, и у нас появилась возможность сравнить творение мастеров-итальянцев восемнадцатого века со своей работой.
– И как?
– Надо сказать, это был волнительный момент в моей жизни – сравнение подлинника и современной работы. Я поехал на экспертизу в Германию, в Потсдам. Выяснилось, что наша мозаика выполнена технологически верно, и ее цветовая гамма соответствовала оригиналу. Позже на выставке в Дортмунде эти две работы экспонировались рядом. Народ развлекался, дескать, найди десять отличий.
– Находку вернули?
– Вернули, сейчас она находится в фонде музея-заповедника.
– Поиском Янтарной комнаты занималось много людей. Был ли смысл в нем, если янтарь без ухода недолговечен, и даже найденные детали могли быть в ужасном состоянии?
–Если говорить о сохранности, то перед войной Янтарная комната уже находилась в сложном реставрационном состоянии. Проект реставрации тогда подготовили, но осуществить его помешала война.
Еще до начала Второй мировой войны были проблемы – осыпались элементы декора. В фондах музея хранится около пятидесяти подлинных янтарных фрагментов интерьера.
– Значит, подлинное все-таки что-то есть?
– Конечно, но это небольшие кусочки, тем не менее, для музея они представляют очень серьезную ценность.
Немцы вывезли Янтарную комнату в Кенигсберг, привели ее в более или менее экспозиционное состояние и выставили в Большом королевском замке. Здесь она находилась до начала штурма города советскими войсками.
Что случилось с Янтарной комнатой в дальнейшем – неизвестно. Сумели немцы вывезти ее или спрятали? На развалинах замка ничего обнаружено не было. Нет подтверждения, что она сгорела, также не доказано, что была вывезена. Несколько экспедиций, которые занимались поисками утраченных ценностей, оказались безуспешными. По правде сказать, искали плохо. Есть много причин, чтобы так утверждать.
Первая экспедиция во главе с профессором Брюсовым была в 1945 году. В разрушенном Кенигсберге были военное положение, голод. Немцам предоставили возможность уехать, и они уезжали в Германию. Одновременно город и область заселялись советскими гражданами. Как можно было в такой обстановке заниматься поисками, представить трудно.
– А расследование Юлиана Семенова?
– На основе знаний материала, к которому он имел доступ, Юлиан Семенов написал «Семнадцать мгновений весны» и много других произведений. Он был очень талантлив и прекрасно умел трансформировать исторические факты в свои сюжеты.
Следующую экспедицию предприняли в 60-х годах. Уже были построены заводы, дома. Коммуникации частично завалены, застроены, замурованы. Поэтому результатов работа тоже не имела.
В Калининграде есть замечательный человек – Авенир Петрович Овсянов, бывший военный, подполковник фортификационной службы. Он большой подвижник поисков, краевед. Написал книги об этом, разработал методику поиска, собрал исторические факты. Но для того, чтобы этим заниматься, требовалось много денег, серьезное оборудование, квалифицированные сотрудники.
– Когда сегодня приходите в Янтарную комнату, наверное, вспоминаете, как шла работа?
– Конечно. Дело в том, что мы не прекращаем работу над этим проектом и до сих пор – у нас заключен договор с музеем на обслуживание интерьера. Каждую неделю наш сотрудник приходит в Янтарную комнату и проверяет состояние декора.
Янтарь – это живой материал, требующий постоянного ухода. Если за ним правильно ухаживать, то он будет благодарен, и проживет долго.
– Агатовые комнаты – это второй большой ваш проект? Реставрация была сложной?
– Да, еще один наш большой проект, но это была совсем другая работа, и сравнивать ее с Янтарной комнатой нельзя.
Янтарная комната – это научная реконструкция, а Агатовые комнаты – комплексная реставрация творения великого Камерона, любимого архитектора императрицы Екатерины Великой.
– Мне показалось, что вы с какой-то теплотой сказали про автора…
– Я действительно очень тепло отношусь к классике. Мне этот стиль ближе, чем барокко. Но, если бы не опыт работы с Янтарной комнатой, то даже не знаю, что получилось бы. Перед началом реставрации была проведена очень серьезная работа: создана проектно-сметная документация, проведены научные исследования.
– В реставрационной работе бывают сроки или она заканчивается по мере готовности?
– Сроки, конечно, устанавливаются, и очень жесткие надо сказать. Но сроки в реставрации вещь плохая. Но сегодня жизнь такая – есть деньги, есть сроки, задачи, значит, их надо выполнять.
– Как в бизнесе…
– Это не совсем бизнес. Такие правила игры.
Проект был выполнен на спонсорские средства ОАО «Российские железные дороги» и Фонда «Транссоюз». Мы очень благодарны российским компаниям, поддерживающим традиции меценатства, помогающим сохранить культурное наследие нашей страны.
– Какими профессиональными качествами должен обладать реставратор? Первое, наверное, терпение?
– Это главное. Но не менее важно и другое. Нужно любить свою работу и уметь делать ее хорошо. Реставратор может часами сидеть, расчищая предмет под бинокуляром, причем не просто творя что-то новое, а стараясь понять того человека, который сделал когда-то эту работу. У реставраторов, как и у медиков, главное правило: не навреди.
– А хотелось бы делать что-то свое?
– Иногда хочется. Смотришь на работу, и думаешь: вот тут я сделал бы по-другому. Но нельзя, потому что твоя задача сохранить предмет в том виде, в котором он существовал.
– У вас не было ситуаций, когда вы смотрели на вещь и не понимали, как ее сделал мастер?
– Да, конечно. Это вызывает восхищение работой мастеров прошлого. Надо сказать, что по роду своей деятельности мы всегда имеем дело со сложными вещами, простых задач просто не существует. Наша работа еще интересна тем, что реставраторы постоянно учатся, так как приходится сталкиваться с предметами, которые никогда прежде не встречались. В техническом плане опыт, конечно, есть, но новый объект всегда требует отдельного отношения к себе.
– У реставраторов художественное образование, а у художника, как известно, должно быть свое «я». Оно не ущемляется у реставраторов?
– Не оскудела земля русская талантами. Каждый год Мухинское училище, Академия художеств выпускают прекрасных, талантливых молодых художников. Но не все могут переступить через себя, через свое «я». Можно оставаться талантливым художником и не быть реставратором, потому что не каждый может забыть о своем творчестве. Хороший реставратор всегда на вес золота.
– У вас получилось?
– Я – художник-реставратор высшей категории, изначально был просто ремесленником.
Когда ремесло есть в руках, то легче жить на свете. Много лет работал на заводе, и мне это нравилось. Профессионально тоже мог самовыразиться – создавались творческие работы, реплики предметов. Но реставрация требует совершенно другого психологического подхода.
– Вы упомянули про художественные вузы, талантливых студентов. Вы знаете, кто идет на смену вам?
– Нет. Пока, к сожалению, я не вижу сегодня достаточно серьезных перспектив развития нашей профессии.
Мы всю жизнь работали и были государственными служащими. У нас была возможность учиться, работать, готовить молодую смену. Сегодня ничего этого нет. Мы поставлены в разряд обыкновенных коммерческих организаций, которые должны зарабатывать деньги, что мы и делаем.
В соответствии с законодательством проводятся конкурсы на производство реставрационных работ. Я не знаю, как к этому относиться. Например, какой-нибудь музей объявляет конкурс на очень сложную реставрацию. Смету составляет квалифицированный специалист, знающий методику. Но, как только стартует аукцион, начинается игра на понижение стоимости работ, и в результате выигрывает тот, кто установил самую низкую. Хочется спросить: как будет выполнена эта работа, если за нее заплатят в два раза меньше, чем она стоит? Вариантов ответа мало: неквалифицированная рабочая сила и дешевые материалы. В любом случае пострадает качество. Есть еще вариант – работа без прибыли. Хотел бы я спросить у тех, кто это придумал: как можно предмет восемнадцатого века отреставрировать за сумму в два раза меньше, чем в смете?
Мы вынуждены сегодня соблюдать эти правила игры. Но когда к нам приходят молодые люди с высшим художественным образованием, я спрашиваю: «Вы отдаете себе отчет, что попадете в положение ученика? В вузе вы получили базу, умеете что-то делать, но ремесло – это тоже наука». Они согласны, понимают, что приемы и технологии другие. Но ведь должно пройти какое-то время, чтобы человек начал работать полноценно, что-то зарабатывать, и от него можно было бы начать что-то требовать. Сколько можно заплатить ученику? «На такие деньги не прожить», – говорят они. Пытаюсь объяснить, что кроме их скромных зарплат, нужно будет платить мастеру, их обучающему. Ведь он не должен бесплатно тратить время на обучение молодого специалиста.
Где выход из этой ситуации? Об этом, видимо, должно позаботиться государство.
– Как профессионал, что скажите про работу коллег в городе? Вас устраивает качество реставрации исторического центра?
– С одной стороны, город растет, развивается, есть какие-то удачи и неудачи. Если говорить про историческую часть города, то я бы, условно говоря, обвел ее красным карандашом, и это бы означало, что здесь менять ничего нельзя. У нас много свободной земли в других районах, можно строить там. Почему в центре Парижа или Рима ничего не может быть построено, а возможна лишь реставрация? В России не так много городов, подобных Петербургу, архитектурные ансамбли которого являются мировым историческим наследием.
Строительство в историческом центре можно как угодно объяснять – это и деньги, и инвестиции. Но когда проезжаю мимо «стекляшки» рядом с гостиницей «Санкт-Петербург», понимаю, что это не петербургский дом.
Я родился в Питере, всю жизнь в нем прожил, но могу сказать, что город стал другим. Не чужим, а абсолютно другим. Петроградская сторона вообще потеряла свое очарование. Очень жаль.
– Наверное, видели публикации с фотографиями современных дворцов. Как оценили бы вкус их хозяев, притом, что у вас каждый день перед глазами Екатерининский дворец?
– По-разному. Это люди, обладающие колоссальными финансовыми возможностями. Они привлекают хороших архитекторов, и если хватает ума, то не вмешиваются в их работу. Так бывает не всегда, но бывает, и тогда получается удачный результат. Я видел много новых красивых дворцов – и у нас, и в Москве.
– У вас бывают частные заказы?
– Очень редко. Потому что наша работа достаточно дорогая. И это справедливо – ведь мы реставраторы.
– Если не секрет, что заказывали?
– Да какие тайны? Делали флорентийскую мозаику на мраморных полах в одном московском особняке. Но работа не была закончена. Вроде и проект дома был хороший, и архитектор неплохой, но в какой-то момент закончились деньги и всех разогнали.
Дата интервью: 2014-06-04
